В гостях у Натальи Синдеевой артист Михаил Ефремов. Говорили о судьбе «Гражданина поэта» и как его принимают в Америке, о вранье и пропаганде по телевизору, а еще почему выступление Путина в ООН не сорвало оваций в зале.
Синдеева: У меня сегодня в гостях Михаил Ефремов.
Ефремов: Здравствуйте.
Синдеева: Очень рада. Я уже начала тебе рассказывать, недавно у меня в программе был Быков, и я в какой-то момент поняла, что я соскучилась по вам, по вашему образу у нас в эфире. Я тебя полтора месяца добивалась и очень хотела.
Ефремов: Меня полтора месяца не было в России.
Синдеева: Вот, давай рассказывай, потому что я хотела, конечно, кое-что другое у тебя спросить, но попозже.
Ефремов: Я совершил по макушке земного шара кругосветное путешествие. Получилось так, что я вылетел из Москвы в Ригу, потом во Франкфурт, потом в Лос-Анджелес, перелетев через Атлантику. И там побыв две недели и одну неделю… съездив на четыре дня на замечательный карнавал, фестивалем это даже назвать не могу, Burning man в пустыне Невада.
Потом я вернулся в Лос-Анджелес, потом я прилетел через Сеул во Владивосток, и там началась уже рабочая страда, потому что там были спектакли «Чапаев и Пустота» во Владивостоке, в Хабаровске, в Благовещенске, куда мы доезжали на машинах. Шесть часов на машинах, потому что «Якутские авиалинии» задержали рейс, мы к спектаклю не успевали. И мы рванули на машинах. Успели мы сыграть спектакль, потом в Хабаровск, потом Петропавловск-Камчатский, который на меня… очень большое впечатление Камчатка произвела, но мне не повезло, потому что был туман. Туман шел с океана, не взлетали вертолеты, и я не смог увидеть ни долину гейзеров, ни Курильский… там, где медведи, залив.
Синдеева: Но галочку поставил все равно.
Ефремов: Да, я кружочек сделал. Про Burning man рассказать?
Синдеева: Конечно, это моя мечта, что я когда-нибудь в жизни обязательно должна туда съездить.
Ефремов: Очень много-много впечатлений у меня от этого, просто обычно говорят «башню сносит». Вот башню сносит, потому что это пустыня, там где-то днем градусов сорок, могут быть песчаные бури, ночью там градусов пять или десять, поэтому туда надо брать и теплые… Там нет ничего, там нет ни воды, ничего, все приезжают.
Синдеева: Да, а ты в каком составе ездил?
Ефремов: Я ездил с Андреем Васильевым и с Милой, но там приехал Дима, приехал Рома Прыгунов.
Синдеева: То есть ребята наши ездят туда? Или это была для всех первая поездка?
Ефремов: Там был русский лагерь. Там был еще Олег Кулик с замечательной своей работой. Как я слышал, а я могу врать, за что купил, за то и продаю, что он получил грант от Burning man, что приезжай на плаю, на площадь, где ставят все эти объекты. Там, значит, и Олег поставил механическую обезьяну в железной клетке. Она здоровая, как вся студия. Хотя студия маленькая, для Burning man тоже маленькая. И там такая механическая обезьяна, очень сложная была аппаратура, и она должна была что-то там делать так…
Синдеева: Она это делала или они песком…?
Ефремов: Нет, поскольку это все происходит в пыли, в песке, в «дасте» вокруг все, сразу их вот этот аппарат задуло пылью. Я считаю, что это потрясающая выставка была для Кулика. Он расстроился, но, Олег, поверь, это замечательно было, потому что механическая обезьяна в клетке, которая не работает…
Синдеева: Это уже сам по себе перформанс.
Ефремов: От России можно было именно это и показать.
Синдеева: А что там еще? Расскажи. А в чем вы-то поехали? Там же нельзя в обычной одежде, там надо наряжаться?
Ефремов: Рома Прыгунов туда ездит раз пятый, он дал нам свои старинные…
Синдеева: Что?
Ефремов: Один раз я был динозавром, потом у меня была такая блестящая штучка. Что-то все время делали.
Синдеева: Но как, скажи? Это целый день, то есть ты целый день…
Ефремов: Это не целый день, это четыре дня.
Синдеева: Да, но вот в течение дня происходят разные перформансы.
Ефремов: В течение дня не происходит, днем в основном спят. Это происходит в течение ночи, потому что там еще рассвет замечательно встречать, там какие-то… Понимаешь, я в этом деле профан. Там какие-то диджеи, их как-то зовут. Если я сейчас скажу, то молодая публика просто скажет: «Да!». Как мне сказала моя дочь четырнадцати лет, когда мы возвращались, я ее забрал из Лондона и возвращались мы через Киев, потому что в Киеве я снимался этим же летом. А я же вошел в список, белый список министра Украины.
Синдеева: Тебя пускают.
Ефремов: Нет, пятнадцатое место. Я говорю: «Маша, я вот на пятнадцатом». «А кто там еще?». Там Ахеждакова, Басилашвили, тот-тот. «Ну?». Четырнадцать лет. Я говорю: «Там Джаред Лето». Она говорит: «Да, я уважаю тебя!». Джаред Лето тоже в одном списке со мной, за это дочь уважает. Так вот, «Burning man» - это такая штука, где в пустыне нет ни одного бычка.
Синдеева: Бычка в смысле курить?
Ефремов: Потому что там вот так: раз – и в карман. Вот кто курит, нет бычка, я искал специально глазами бычок.
Синдеева: Это что, культура внутренняя?
Ефремов: Это внутренняя культура. Я могу сказать, там действительно 0,3% чернокожих, на 50% там люди зарабатывают больше, чем средний американец, потому что там в основном из Силиконовой долины приезжают люди, которые придумывают сами ракеты, чтобы лететь в другие миры. Они имеют право, я думаю, на неделю расслабиться, переодеться в хрен знает кого, что-то там плясать и орать, ездить на велосипеде.
Синдеева: А Васильев-то кем был?
Ефремов: Васильев ездил на велосипеде в майке «Все туристы – козлы».
