В новой лекции по психологии педагог Дима Зицер рассказал, что не так с установкой «быть настоящим мужчиной», которую мальчикам прививают с детства, как она влияет на комплексы взрослых людей и их половую жизнь и почему эта общественная модель формирует искаженное понятие о мужественности и женственности.
Здравствуйте! Я Дима Зицер. Разговаривать мы сегодня будем о настоящих мужчинах. «Неожиданная тема», ― скажете вы. Может, и неожиданная, но, с другой стороны, ровно половина населения так или иначе внутри этой темы находится. Почему, что это значит? Да потому что редкому мальчику не говорил когда-нибудь кто-нибудь: «Ты должен быть настоящим мужчиной». А иногда и так: «Ты должен быть мужиком». Помните, мальчики? А девочки? Помните?
Что такое настоящий мужчина? Вы знаете, я даже этого не знаю. Более того, я подозреваю, что те люди, которые говорят вот эта самую фразу, тоже не до конца понимают, что бы это значило. Знаете, однажды пришла ко мне одна женщина и сказала приблизительно следующее: «Вот мой сын ― сыну 13 лет ― совершенно не мужик, рохля какой-то! Не может постоять за себя, не может настоять на своем, девочками не интересуется, сидит, рисует свое аниме, да и все».
Удивительное дело ― эта же самая женщина всего за пару месяцев до этого приняла участие во флешмобе, который вы помните, конечно, #янебоюсьсказать. Там она описала собственную встречу в юности с таким вот мужчиной, который мог постоять за себя, который очень интересовался девочками и который старался настоять на своем в любой ситуации, быть уверенным в том, что будет ровно так, как хочет он. А если не происходит так, как хочет он, он берет это силой.
На простом языке такой вот молодой человек, которого описала невольно эта женщина, вообще-то называется насильником: соедините интерес к девочкам, с одной стороны, и уверенность в том, что все должно быть по-твоему. «Слишком», ― скажете вы. Может, и слишком. Но очень-очень это действительно похоже на то, что так или иначе проходят так многие мальчики. Нет-нет, к счастью, не насилие, а вот это требование почти насилия, требование быть сильным.
Хватит быть голословным. Я напомню вам, мальчики, и расскажу вам, девочки, как это происходит. Совсем недавно я наблюдал такую сцену: стоит папа, навстречу ему бежит мальчик лет четырех, раскрыл объятия, собирается броситься на шею к отцу, а папа ловит его, отстраняет и говорит: «Что ты лезешь обниматься? Ты что, девочка?». Вот так это и происходит: в одной фразе, в одной ситуации целая модель, и не одна. Тут тебе и отношение к девочкам, правда же? Не поступай как девочка, ты мальчик. Тут и требование определенного поведения: не проявляй чувства, ты мальчик. Тут и ситуация, когда папа точно знает, каким надо быть: сильным, потому что ты мальчик. И подсадка на оценку отца или другого человека тоже происходит мгновенно.
Вот так и смешиваются самые-самые разные факторы в этом самом понимании «ты же настоящий мужик». И так страшно быть слабым, и так все время важно, и так все время хочется доказывать, что ты сильный. Кому доказывать? Да всем, ведь так многие требуют это от них. Это могут быть и мама с папой, и знакомые, и учителя в школе, конечно.
«Мелочи», ― скажете вы. Все вот эти приветики и черточки типа «девочка устроена иначе», ― сейчас скажу неприятное, ― «девочке надо уступать», «девочку надо защищать». «Подождите-подождите, ― скажете вы, ― а разве не надо защищать девочку?». А я отвечу: «А разве не надо защищать и мальчика тоже?». Разве наше право на защиту действительно зависит от формы наших гениталий? Разве наше право на то, чтобы быть услышанным, зависит от того, кем мы родились?
Что же происходит в ситуации, когда мы с младых ногтей, так сказать, говорим мальчику: «Ты должен защищать девочек»? Я скажу. Он будет их защищать. А что же будет происходить тогда, когда защищать девочку не от кого? Я и это скажу: тогда нужно придумать, от кого ее защищать, тогда нужно создать в определенном смысле локальную войну. Это в принципе связано с этим самым пониманием «быть настоящим мужчиной», правда? Вспоминайте: мужчина должен защищать, чтобы не сказать воевать.
Это правда, исторически было именно так. Это правда, если бы сколько-то десятков или сотен лет назад мальчики бы не воспитывались подобным образом, представьте, они могли бы отказаться воевать, они могли бы отказаться идти на войну. Они могли бы сказать, каждый из них: «Послушай, а мне не кажется, что нужно воевать за эту идею». Что тогда делать?
И для того, чтобы это происходило, для того, чтобы этот поход состоялся, и была, возможно, интуитивно или умышленно придумана вот эта самая формула: мужчина должен нас защищать. Формула прекрасная, формула закрытая, формула непроверяемая. А для того, чтобы она работала, нужно было создать ощущение превосходства этого самого мужчины. Не минус твой в том, что ты идешь воевать, не минус твой в том, что ты защищаешь других. Это огромный плюс, что ты, не думая, можешь ринуться в бой, что со свирепым, практически животным выражением лица ты можешь добиваться того, чего ты хочешь. Это, так сказать, бонус за все остальное, за ту самую войнушку.
Теперь возвращаемся к этой теме маленьких локальных войн. Итак, если с самого детства мне говорят о том, что я должен быть самым сильным, самым ловким, самым умелым, что я должен защищать всех тех, кто требует или не требует защиты, что же мне делать, как же мне воплощать себя, как же мне оказываться сильным все время? Сильным ведь можно оказываться чаще всего именно по сравнению с другими.
