Лекции
Кино
Галереи SMART TV
0 18994

Новые методы борьбы с раком: как они спасают жизни

— Партнерский материал

Директор Института онкологии Европейского медицинского центра (EMC) Салим Нидаль и главный медицинский онколог EMC Павел Копосов рассказывают о том, как новые методы и подходы помогают успешно лечить рак даже на поздних стадиях, а психологическая поддержка помогает пациентам сохранять оптимизм и быстрее восстанавливаться. 

Какими способами сейчас лечат рак? Какие в этой области есть инновационные методы?

Салим Нидаль: Традиционно, способы лечения онкологических заболеваний делятся на три вида. Во-первых, это онкохирургия — удаление опухолей хирургическим путем. Здесь из появившихся в последнее время инноваций, пожалуй, можно назвать только использование роботизированных хирургических методов; самые популярные аппараты сейчас — da Vinci. Они позволяют делать хирургические операции через микроразрезы на поверхности тела, нанося наименьшие операционные травмы пациенту. 

Второй тип лечения — это лучевая терапия, облучение раковых опухолей ионизирующим излучением. Сейчас в мире большое распространение получила дистанционная лучевая терапия, при которой между источником излучения и опухолью расположены здоровые ткани. Если опухоль располагается глубоко — например, речь идет о раке шейки матки или прямой кишки — этот метод позволяет проводить процедуры менее травматично для организма пациента. В том числе, делать радиохирургические операции, уничтожая опухолевые ткани направленным пучком излучения, который действует с точностью до миллиметра.

И, наконец, есть системное лечение, при котором на опухоль воздействуют различными лекарственными препаратами. Здесь к традиционным методам можно отнести химиотерапию, гормонотерапию, то есть, воздействие на гормоны, стимулирующие рост и распространение опухоли, а к относительно новым — иммунотерапию и таргетную терапию. 

Расскажите, пожалуйста, подробнее о двух последних упомянутых методах.

Павел Копосов: Начнем с иммунотерапии. Ежедневно в организме любого человека образуется несколько десятков или даже сотен тысяч мутантных клеток, каждая из которых может размножиться и дать начало опухолевому росту. Вероятность этого повышают различные факторы риска, такие например, как курение или избыточная масса тела. Однако в норме наша иммунная система оперативно выявляет эти клетки-мутанты и уничтожает их, не давая им размножаться.

Но бывает так, что мутировавшая клетка «обманывает» иммунную систему, становится невидимой, выживает и начинает размножаться, превращаясь в опухоль, а потом и давать метастазы в другие органы. Препараты для иммунотерапии как раз делают опухолевые клетки снова «видимыми» для иммунной системы, и та снова начинает их активно уничтожать.

Название же таргетной терапии произошло от английского слова target — «мишень». У клеток раковых опухолей есть специфические молекулы, которые отвечают за их рост, размножение и распространение. Таргетные препараты, «нацеливаются» на эти молекулы и воздействуют на них, останавливая рост раковой опухоли и даже заставляя раковые клетки саморазрушаться. 

Чтобы определить «мишень» для нацеливания таргетного препарата, нужно понять, какую именно мутацию несут клетки данной опухоли. Традиционно это делается методом полимеразной цепной реакции (ПЦР) — того же самого, с помощью которого сейчас делают тест на коронавирусную инфекцию. Однако у этого метода есть своя погрешность. Поэтому обычно мы также отправляем образцы — кусочки опухолевой ткани или при некоторых опухолях пробы плазмы крови пациента — в генетическую лабораторию. Там секвенируют (расшифровывают) ДНК и РНК клеток опухоли и точно определяют все мутации.

Салим Нидаль

Как врачи решают, какой метод применять в каждом конкретном случае?

Салим Нидаль: Самым эффективным подходом, который используем и мы в Европейском медицинском центре, по праву считается precision medicine — точная, сверхперсонифицированная медицина. Она подразумевает индивидуальный подход к каждому пациенту, тщательный анализ именно его случая и назначение на каждом этапе того способа лечения, который оптимально подходит именно ему и как можно меньше ухудшит качество его жизни.

Для этого мы, в первую очередь, проводим комплексную диагностику «от А до Я» — делаем ПЭТ/КТ, МРТ, гистологические, иммунные, молекулярно-генетические исследования. Раковые клетки могут мутировать по-разному, и важно определить, с какой именно мутацией мы имеем дело. От этого зависит программа лечения. Например, раньше считалось, что рак простаты всегда хорошо поддается гормонотерапии. Сейчас мы знаем, что это не одно заболевание, а несколько, и некоторые его виды устойчивы к гормонотерапии. И если, не разобравшись, начать применять этот метод, лечение может быть неэффективным вовсе.