Синдеева: Все время, четыре дня?
Ефремов: Васильев был Васильевым, даже «Burning man» его не смог переделать.
Синдеева: И что, он бычки тоже в карман прятал?
Ефремов: Бычки он спрятал в карман.
Синдеева: Удивительно.
Ефремов: Но в данном случае Васильев и в ресторанах американских не курит тоже, он выходит на улицу.
Синдеева: Так, подожди. Что на тебя произвело впечатление: расслабленность людей, перформансы, какие-то костюмы?
Ефремов: Да вообще все вместе производит впечатление, потому что попадаешь внутрь «Кин-дза-дзы», только «Кин-дза-дза» такая позитивная. И вот там эти арт-кары, они же разные, смешные всякие…
Синдеева: А что люди пьют?
Ефремов: Там нет внутри денег. Но там действительно везде какие-то барчики, не барчики, а просто какие-то лагеря.
Синдеева: А как, пришел, выпил?
Ефремов: Пришел, выпил. Нет, иногда говорят: «Покажи что-нибудь, спой песню». Ты: «Ой, мороз, мороз…». «Да, понятно, на».
Синдеева: А на каком языке вы общались?
Ефремов: Совсем рядом… Ну, когда выпьешь немного, не важно, на каком языке общаться. А рядом совсем был украинский лагерь, и я ни разу за все эти четыре дня не слышал слово «Донбасс», мы все друг другу передавались, все общались, конечно, но слова «Донбасс» я не слышал. И это тоже удивительно. Там какая-то… Это клубная культура.
Синдеева: А ты еще туда поедешь?
Ефремов: Если туда ехать, то надо, конечно, скидываться еще с людьми, делать двухэтажный автобус. Потому что у нас была лодка такая…
Синдеева: Какая лодка?
Ефремов: Такая арт-кар лодка.
Синдеева: А, он же тоже туда ездил, да?
Ефремов: Да, а он тоже туда ездит, по-моему, раз девятый. Но надо, конечно, двухэтажный автобус, потому что со второго этажа все видно.
Синдеева: И ты просто в течение дня можешь ездить по этой пустыне. А сколько это гектаров?
Ефремов: Это очень много, очень много. Там 80 тысяч человек. Это просто… то, что нет ни одного окурка, ни одной драки. Хотя там ездят рейнджеры, может быть, я просто не видел, наверняка есть. Не может быть, чтобы не было. Но я не видел, хотя вот меня обычно… как муху несет на сладкое. Там в основном самодеятельная такая культура. Поскольку видно там, Кулик, еще какой-то, я не помню его фамилию, огромная женщина там стоит, она каждый раз стоит по-разному. Это видно, что это мастера, профессионалы, художники. А в основном вот эти арт-кары сделаны как самодеятельность, то, что я больше всего обожаю. Площадка огромная вот этой фиготы какой-то!
Синдеева: Да, я сейчас тебе очень завидую, потому что когда-нибудь это надо увидеть.
Ефремов: Это надо, но надо готовиться.
Синдеева: Это понятно, не ехать просто так.
Ефремов: Надо жилье выбрать нормальное, чтобы там… Вот у Кулика он перестал работать. У него перестал работать холодильник, свет, что-то еще.
Синдеева: Да, а электричество как? Там стоят просто дизели?
Синдеева: Дизель.
Ефремов: Дом на колесах. Можно тоже… Там есть маленький дом на колесах, большой дом, средний дом на колесах.
Синдеева: Но это, наверно, еще не очень дешево получается, да?
Ефремов: Это недешево, да. Я же говорю тебе, туда приезжают люди из Силиконовой долины просто отрываться. Я понимаю, что там огромное количество тех, кто хочет примазаться типа нас, но все равно я так понимаю, что шоу-бизнес, я имею в виду клубный какой-то, наверняка, но я в этом просто не разбираюсь, там наверняка какие-нибудь люди… У меня огромная книжка-программка есть. Книжка, что там чего было.
Синдеева: Показывай. Смотри, ты рассказал про свой такой длинный маршрут, в том числе по России ты проехал достаточно…
Ефремов: Дальний Восток.
Синдеева: Да. Скажи, что со зрителями? Вот смотри, вы спектакль «Чапаев и Пустота» играете пятнадцатый год или тринадцать лет ты играешь этот спектакль.
Ефремов: Да.
Синдеева: Что происходит? Они меняются?
Ефремов: Меняются реакции. Меняются реакции, и они разные в разных городах. Мы играли часто очень в Питере, это намоленное место. Там почти все время питерские одни и те же реакции. Но в других местах, я к примеру говорю, есть у Петьки большой рассказ, как румынские крестьяне что-то там загоняли под землю скот и сами уходили под землю, когда видели, что кочевники на них нападают, и сидели тихо-тихо. Кочевники ничего не понимали. А они, румынские крестьяне, поднимая вверх палец, тихо-тихо хохотали.
Синдеева: Их не заметили?
Ефремов: И после этого Петька говорит, что вот это и есть тайная свобода. «Тайная свобода не для меня». И в это время хлопали. А теперь хлопают на «Свобода не бывает тайной». Теперь хлопают на этом. Или наоборот.
Синдеева: И вы это сейчас замечаете?
Ефремов: Нет, это всегда замечаешь.
Синдеева: Да?
Ефремов: Раньше никогда не смеялись на фразу «Скоро начнутся посадки».
Синдеева: А теперь?
Ефремов: А теперь есть реакция.
Синдеева: Скажи, пожалуйста, после все-таки так или иначе триумфального проекта «Гражданин поэт»…
Ефремов: Ну как триумфального? Это шутка, нельзя как-то серьезно к этому относиться. Это прикол.
Синдеева: Подожди, хорошо, но это все равно был триумфальный проект, это был период, когда…
Ефремов: Почему был? Он 21 октября, милости просим в «Крокус Сити Холл».
Синдеева: Да? А скажи, как сейчас живет этот проект?
Ефремов: В «Крокус Сити Холле» будет программа такая, «Не дай бог» она будет называться. Что туда вставит Андрей Васильев, я узнаю, наверно, за неделю до концерта. Наверно, за эту же неделю Орлов напишет какие-то стихотворения.
