Вместе с Натальей Синдеевой Михаил Козырев, Дмитрий Быков и Михаил Шац рассуждают о том, какими переживаниями для мужчин сопровождается преодоление отметки в пятьдесят лет, какие мысли сопровождают их в этот период жизни, как складываются их отношения с женщинами и детьми и как не бояться начать пробовать что-то новое для себя.
Синдеева: Всем привет. Программа «Синдеева», и у нее специальный теперь появился формат. Формат я придумала буквально полгода назад, когда мне исполнилось пятьдесят, я решила снять эту стигму, которая была внутри меня, и она есть у многих, и назвала это такой спецпроект «Жизнь после пятидесяти».
И у нас случился первый пилотный выпуск перед Новым годом, куда я позвала девушек: Ирину Хакамаду, Татьяну Лазареву и Юлию Ауг. Но я подумала: какая-то несправедливость все-таки, я из того старого поколение офлайна, где я понимаю, что гендер — это важно, и я решила позвать сегодня мужчин, и понять, как у них жизнь после пятидесяти.
Сегодня у меня в гостях Дмитрий Быков, Михаил Шац и Михаил Козырев. Я хочу вам сказать большое спасибо за вашу смелость, что вы согласились прийти в эту программу.
Быков: А выбор у нас был?
Синдеева: Итак, ребята, значит правила игры такие. После того, как мы начнем, у нас есть карточки на столе, там есть несколько тем. Темы сформированы, я сразу могу сказать, практически под впечатлением от первой той программы, в комментариях, которые были в YouTube. Кстати, все, кто смотрит нас на YouTube, как обычно, ставьте лайки, подписывайтесь. И пишите в комментариях, пишите свои вопросы.
Поэтому все, что здесь написано, это не то, что я такая захотела с вами про это поговорить. Мне, конечно, про это тоже интересно, но это все, о чем писали зрители, когда они говорили: ну хорошо, а у мужчин-то это как?
Итак, средний возраст. Я хочу начать с этого, потому что для многих средний возраст определяется не только возрастом, но определенным состоянием. Вот в той программе я делилась с девчонками тем, что все мои изменения, которые случились за этот год, они были связаны с тем, что по определению юнговских характеристик личности, в какой-то момент в тебе проявляется самость.
Вот во мне эта самость стала проявляться, что это такое, это когда ты хочешь снять все маски, все личности, которые ты на себя напяливаешь в течение там жизни. И эта самость начинает просто стучаться и говорить — услышь меня. Поэтому сейчас в произвольном порядке, кто хочет, тот может начать, про кризис среднего возраста. Был ли он у вас, что это для вас такое и как вы из этого выходили?
Козырев: Я могу сказать, что я не могу подписаться под тем, что я наконец начал обретать эту самость, но я обрел тамость и тутость. Тамость — это я открываю земной шар с удовольствием во второй половине жизни, и это доставляет мне невероятное наслаждение. Понятно же, что мы же все вырастали вот с этими глобусами, которые вращали, исключительно осознавая, что никогда ни в одну точку земного шара, кроме вот этого вот большого куска мы не попадем, так было. Потом вдруг границы раскрылись, и особенно вот в последние несколько лет, последнее десятилетие я путешествую по земному шару, и абсолютно счастлив в этой тамости.
А тутость заключается в том, что последнее десятилетие у меня прошло под знаком моих дочерей, у меня двойняшки Соня и Лиза, это мой первый в жизни был эксперимент, поздний, но, сейчас я употреблю это чудовищное слово, которое я ненавижу больше всего, но осознанный эксперимент. То есть все мои дни, все мои будни дома проходят в ощущении абсолютного космоса.
Вчера мы решили, им по десять лет, мы с Настей вчера мы решили — сегодня мы разделим детей, то есть один будет проводить день с одной девочкой, а другой — с другой девочкой. Соответственно, они ушли на каток, а мы с Лизой решили рисовать комиксы. Весь день занимались тем, что мы рисовали, придумывали сюжеты, рисовали комиксы. Вечером заказали японскую кухню и посмотрели «Железного человека» всей семьей, и потом еще перед сном почитали им вслух «Манюню».
Ну а что, на что можно жаловаться с такой жизнью? Я абсолютно счастливый человек.
Синдеева: То есть у тебя вообще не было вот этого кризиса такого экзистенциального, что ты начинаешь задавать себе вопрос — а кто я, а что я, зачем я, почему я это делаю.