Или, допустим, есть две пациентки с одним и тем же типом рака легкого — аденокарциномой. Пусть они даже сестры, живут вместе, и опухоль у них возникла одновременно. Лет 10 назад их лечили бы одинаково. Сегодня мы с помощью генетического анализа можем выяснить, что у них разные мутации, и назначить им разные препараты, или вообще, одну пока лечить препаратами, а другой сразу назначить хирургическое вмешательство или использовать радиохирургию.

Сегодняшнюю медицину можно сравнить с конструктором LEGO. Разные кирпичики — это хирургия, лучевая терапия, иммунотерапия и всё остальное, о чем мы говорили выше. И врачу нужно понять, какие из этих кирпичиков использовать и в каком порядке их соединять. Когда стремишься к совершенству, все методы важны, и нужно вникать в мельчайшие детали.

Какие сейчас появились новые подходы к лечению онкологических заболеваний на последней, четвертой стадии?

Салим Нидаль: Говоря об этом, нужно начать с того, что само наше представление о динамике развития злокачественных опухолей за последние годы изменилось. Раньше считали, что это локальный процесс, и лечить его нужно локально — поэтому при раке молочной железы, скажем, удаляли ее целиком. Теперь есть понимание, что это системное заболевание, и воздействовать на него нужно тоже системно. В том числе, метастазирование — это сложный процесс, когда клетки опухоли отделяются от нее, выходят в кровоток, с ним попадают в другие органы и начинают уже там размножаться. Данные процессы регулируются огромным количеством генов, белков. И сочетая воздействие на них разными способами — хирургическим, таргетными препаратами, иммунотерапией и так далее — можно успешно лечить тяжелые онкологические заболевания.

Более того, само понятие «четвертой стадии» тоже, по-видимому, нуждается в пересмотре, после появления теории олигометастазирования. Олигометастазирование — это процесс появления единичных метастазов. По поводу того, что в данном случае означает «единичные», пока нет консенсуса. Одни онкологи считают, что это когда есть не более шести метастазов. Другие — что когда в каждом органе обнаруживается менее трех метастазов. Так или иначе, при таком небольшом количестве метастазов подход к лечению может быть принципиально иным.

Например, у нас есть молодая пациентка с раком молочной железы, который периодически дает 1-2 метастаза в легкие. Мы каждый раз эти метастазы убираем радиохирургическим путем, после чего продолжаем то гормональное лечение, которое пациентка получала ранее и при котором она продолжать жить нормальной жизнью. Вместо токсичной химиотерапии, от которой она страдала бы гораздо больше. Такая схема отлично работает у данной пациентки уже четыре года. 

Павел Копосов: Иммунотерапия тоже является мощным методом лечения некоторых видов рака на четвертой стадии. Например, при метастатической меланоме оно в 45% случаев обеспечивает полный или частичный регресс, а в 23% случаев — даже выздоровление. Еще несколько лет назад такое трудно было себе представить. Но нужно понимать, что иммунную терапию пациент должен получать постоянно, на протяжении всей своей жизни, и при ней возможны побочные эффекты.

Салим Нидаль: Добавлю, что существует ещё такой тип протекания болезни, как олигопрогрессирование — когда большую часть метастазов врачам удается подавить или убрать с помощью системного лечения, но, например, один метастаз продолжает расти. Раньше это назвали бы «смешанной реакцией» и решили бы, что нужно менять всю схему лечения. Теперь мы можем биопсировать этот метастаз — взять кусочек ткани и отправить его на генетический анализ. Возможно, в его клетках есть какая-то другая мутация, и воздействовать на него нужно по-другому. Продолжать применять к опухоли в целом те же методы, просто добавив к ним еще один «кирпичик LEGO». 

Однако химиотерапию вы все же применяете?

Павел Копосов: Да, как правило, если речь идет уже не об олигометастазировании. Но мы стараемся по возможности отдалить этот момент, оставить его на следующий этап лечения. Дело в том, что применение химиотерапии всегда ограничено по времени. В среднем, она может успешно применяться около шести месяцев. После этого, если нет эффекта, мы обычно прекращаем эту схему химиотерапии по одной из двух причин: либо опухоль перестала реагировать — это называется прогрессированием, — либо пациент перестал химиотерапию переносить, то есть, началась токсичность.

Салим Нидаль: К тому же, для некоторых опухолей существует лимит на применение химиотерапии. Например, при глиобластоме — самой частой и самой агрессивной форме опухоли мозга — химиотерапия может применяться только на первом этапе лечения. Дальше, если улучшения не наступает, применяются уже другие методы: лучевая терапия и хирургическое вмешательство, таргетная терапия А для рака молочной железы линий химиотерапии может быть и 5, и 10, и 15.

Оправдано ли применение новых методов и подходов в лечении рака экономически? Не делают ли они лечение слишком дорогим?

Салим Нидаль: Вопрос о соотношении стоимости лечения с его результатом в онкологии очень сложен, в каждом индивидуальном случае это соотношение будет разным. То же лечение олигометастатического рака  во многих случаях позволяет сэкономить на химиотерапии, хирургии, госпитализации пациента. Не говоря уже, опять же, о том, что сам он продолжает жить нормальной жизнью. Пациент не «выпадает» из общества, из семьи, остается экономически активным.