Синдеева: Зрители лучше бы этого не слышали. Понимаешь, они платят большие деньги за билеты, вы собираете большие залы.
Ефремов: Мы «ньюзикл», мы только по новостям должны это делать, мы оперативные. Эта неделя перед концертом – это дорогого стоит.
Синдеева: Сейчас много поводов, они вряд ли устареют.
Ефремов: Васильев будет в истерике все время. Мы давно не работали, мы работали…
Синдеева: Когда был последний концерт?
Ефремов: В апреле, по-моему.
Синдеева: Скажи мне, а вот раньше эти ролики набирали огромные просмотры на Youtube, а сейчас?
Ефремов: Потому что у нас нет роликов, мы не делаем ролики.
Синдеева: Вы сейчас ролики вообще не делаете?
Ефремов: Мы не делаем ролики, у нас концертная программа.
Синдеева: А почему вы не хотите это снимать?
Ефремов: Потому что у нас есть одна идея, которую я не буду говорить.
Синдеева: Вернуться на телеканал Дождь с проектом?
Ефремов: Нет, идея очень дорогая, Наташа.
Синдеева: Да, Дождь ее не потянет.
Ефремов: Андрей Витальевич Васильев занят сбором денег уже года полтора, пусть собирает. Но пока всякие внешнеполитические проблемы нашей отчизны мешают нам.
Синдеева: Вот смотри. Проект достаточно критичен по отношению к власти и так далее.
Ефремов: Он не критичен, он сатиричен, это важные вещи.
Синдеева: Хорошо, сатиричен, это еще гораздо больше не любят, знаешь, сатиру.
Ефремов: Почему, что так?
Синдеева: Вот так.
Ефремов: Кто не любит?
Синдеева: Вопрос у меня.
Ефремов: Кто не любит сатиру, скажи мне! Хоть одного скажи. Никто тебе не скажет, что не любит. Все скажут, что это смешно.
Синдеева: Вот именно, а что перестали тогда все юмористы выступать и шутить?
Ефремов: А к нам не пристают.
Синдеева: Но вас и не берут на большие федеральные каналы, понимаешь? И не показывают вас.
Ефремов: А мы и не просим. У них денег тоже нет.
Синдеева: Думаешь?
Ефремов: Сейчас денег ни у кого нет.
Синдеева: Я думаю, что можно было бы подкопить и собрать на вас. Вот скажи мне, были уже за последнее время примеры, когда люди за высказывание какой-то своей иной позиции, в общем-то, получали, с одной стороны, достаточно серьезный накат со стороны власти, не знаю, пример Андрея Макаревича. Запрет концертов, такая пиаровская компания против него, участие его во всяких ужасных фильмах, которые производят эти каналы в большом количестве. С другой стороны, отменяют уже подтвержденные концерты. Мы все это наблюдаем. Самое страшное, что есть еще обычные люди, которым тоже что-то объяснили не то, которые раньше любили Макаревича, и они вдруг приходят…
Ефремов: Да нет таких людей, Наташа!
Синдеева: Нет каких, которые любили?
Ефремов: Его все любят и любят.
Синдеева: Так а что же… Подожди секунду, как же? Есть люди, которые говорят: «А нет, Андрей…».
Ефремов: Я не знаю таких людей.
Синдеева: То есть скажи, у вас никогда не было какой-то ситуации, когда бы тебя…
Ефремов: У меня есть и друзья, и знакомые очень жесткой, пропутинской, скажем так, позиции. Я у них прохожу как такой либералишка, клоун.
Синдеева: Вот что ты, опять же, зачем ты так – либералишка?
Ефремов: Клоун, либералишка, Петрушечка. Я-то это понимаю. Другое дело, когда мы с ними начинаем говорить, они мне все равно возразить не могут. Заканчивается любой спор Америкой, что виновата Америка, и всё.
Синдеева: И что?
Ефремов: Об этом мы дальше предпочитаем не разговаривать, потому что я там был, а они там не были. Мне не имеет смысла объяснять человеку ни о чем.
Синдеева: А почему? Переубедить.
Ефремов: А зачем? Он сам переубедится, это же морок. Морок проходит.
Синдеева: Это как раз я очень хотела услышать от тебя, а ты говоришь, что ты не пытаешься переубедить. Среди твоих друзей есть люди, которые 100% имеют другую точку зрения, а ты с ними активно не согласен.
Ефремов: Конечно. Почему не согласен? Я в чем-то согласен, в чем-то нет. Нельзя говорить, что только так. Все по-разному. Я не могу сказать, что я с кем-то поссорился со страшной силой из-за вот этих событий. Может быть, кто-то со мной поссорился, но я не знаю таких.
Синдеева: То есть ты по отношению к себе не заметил какого-то…
Ефремов: Я по отношению к себе не заметил. Я тоже смотрю телевизор. Я хоть и не смотрел его полтора месяца, но я включаю, вижу поменьше омерзительной риторики, присмирели чуть-чуть.
Синдеева: Да, сейчас другая ситуация.
Ефремов: Но все равно это настолько вранье видное.
Синдеева: Но почему? Тебе это видно. Мне иногда кажется, что мне…
Ефремов: Мне это видно, потому что я был внутри этого всего, я знаю, что это такое всё.
Синдеева: Правильно, тебе видно, мне тоже видно. Но мне иногда кажется, что что-то случилось, как будто нам показывают…
Ефремов: Никто из людей, с которыми я говорил, даже с самыми главными властными апологетами, когда говоришь: «Видно, что вранье», все говорят: «Конечно, вранье». Все же понимают, что вранье. Все же понимают, красное – это красное, что белое – это белое.
Синдеева: Хорошо, почему тогда люди… Реально же есть люди, которые едут на Донбасс защищать Украину от фашистов, знаешь.
Ефремов: Я хочу сказать, что это те же люди, которые ехали в Сербию, которые ехали…
Синдеева: Они, что, просто хотят войны?