Правда же, вы помните о том, что в концепции воспитания молодых людей этот блок является обязательным, блок сравнения? Ты должен быть сильнее, чем он, ты должен быть умнее, ты должен быть жестче, ты должен быть… И так далее, и так далее. И тогда вольно или невольно я, то есть этот самый мальчик начинает искать ситуации самовозникновения, ситуации конфликта чаще всего. Я могу быть, только если я сильнее. Я могу быть, только если я жестче. Я могу быть, только если рядом со мной слабая женщина, которую я должен защищать. И только посмей она сказать: «Да, в общем, я не такая уж и слабая, да и защищать меня, в общем, не от кого»! Это почти крушение в больной душе этого самого мужика.
Я, естественно, надеюсь, вы это понимаете, совсем не хочу представлять картину общей мужской закомплексованности. Нет-нет, это совсем не так. Естественно, многие, да пожалуй, что и большинство, так или иначе выкручиваются, вывертываются, выскакивают из вот этого самого контекста свирепой мужественности. Но сделать это ох как трудно, это во-первых. Во-вторых, сам факт того, что в той или иной мере большинство из нас или все мы там были, очень во многом определяет не только наше будущее, но и будущее тех, кто находится рядом с нами.
Есть еще одна тема, которую мы, конечно, не можем обойти. Это тема интимных взаимоотношений, попросту говоря, секса. С этим ведь тоже все непросто, потому что из той концепции, о которой мы говорим, почти напрямую вытекает следующее: мужчина должен быть в определенном смысле секс-машиной. Мужчина видит в каждой женщине сексуальную возможность. Мужчина так или иначе должен использовать каждую ситуацию как возможность для соития.
Нет-нет-нет, подождите, давайте остановимся. Еще раз, мне очень важно это сказать: речь, конечно, не идет о том, что мужчины, все мужчины устроены именно так. Речь идет о том, что очень часто общество как бы заказывает именно этого от этого самого мужчины. Откуда это идет? Это идет сверху донизу, от более старших к более младшим. Открою вам страшный секрет, а может, и не страшный, может, секрет Полишинеля. Во многих мужских компаниях так или иначе, еще детских мужских компаниях так или иначе принято говорить и рассказывать о собственных сексуальных подвигах. Я не случайно использую это слово, «подвиг», потому что оно родной брат тех самых подвигов, о которых мы говорили до этого, когда я защищаю слабого, когда я устраиваю эту самую локальную войну для того, чтобы оказаться сильнее другого, и когда я могу завоевать любую женщину.
Удивительное дело, но во всех этих ситуациях речь идет не обо мне, не о личности. Речь идет о модели, речь идет о машине, о машине для защиты, о машине для подавления, о машине для секса. Удивительным образом, я должен вам сказать, модель эта воплощается совсем не только и далеко не только мужчинами. Это модель общественная, я не ошибся. Понимаете, когда-то у меня был очень интересный разговор, и тогда я даже до конца не понял, что это значит.
Я разговаривал со своей доброй приятельницей, феминисткой, по ее заявлению, и она вспомнила о каком-то нашем общем знакомом и сказала следующую фразу: «Он обидел девушку». Я остановился, понял, что не до конца понимаю, о чем идет речь, и переспросил ее, о чем же шла речь. Речь шла вот о чем. Когда девушка предложила ему переспать с ним, он отказался. Смотрите, как интересно это у нас устроено! Он обидел девушку в этот момент, потому что и в глазах тех людей, которые несут, казалось бы, самую гуманную идею, идею принятия друг друга, идею равенства, все равно есть у него какая-то функция, от которой он не должен отступать.
Должен сказать вам, что по многим современным исследованиям, антропологическим исследованиям мальчики намного чаще, чем девочки, в переходном возрасте готовы сказать: «Мне рано еще проходить первый сексуальный опыт». Но удивительным образом очень многие мальчики вне зависимости от внутренних ощущений вынуждены говорить: «Я хочу этого первого сексуального опыта». Вот так сталкиваются личностная модель и общественная модель. Сам я в свои 14, 15, 16 лет чувствую, что, может быть, мне еще надо подождать, подумать, созреть, разобраться со своими чувствами. Общественная модель в этот момент говорит: «Мужик так не поступает, мужик на самом деле использует любую встречу как ту самую возможность».
Знаете, у нас получается довольно печальная общая картина, думаю я сейчас, потому что действительно получается, что как будто эти самые будущие мужчины или настоящие мальчики растут в ситуации, в которой у них почти нет возможности выскользнуть из вот этой самой системы координат. Понимаете, во многом это действительно так. В последнее время, мне кажется, происходит некоторое улучшение, потому что все-таки в последнее время мы больше и больше говорим о личностной ценности, более, чем о ценности формальной, сексуальной, национальной и так далее.
Человечность, если хотите, мужественность, да и женственность тоже, проявляется в том, что мы живые, в том, что мы разные, в том, что мы можем плакать, когда нам хочется плакать, когда нам больно, когда нам тяжело. И в тот момент, когда в эту секунду рядом с нами возникнет человек, который скажет: «Заткнись! Мужик не плачет! Мужик не проявляет чувств! Мужик не может отступить от собственного решения! Мужик не может!» и так далее, и так далее, и так далее, и возникает этот самый слом. Почему слом? Потому что непременно это вступит в конфликт с самим человеком, с его близкими людьми, со всем обществом, в котором он будет так или иначе крутиться и жить.
«Что с этим делать?» ― спросите вы меня. А ничего не делать. Дать мальчикам, равно как и девочкам, быть самими собой. Их мужественность, равно как и женственность, непременно проявится, не волнуйтесь. То, что нужно нашим мальчикам, а равно и нашим девочкам, ― это наша поддержка.
Не бойся быть свободным. Оформи донейт.