С другой стороны, онкологическая хирургия в других случаях может освободить пациента от необходимости принимать лекарство — которое, даже если оно в принципе недорогое, за полтора года лечения может обойтись в значительную сумму и дать неприятные побочные эффекты. Не говоря уже о возможном риске септических осложнений, при которых всё равно потребуется госпитализация, а иногда и хирургическое вмешательство и пребывание в реанимации.

То есть, опять же, все сложно и индивидуально. И наша главная задача как врачей — это правильно собрать лечение из тех самых «кубиков LEGO». Тем более, что онкология развивается, и постоянно появляются новые «кубики». Я закончил медицинский институт в Израиле 1998 году и могу сказать, что многое из того, чему я тогда учился, сегодня уже никуда не годится. Революция в диагностике, генетике, фармакогенетике, лучевой терапии создала совершенно новую онкологию.

Павел Копосов

Расскажите о психологической поддержке больных раком. Почему она важна, и по каким принципам она оказывается?

Павел Копосов: Это огромный пласт работы и врачей-онкологов, и наших коллег-психологов. Когда у человека появляется злокачественная опухоль, а тем более, когда она переходит в метастатическую форму — это, скорее всего, самое страшное событие в его жизни. И очень важно объяснить человеку, что его испуг совершенно объясним, но его можно преодолеть вместе с родными и близкими. Близким при этом становится и доктор, который будет лечить пациента. Для этого мы проводим серию мотивационных бесед.

Бывают ситуации, в которых родственники просят не говорить пациенту, что у него рак. Некоторые при этом даже скрывают или подделывают медицинские документы. Таких случаев, слава богу, все меньше и меньше. Я не сторонник идеи скрывать что-то от пациента. Во-первых, взрослый человек имеет право знать свой диагноз и прогнозы. Во-вторых, пациент все равно однажды узнает о своей болезни, и тогда это может закончиться серьезным конфликтом с теми, кто его обманывал. Плохо, если в этот конфликт будут вовлечены и лечащие врачи. В-третьих, сами обманщики при этом испытывают огромный психологический стресс.

Так что честность — самый правильный подход. Если у пациента есть шанс выздороветь, мы говорим, сколько процентов составляет этот шанс. Чтобы человек мог осознанно распланировать свою дальнейшую жизнь и смело вступал в борьбу с болезнью. 

Психологические процедуры не ограничиваются беседами с онкологом и психологом. Например, люди, которые проходят химиотерапию, часто боятся облысения, выпадения бровей и ресниц. Таким пациентам могут помочь косметические процедуры: татуаж бровей, мезотерапия и другие омолаживающие практики. Это дает прекрасный реабилитационный эффект.

Наконец, мы всегда стараемся придать пациенту уверенность в своих силах, сделать так, чтобы во время лечения он продолжал чувствовать себя максимально комфортно. Над созданием такой атмосферы работает вся наша команда: врачи, медицинские сестры, администраторы. Потому что мы знаем, насколько это важно для человека, оказавшегося в такой трудной жизненной ситуации.

В каком направлении, по вашему мнению, онкология будет развиваться дальше?

Салим Нидаль: Уверен, на следующем этапе мы сможем перевести онкологические заболевания в разряд хронических, с которыми человек может продолжать жить нормальной жизнью годами и десятилетиями. Как это уже произошло, например, с сахарным диабетом, при котором еще 20-30 лет назад пациенту могли ампутировать ногу или руку. Сегодня такому больному достаточно изменить режим питания и принимать специальные препараты.

С онкологией в наши дни происходит то же самое. Но этот процесс требует не только применения новых методов лечения, но и изменения менталитета людей, в том числе, и самих врачей. Сейчас многие панически боятся рака, и это отчасти хорошо — потому что они будут искать у себя злокачественные опухоли, делать скрининг, и выявлять их на ранней стадии. Но при этом нужно объяснять, что такая опухоль — не приговор, а обычный медицинский диагноз, с которым можно работать. Не пугать пациентов, а показывать им цель, к которой нужно стремиться.

В Европейском медицинском центре мы не только используем высокие технологии, но и принципиально другой подход к лечению. И это дает результаты. К нам часто приходят отчаявшиеся люди, которые перепробовали, казалось бы, уже всё. И как же приятно видеть улыбку на лице пациента, которому полтора года назад сказали, что ему осталось три месяца — а он жив, общается с близкими, работает, занимается своими увлечениями.

Автор: Олег Соколенко

Поддержать ДО ДЬ
Другие выпуски
Популярное
Лекция Дмитрия Быкова о Генрике Сенкевиче. Как он стал самым издаваемым польским писателем и сделал Польшу географической новостью начала XX века