Ефремов: Извини меня, я сам писал заявление в Афганистан, когда я в армии служил. Все написали, и я написал. «Прошу послать меня исполнять национальный…». Весь взвод написал, а я, что, буду не писать?! Я даже тогда и не очень думал и писал. Ладно, начальник исполнительной части позвонил маме, она в ужасе взяла Ию Сергеевну Саввину, та прочла стихотворение для офицеров, они примчались в часть. Но это меня не красит, я так думаю. А то, что сейчас… Про Донбасс я могу тебе сказать одно – раньше эти же люди… Недавно был день рождения у моей дочки Верочки, мы поехали с ней на кораблике Radisson, знаешь, по Москва-реке.
Синдеева: Да, знаю.
Ефремов: Мы там купили стол, пришел ее крестный Никита, ее мама, сестры, ее старший брат Николай. У нас такой был стол, мы нормально ехали. Всё прекрасно, подарки, всё замечательно, сидели. Но я увидел с самого начала, там сидят пацаны, которые напиваются. Реально напиваются. И под конец, когда уже под выход… я все понимаю. «Можно с вами сфотографироваться?». Разумеется. И мы фотографируемся, и потом мне чувак говорит: «С Донбасса». Я вот так вот абсолютно глядя на него, на пьяного, который сказал, что он с Донбасса, хотя я его не спрашивал, откуда он, вспомнил, как те же… тот же человек говорил, что он из-под Кандагара. Это жулики, это не те, которые по-настоящему были. Но если те, которым действительно интересно пострелять, как в Сербии.
Синдеева: Но приходят гробы…
Ефремов: Естественно, гробы. Они там друг на друга. Такие же оттуда, такие же отсюда. Мужчины воюют.
Синдеева: Слушай, я разговаривала тоже с людьми, которые обычно верят, что там правда фашисты, понимаешь?
Ефремов: Значит, верят, что фашисты.
Синдеева: У меня, знаешь, какое складывается ощущение?
Ефремов: Фашисты – это ярлык.
Синдеева: Да, но его убедили как-то в этом.
Ефремов: Конечно, убедили, если ему каждый день по телевизору со всех каналов об этом говорят.
Синдеева: А ты говоришь, что не веришь, что видно, что неправда.
Ефремов: Я не верю. Я взрослый человек, я работал на телевидении, я прекрасно понимаю…
Синдеева: Мне кажется, что у нас разные очки какие-то.
Ефремов: Нет, не разные. Это не очки, это просто люди не хотят заморачиваться.
Синдеева: То есть не пытаются проанализировать?
Ефремов: Люди работают тяжело, зарабатывают мало за эту тяжелую работу. Они приходят домой, они хотят… «Давай, телевизор, я хоть это самое». Да, фашисты в Украине, хорошо. А у меня работа, мне еще долги отдавать, а мне еще надо мать или пожилого отца перевозить. Скажу даже так, каждая советская семья несчастлива по-своему, и их можно понять, потому что для них телевизор не является источником информации, а является вечерней расслабухой. И когда тебе под эту расслабуху вставляют эти клише, естественно…
Синдеева: А это преступление тогда, то, что сейчас делают каналы?
Ефремов: Это не преступление…
Синдеева: Что это, как?
Ефремов: Это пропагандистский молоток.
Синдеева: Но он же пробивает что-то там?
Ефремов: У кого-то пробивает. Возьми, поверни этот молоток другой стороной, так же бей. Через неделю будет… Как сказал английский посол, давным-давно было интервью в какой-то газете, по-моему, даже «Литературная газета», лет восемь назад английский посол сказал, что дело в том, что у англичан сначала появилась демократия, а потом телевизор. «А у вас сначала телевизор, а потом демократия». И что тут?
Синдеева: Поэтому она не такая.
Ефремов: Да есть она какая-то.
Синдеева: Скажи, а ты видел выступление Путина на Генассамблее ООН?
Ефремов: Бог миловал.
Синдеева: Как ты? То есть вообще не видел ни одного выступления, ни Путина, ни Обамы?
Ефремов: Я приехал пять дней назад из Петропавловска-Камчатского.
Синдеева: Спал?
Ефремов: Нет, я не спал, джет-лага как раз оттуда не особо… Я посмотрел какие-то… программу «Поединок» или что-то, видел, что там одни и те же лица, которые уже вот здесь, одно и то же они повторяют.
Синдеева: Но сам ты не видел, сам не составил представление?
Ефремов: А по поводу Путина, в ООН он поехал… Я слышал по радио, как сказал Веллер, что Обаме хлопали восемь раз, Си Цзиньпину – одиннадцать, а Путину – один раз в конце. Вот это, конечно, мне как представителю русского психологического театра (а русский психологический театр – единственная скрепа, которая есть у России) стыдно за нашего президента, что аплодисменты были всего одни. Хотя бы смешки какие-то, не знаю, что-то бы сделал. Он умеет.
Синдеева: Умеет, в том-то и дело. Мне показалось, харизмы не хватило в этом выступлении точно, еще и содержание.
Ефремов: Зал настроен был нехорошо.
Синдеева: Это тоже было, конечно.
Ефремов: Когда зал нехорошо настроен, я там видел даже… я не видел речь, я видел в новостях, как он что-то говорит, а там баба с мужиком разговаривают, причем достаточно громко, он там даже на них посмотрел.
Синдеева: Скажи, пожалуйста, ты же актер, ты же знаешь, что зал можно победить.
Ефремов: Нет.
Синдеева: Ну как?
Ефремов: Нет, такой, как в ООН – нет, это зал другой совсем.
Синдеева: Не победить?
Ефремов: Там другие зрители и другие артисты.
Синдеева: Может быть, опять же слова какие-то? Мне кажется, словами можно победить.
Ефремов: Но он не нашел.
Синдеева: А скажи, пожалуйста, может быть, я не права, но мне кажется, что актер… Вообще актерская профессия так или иначе рождает какие-то тонкие настройки восприятия людей.
Ефремов: Конечно, тонкий верх…
Синдеева: Пятнадцать лет Путина…
Ефремов: Нет, я не про Путина, в данном случае я про Григория Константинопольского. Я снимаюсь у Григория Константинопольского, я тебе говорю, что такое артист тонкой верхней настройки. Я снимаюсь у Григория Константинопольского, играю его альтер-эго. Сериал выйдет, называется «Пьяная фирма». Меня даже зовут Григорий Михайлович, я играю альтер-эго Григорий Константинопольского. А Григорий Константинопольский все время чем-то недоволен. Я не понимаю, чем он недоволен. Были выходные, я нарушил режим очень сильно.
Синдеева: Может, поэтому и был недоволен, кстати?
Ефремов: Первый день похмелье, второй день похмелье. И когда третий день было похмелье, я подумал, что это уже не похмелье. Я обратился к врачу, он говорит: «Поздравляю, у вас приступ панкреатита». Приезжаю я на съемочную площадку, говорю: «Гриша, а чем ты болен? Ты недовольный такой». Он говорит: «Панкреатит у меня».
Синдеева: Да ладно!
Ефремов: Видишь, какая тонкая настройка. А ты про Путина!
Синдеева: Вот скажи, пятнадцать лет наблюдения, вот как ты считаешь, насколько… как мимикрировал? Что происходило?
Ефремов: Ничего.
Синдеева: Когда ты первый раз его увидел и сейчас, для тебя это один и тот же человек?
Ефремов: Первый раз… Я уже говорил об этом, я не очень понимаю, как человек из спецслужб может руководить Россией. У него определенная психология, данная ему работой, сначала одной, а потом другой. Он работал сначала как разведчик, а потом как человек, который в Петербурге отвечал за связи с иностранцами. То есть он изначально к иностранцам недоверчив. И он недоверчив вообще. У нас доверия не стало вообще, потому что он недоверчив.
Синдеева: Да.
Ефремов: У нас же страна… Родина – мать, но для нее главное, кто папа. Был папа Ельцин – выпивали все. Был папа Горбачев – все разговаривали. Был папа Брежнев – жили худо-бедно. Всё так. Был Сталин – все были такие. Он разведчик, у него такой характер, он ни при чем совершенно. Просто такой характер для нашего сознания…
Синдеева: Он экстраполирует…
Ефремов: …такого более-менее византийского, все-таки такой почитаемой власти он, конечно, экстраполируется. Это так и есть. Это было понятно в 2000 году, что будет.
Синдеева: Подожди. Опять же, ты уже об этом говорил. Ты сказал, что когда-то твоего отца спросили, когда Ельцин избирался, тяжело ли, мог ли бы он возглавить страну? И он очень хорошо ответил.
Ефремов: Как Владимир Владимирович и действует, он ответил. «Что там руководить? Напряг всех – и всё».
Синдеева: Хорошо. Скажи, пожалуйста, а если бы мы с тобой помечтали, как ты считаешь, кто мог бы сейчас руководить страной? У нас есть такая мантра, что России нужна сильная рука, сильный политик, что только с сильной, властной рукой возможно вести…
Ефремов: У нас тоже, мы из крайности в крайность бросаемся, не будем забывать, так что, конечно, нужна женщина, после Петра Первого много было женщин.
Синдеева: Да, у нас давно не было женщин.
Ефремов: А Владимир Владимирович же из Питера, ему нравится Петр Первый.
Синдеева: То есть нужна женщина? Вот я давно об этом говорю, что нужна женщина! У меня есть даже пара кандидаток, которые, как мне кажется, могли бы с этим справиться. У меня как-то Хакамада была, давно, правда, мы с ней год назад, наверно, на эту тему говорили. Я говорю: «Знаешь, мне кажется, женщина нужна, потому что она очень… она точно не допустит уж такого очевидного циничного».
Ефремов: Не говори.
Синдеева: И она мне начала приводить женщин-политиков жестких, которые допустили много чего.
Ефремов: Конечно! Конечно. Политик – это не женщина и не мужчина и вряд ли человек.
Синдеева: Хорошо. Если, например, женщина абстрактная, у тебя нет вариантов, кто бы это мог быть? Слушай, если мы все равно говорим про какое-то будущее.
Ефремов: Галина Борисовна Волчек.
Синдеева: Возраст уже, тяжело будет.
Ефремов: Понятно, я имею в виду в идеале.
Синдеева: По масштабу, по мудрости?
Ефремов: По мудрости. Я честно скажу, политик – это совершенно другая категория. Я вот сейчас подумал про Матвиенко, я думаю, даже это лучше было бы. Не то что лучше, а было бы…
Синдеева: По-другому.
Ефремов: Да, новый тренд бы какой-то возник в России. Именно после вот этого «Эгегей, давай постреляем, у нас отличные танки!», все надели камуфляж, «Искандеры наши не боятся», все вот это милитаризированное вдруг поменять на телеканал «Домашний».
Синдеева: Валентина Ивановна, конечно, не телеканал «Домашний», но, мне кажется, точно было бы всё равно по-другому.
Ефремов: Это было бы по-другому, потому что страна у нас такая. Кто во главе – мы так начинаем мимикрировать.
Синдеева: Хорошо, а почему тогда за последние много лет как-то женщины на арене не появлялись?
Ефремов: Сказала Синдеева, вспомнив Хакамаду.
Синдеева: Нет, слушай, мне кажется, это был очень яркий момент.
Ефремов: Были там, там много человек. Сейчас мы сказали «женщины», выберут Яровую. Кстати, тебя с праздником поздравляю, сегодня день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи. Поскольку у меня есть Софья, Вера и Надя, а между нами любовь, это наш практически семейный праздник.
Синдеева: Раз ты сам подошел к семье, я вообще с этого хотела начать. Я когда готовилась, думала: «Господи, Ефремов, у тебя было пять жен!»
Ефремов: Нет, четыре.
Синдеева: Как четыре? Я считала. Сейчас пятая?
Ефремов: Почему, четвертая. Одна была, Ленка Гольянова – фиктивная жена.
Синдеева: А, фиктивная.
Ефремов: Для прописки.
Синдеева: Знаешь, там не написано было, что она фиктивная. Она была жена.
Ефремов: Тогда было такое время, что потом… это Театр-студия «Современник-2» была. Сначала я с ней ради прописки, потом мы с ней развелись, и она уже Сашу Ладнова, нашего завпоста… Тоже они поженились, тоже фиктивно, потом она, бедняга, Ленка искала его везде: «А где Ладнов? Мне надо развестись».
Синдеева: А это просто по-дружески? Не за деньги?
Ефремов: Нет, конечно, это абсолютно такая дружеская студийная вещь была.
Синдеева: У тебя шестеро детей?
Ефремов: Шестеро.
Синдеева: Сколько сейчас самому младшему?
Ефремов: Самому младшему – пять. Потом – восемь. Потом одиннадцать, четырнадцать, двадцать четыре и двадцать семь.
Синдеева: Эта большая семья может собраться вообще? Когда бывшие жены общаются, дети?
Ефремов: Я честно тебе скажу, я не могу себя назвать таким уж семейным человеком, чтобы семейные обеды, хотя такое бывает, мы ходим куда-то.
Синдеева: Действительно, шестеро детей, четыре жены!
Ефремов: Но периодически кто-то с кем-то общается. Кто-то с кем-то не общается.
Синдеева: А дети между собой? Как-то собираются?
Ефремов: Между собой кто-то общается, кто-то не общается. Мелкие всех старших знают. Старшие с ними поддерживают отношения.
Синдеева: Все-таки мелкий у тебя мелкий, пять лет.
Ефремов: Это он такой мелкий, что мало не покажется.
Синдеева: Зрителям мы давали просьбу в наших соцсетях задать тебе вопросы, один из вопросов был…
Синдеева: Всегда было интересно, почему актеры так не желают своим детям актерской судьбы? Такой есть, опять же, миф. Это миф или…
Ефремов: Это не миф. Это тяжелая штука, действительно, потому что она очень выборочная, везет – не везет, попадешь – не попадешь, очень важно. Я понимаю, что с моей стороны это говорить – ерунда, потому что…
Синдеева: И сам, и дети…
Ефремов: У меня и родители, и всё такое, и дети мои тоже получаются мажоры-мажоры, а это не очень всегда хорошо. Слава богу, Никита идет нормально, у Николаши есть масса задатков, видно, что они есть. Анну-Марию я отдал в школу Казарновского, вернее, она даже сама ее выбрала. Она там учится, а школа Казарновского отличается от нормальной школы тем, что там нормальные уроки, потом сценическое движение, сценречь, мастерство актера, они там спектакли делают. Потом они этот спектакль возят по гастролям.
Синдеева: То есть ты сам ее туда отдал?
Ефремов: И за четыре года до конца одиннадцатого класса учащиеся класс-центра Казарновского… вот им уже эти актерские поездки, только один-два человека обычно поступают после этого в театральные институты. Я надеюсь, что Маша за эти года три…
Синдеева: То есть вот так, поэтому ты ее туда отдал?
Ефремов: Да. Лучше бы писала что-нибудь, что ли…
Синдеева: С другой стороны, а ты же тоже? Например, тебя тоже как-то оберегали от этого?
Ефремов: От чего?
Синдеева: От актерской?
Ефремов: Меня не особо оберегали. По мне было видно, что я больше ничего не умею, кроме как кривляться и выпендриваться.
Синдеева: Скажи, пожалуйста, у тебя очень много съемок за последнее время. Это, конечно, счастье актерское, да?
Ефремов: Это скорее работа все-таки. Счастье актерское – когда роль уж совсем обалденная.
Синдеева: А сейчас какие роли? Расскажи.
Ефремов: Был «Следователь Тихонов», который закончился. Двадцать серий, прошлым и этим летом снимался. Режиссеры Снежкин и Оганесян. В общем, будем скоро смотреть это, я так понимаю.
Синдеева: Где?
Ефремов: На канале «Россия». Также на канале «Россия» будет сериал «Гражданин Никто», где я сыграл что-то типа Доктора Зло. В Киеве были съемки как раз десять дней. Потом выйдет фильм «Пьяная фирма», на канале ТНТ он должен выйти, это то, что Гриша Константинопольский. Потом, конечно, в марте выйдет фильм «День выборов-2», там тоже были веселые приключения. Съемки были в Москве дня три, потом были в Астрахани. А в Астрахани жара в тени была сорок градусов. Представляешь, у меня было три съемочных дня, когда я в рясе с приклеенной бородой на жаре, где шестьдесят или семьдесят… в клобуке, это ужас. Жарко очень. А четвертый день у меня был как раз без грима, в нормальной одежде.
Синдеева: И пошел дождь?
Ефремов: Нет, не пошел дождь. Мы где-то на речке снимали. И где-то как раз часа через два или три после того, как началась съемки, мне люди говорят: «Михаил Олегович, оказывается, с вами можно поговорить даже и что-то там еще». Когда я был в этой самой, я, наверно, рычал на этой жаре. Но это было дико сложно. Но я думаю, что это будет смешная штука.
Синдеева: Скажи, когда ты выбираешь роль, мотив денег важнее? Сложно, это же очень важно.
Ефремов: Время, деньги, люди.
Синдеева: Кто приглашает или команда?
Ефремов: Да, конечно, кто приглашает, кто режиссер, что за сценарий, естественно.
Синдеева: Скажи, пожалуйста, а вот сценарий насколько ключевым является для выбора роли?
Ефремов: Смотри, я сейчас снимаюсь – третий день съемочный у меня был и завтра еще будет – в фильме «Хороший мальчик». Я играю там директора школы. Я даже сценарий не читал. Мне просто девушка сказала, что… Я сейчас уже, конечно, читал, но когда мы договаривались месяца четыре назад, она сказала: «Это для детей фильм, про подростков».
Синдеева: И ты не стал читать, потому что тебе идея нравится?
Ефремов: Директор школы и для подростков фильм… Я не помню вообще, когда, с девяностого года их не было, кроме «Школы» Гай Германики.
Синдеева: А вдруг это было бы что-то ужасное?
Ефремов: Даже ужасное. Кино – это момент количества все-таки, переходящего в качество. А не «не буду ничего делать, и будут появляться жемчужины». Директор школы – все-таки я думал, что это «Доживем до понедельника». А это «Доживем до воскресенья». Там директор школы такой – он возит ученика в подпольный игорный клуб, потому что ученик угадывает, орел или решка. Мы там выигрываем огромные деньги. Интересная история, «Хороший мальчик».
Синдеева: Да? Она поучительная, подросткам смотреть?
Ефремов: Да. Режиссер Оксана Карас, молодая дама. Это к нашему разговору о том, кто должен возглавить Россию в следующем приходе.
Синдеева: А что из того, что уже должно выйти, кроме сериала на «России», о котором ты сказал, что бы ты порекомендовал со своим участием из того, что, может быть, еще не вышло? Что посмотреть? Я сразу хочу сказать, что скоро выйдет в прокат фильм «Про любовь».
Ефремов: «Про любовь» - да, но он же уже прошел на Кинотавре.
Синдеева: Он был на Кинотавре.
Ефремов: Фильм «Про любовь». Посмотрите, смешной, наверно. Не видел, надо посмотреть. Но снимались мы с кумой, с Ренатой. Я так понимаю, что Рената про меня и сказала, чтобы снимался, наверно.
Синдеева: Да?
Ефремов: Наверно. Хотя Анечка прекрасна сама по себе.
Синдеева: Там удивительный ваш как раз дуэт. А еще что?
Ефремов: Ну как что еще? «Пьяная фирма», если Гриша смонтирует. Это тоже мы говорили о Макаревиче, там две главных роли – Михаил Ефремов и Иван Макаревич, сын Андрея Вадимовича. Прекрасно, кстати, мы с ним сыграли.
Синдеева: Скажи, а для твоих детей, которые продолжили так или иначе актерскую карьеру, твое мнение вообще важно? Они обсуждают с тобой, хотят услышать тебя? Или ты стараешься аккуратно?
Ефремов: У нас не принято. Мама мне может делать замечания и делает, и часто. И внукам своим делает, ей можно. Мне папа почти не делал никогда замечаний. По башке один раз дал, но это когда я совсем маленький, лет двенадцать мне было, просто плохо себя вел. А так он говорил: «Поживее мог бы, атмосфера вроде есть». Какие-то такие общие слова.
Синдеева: Когда вы на гастроли ездите в Америку… вы с «Чапаев и Пустота», собственно, в Америке...
Ефремов: Мы с «Чапаев и Пустота» уже ездили, больше не поедем. Теперь поедем с Быковым.
Синдеева: Сейчас ты тоже про это расскажешь. А зрители отличаются там и здесь по восприятию?
Ефремов: Больше всего отличалось, когда мы там были с «Гражданином поэтом». Понимаешь, в чем дело? Брайтон – такое место в Нью-Йорке, где живут люди, которые стали антисоветчиками очень давно, они уехали еще из СССР в основном, им по 70-80. Это наш зритель. Пришел Витя Гинзбург, он приехал из Лос-Анджелеса посмотреть на наш второй концерт. Он зашел в зал, потом за кулисами говорит: «Вы, что, обалдели? Вы понимаете, что вы сделали? Вы заставили пожилых людей… вы ругаетесь матом со сцены, а пожилые люди вам говорят «Ура!», «Браво, браво!».
Синдеева: А чем они отличаются, возрастом только?
Ефремов: Тем, что они антисоветчики просто, и больше ничего.
Синдеева: Да… вот ты говоришь, что вы поедете с Быковым. Этот ваш проект с Быковым, как он называется?
Ефремов: Мы поедем во второй половине января, это называется, по-моему, «Литература для меня». Это такой концерт, где Быков рассказывает, а я читаю то, что Быков мне дня за три дает, стихотворения. Очень много хорошей поэзии я узнал за время таких концертов.
Синдеева: То есть ты читаешь не Быкова стихи?
Ефремов: Не Быкова стихи, не Быкова.
Синдеева: А все-таки элемент импровизации Быкова, чем он прекрасен, остается в этих концертах?
Ефремов: Конечно, он же рассказывает про эти стихи, этих поэтов.
Синдеева: Но никаких импровизационных стихов нет?
Ефремов: Нет, он не пишет этого.
Синдеева: А твой другой партнер?
Ефремов: Орлуша? Там же это концерте. В «Гражданине поэте», в «Господине хорошем», сейчас, не знаю, «Дорогой товариц», может, называется.
Синдеева: Да, я запуталась уже, как называется.
Ефремов: «Господин хороший». «Гражданин поэт». В общем, не важно. Орлуша пишет, конечно, стихотворения во время. Орлуша с Быковым отличаются тем, что Орлуша больше панк, а Быков больше поэт.
Синдеева: А Андрей Васильев как к этому тандему?
Ефремов: Андрей Васильев – разделяй и властвуй, это же понятно. У него одно горе: что меня разделить сложно. Правда, он сейчас распространяет свои длинные руки на моего сына Никиту Ефремова.
Синдеева: А что он?
Ефремов: Он хочет, чтобы тоже что-то делал.
Синдеева: А как Васильев там, скажи? Я когда его последний раз видела, он был совсем пенсионер, вот вообще.
Ефремов: Васильев – пенсионер, но у него еще много пороха в пороховницах.
Синдеева: И?
Ефремов: Что я тебе буду рассказывать про Васильева? Про Васильева все понятно. У него есть допинг, все хорошо.
Синдеева: А живет он где сейчас больше?
Ефремов: Он сейчас живет, по-моему, в Виннице.
Синдеева: Действительно, прекрасный пенсионный возраст. Хотя по Васильеву здесь скучают.
Ефремов: Он приедет к 21 октября, наверно.
Синдеева: Все-таки не получается не затронуть все то, что сейчас есть вокруг, настроение. Вот ты сейчас в Киеве снимался. Что люди, какие они?
Ефремов: Да такие же, как были. Я серьезно говорю. Я сам приехал и думал: что, как, где.
Синдеева: Хорошо, а ты с ними разговаривал?
Ефремов: Понимаешь, я же в белом списке.
Синдеева: Неважно, подожди. Что они думают? Как они относятся к сегодняшней власти?
Ефремов: Как к власти относятся – все знают. Действительно, наш президент сумел создать государство Украина.
Синдеева: Они сплотились?
Ефремов: Сплотились, потому что легче сплачиваться против кого-то. Точно так же и Россия сплотилась. Против кого-то легче сплачиваться, чем сплотиться для чего-то.
Синдеева: А в Крыму ты давно был?
Ефремов: В Крыму я был давно. Я там снимался в фильме «Ржевский против Наполеона», это был 2009 или 2010 год, по-моему. Но тогда он был украинский.
Синдеева: А ты тогда видел настроение у людей, что они переживают, что он украинский, хотят быть российским, ты это чувствовал?
Ефремов: Нет, честно говоря, я этого не видел никогда.
Синдеева: Потому что я недавно была в Крыму. Мне, конечно, было интересно. Я задавала вопросы всем: от таксистов до бизнесменов, с которыми я встречалась. Я их спрашивала: как вы сейчас? Не было ни одного человека, который сказал бы, что он недоволен. «Мы очень хотели попасть».
Ефремов: Я тебе расскажу про Орлова.
Синдеева: Давай.
Ефремов: Орлов приехал в Крым через полгода, в Геленджик поехал на такси. И везет его русский крымчанин на такси и говорит: «Вообще тут при хохлах было невозможно. Заставляли сына моего мову свою учить, отключали, падлы… холодная вода только шла ночью, вообще света даже не было час, с четырех до пяти утра!». Орлов это слушает и говорит: «А сейчас-то как?». «Да сейчас вообще кранты!». Так что по-разному.
Синдеева: Я удивилась знаешь как? Не потому, что… то есть мне казалось, что люди из разных социальных ниш, слоев будут по-разному реагировать. Нет, бизнес говорит: «Да, конечно, сейчас сложнее, много меняется и так далее, но нам лучше». Поэтому я на тот момент уже задумалась. Понятно, что это всё…
Ефремов: Ты разговаривала с русскими, украинцами, крымскими татарами?
Синдеева: С теми, кто встречался. Я же не могла выбирать. У меня было полтора дня, и полтора дня я… Продавец в магазине… я не унималась, понимаешь? Я каждого. Они говорят: «Жить тяжелее стало, но мы в России», понимаешь? Тоже удивительно. Не хотел раскрывать темы шире, чем я от тебя ждала.
Ефремов: Какие?
Синдеева: Вообще какие-то.
Ефремов: Да нет, я не считаю, что мне надо разговаривать на какие-то темы и что-то высказывать, потому что я же артист! Мое дело – выучить текст или не выучить, а положить перед собой и прочитать с какими-то интонациями, более-менее смешными или заумными. А высказывать свое мнение, что наш президент такой-то или Америка такая-то, а Украина такая-то – не мое это дело совсем. Когда я это делаю, это становится вообще…
Синдеева: Почему ты так думаешь?
Ефремов: Мне кажется так, потому что я не очень хочу вот этим быть.
Синдеева: Оракулом?
Ефремов: Кисейным жилетом. Сейчас они собираются на каналах и разговаривают. В ток-шоу.
Синдеева: Слушай, а тебе когда-нибудь делают предложения подписать письмо какое-нибудь?
Ефремов: Какие-то да. Письма демократической направленности.
Синдеева: А такого не было, чтобы тебе предложили подписать?
Ефремов: Недемократической направленности? Не помню. Если бы было, я бы, наверно, сказал «Нет, спасибо». Мне не предлагают, потому что я не государственный человек. Я не работаю ни на каком государственном… Обычно люди требуют, просят, рекомендуют подписать такие письма людям, которые отвечают за коллектив. Человек, который отвечает за коллектив – совершенно в другом положении. Он не может высказывать свою гражданскую позицию. Он выскажет ту позицию, которая удобнее для его коллектива, для его существования. И это абсолютно правильный реальный выбор. К этим письмам, что к белым, что к черным, я отношусь никак.
Синдеева: То есть слава богу, что у тебя нет коллектива?
Ефремов: У меня был коллектив. Я попробовал коллектив свой, с 87 по 90 год. Я наелся, больше не будет этого никогда. За людей отвечать дико сложно. Я восхищаюсь тобой, Наташа. Может быть, тебя в президенты?
Синдеева: Нет, у меня не хватит бэкграунда.
Ефремов: Надо отвечать так: «Нет, я жить хочу!».
Синдеева: Нет, у меня не хватит бэкграунда.
Ефремов: Благоразумия-то хватит! –а этот?
Синдеева: Миша, у меня есть неудовлетворенность какая-то от разговора, честно, знаешь? Я сейчас пытаюсь понять, почему. Я когда готовилась, у меня как-то текла ветка разговора.
Ефремов: Потому что ты, наверно, за меня отвечала.
Синдеева: Наверно, как это обычно я делаю, может быть. А ты как-то ответил не так, как я хотела, не так раскрыл. Но я буду очень надеяться, что зритель по тебе соскучился и что неудовлетворенность есть только у меня, потому что я, видно, плохо подготовилась и зря за тебя думала.
Ефремов: Да ладно. Давно не виделись, я рассказал все. Я увидел Дождь, тут хорошо. Далековато, правда, но хорошо.
Синдеева: Не так уж далеко.
Ефремов: Все равно с пробками-то будешь мучаться, я так думаю. Но все равно хорошо.
Синдеева: Ладно. Миша, спасибо большое.
Ефремов: Спасибо.
Синдеева: Мы придем на ваши концерты, я очень надеюсь.
Ефремов: Приходите, мы что-нибудь новое вам расскажем на злобу дня.
Синдеева: Да, я вот думаю: Васильев придет ко мне с предложением делать что-то на Новый год или нет? Пока молчит.
Ефремов: Он ждет твоего предложения. У него гордыня.
Синдеева: У нас же нет денег, понимаешь? Мы же дорогие.
Ефремов: Нет, а пусть сам находит продюсера, вернее, спонсора.
Синдеева: Хорошо. Спасибо большое.
Ефремов: Спасибо.