Адвокат Дмитрий Динзе: процесс будет длиться не больше года, обвиняемым грозит до пяти лет

Судить обвиняемых должны были в Замоскворецком, но там просто нет помещения, которое позволило бы собраться всем участникам процесса – их больше 30, ведь защитой многих обвиняемых занимаются по два адвоката.

Сегодня один из них, Вадим Клювгант, говорил о том, что дело нужно вернуть в прокуратуру, но в итоге решение приняли только одно: оставить 10 мужчин в СИЗО еще на полгода, до 24 ноября. Положение двух девушек, которые проходят по этому делу оставили без изменений: Александра Духанина проведет это время под домашним арестом, а Мария Баронова – под подпиской о невыезде. О первых впечатлениях от процесса поговорим с адвокатом Дмитрием Динзе, который защищает Дениса Луцкевича.

Кремер: Вы ведь в этом процессе защищаете не только Дениса Луцкевича, но еще и Алексея Гаскарова.

Динзе: Да, Алексея Гаскарова, в отношение которого ведется предварительное следствие. Он был задержан, и в настоящее время маховик только раскручивается в отношении него, насколько я понимаю. К нему ходят оперативные работники, пытаются с ним общаться, ходит следователь. Все это похоже на одну большую разводку моего подзащитного. Наша тактика – собрать побольше доказательной базы в нашу пользу, потому что, насколько я понимаю по их логике, они хотят его сделать одним из организаторов, антифашистов, которые там присутствовали в каких-то капюшонах, масках. Недавнее интервью, которое было сегодня размещено Светы Рейтер, это журналистка.

Кремер: Интервью с одним из следователей, которые ведут это дело?           

Динзе: Да, вот. И, исходя из этого интервью, наши догадки – мы с Сидоркиной Светланой вместе защищаем Гаскарова – подтвердились. Сейчас мы собираем фактуру, отсматриваем видеозаписи, в том числе и те лица, которые там на Болотной присутствовали, и формируем свидетельскую базу, чтобы там представить следствию, что Гаскаров непосредственно в никаких беспорядках не принимал участия, ничего не организовывал, фактически – это больное воображение Следственного комитета.

Кремер: В чем логика, что сегодня было очень много людей в зале суда, я имею в виду обвиняемых. При этом есть какая-то одна партия, которую судили сегодня, а потом, видимо, будет еще одна, вторая волна. Эти же люди, по сути, до процесса  друг друга не знали. Почему одних судят вместе, а других – в другой раз?

Динзе: Мне «Болотное дело» напоминает Ковчег. Туда – «каждой твари по паре», грубо говоря. Из разных слоев понабрали людей, чтобы показать: «Ребята, смотрите, если вы участвуете в митингах, демонстрациях каких-то независимо от того, какому слою вы конкретно принадлежите, вы можете быть задержаны, арестованы, привлечены к уголовной ответственности, посажены в тюрьму, соответственно, потом предстанете перед законом». Таким образом обществу дают понять, что если вы участвуете в протестных акциях, вы ни от чего не застрахованы, где бы вы ни находились. Будь вы учащийся, либо бизнесмен, либо преподаватель, либо домохозяйка.

Кремер: Исходя из того, что вы говорите, это показательный процесс, поэтому в интересах следствия его тоже затягивать, для показательности, и делить на этапы, группы.

Динзе: Изначально мы логику понимали так, что есть участники массовых беспорядков, есть организаторы. Без организаторов как-то сложно понимать участие в каких-то беспорядках, потому что это либо спонтанно возникшее событие, либо кем-то организованное. Дальше подтягивают организаторов. Почему это так долго они расследовали, где-то около года, потому что они хотели и организаторов, и участников всех вместе натправить. Но потом они видели, что  они встряли с Развозжаевым, которого начали возить туда-сюда, подымать какие-то эпизоды. Потом Удальцов там прибавляться начал. Потом остальные какие-то люди начали появляться. Они понимают, что они с организаторами и участниками не направят одно общее совместное дело, поэтому они их разделили и организаторов выделили отдельно, по ним еще будет процесс, и участников массовых беспорядков направили отдельно. Я просил в ходатайстве, говорю: «Уважаемые, вы представьте себе, что массовые беспорядки были организованы…»

Кремер: Сегодня просили это?

Динзе: Нет, я просил еще на предварительном следствии, когда знакомился с материалами дела. «Представьте материал нам, чтобы мы могли понимать, что они действительно были, что действительно их организовывали». На что следователь мне дал отказ и сказал, что никаких дополнительных материалов приобщаться не будет. Я так предполагаю, что гособвинение все равно каких-то свидетелей в рамках этого дела, которое рассматривается, все равно будет приводить и говорить, что было все организовано. Но странно, что это надо делать на суде и не надо на следствии.

Кремер: Ваш прогноз: сколько продлится предварительная часть следствия.

Динзе: Отложили на завтра, на 12 часов слушание, предполагаю, что может затянуться на 2, на 3, на 4 дня. В зависимости от того… еще только пять ходатайств о возвращении дела в прокуратуру хотят заявить. Одно из них Клювгант заявил, еще 3-4 человека собирается в таком же ракурсе заявить.

Зыгарь: Всего процесс сколько может продолжаться?

Динзе: Как показывает практика, такие процессы идут в течение года.

Зыгарь: То есть то, что им продлили арест еще на полгода, значит, что это еще не предел?

Динзе: Работа наша, как адвокатов осложняется тем, что мы не можем другие дела забросить, поэтому у нас какие-то подмены есть, мы как-то меняемся в процессе, чтобы нам еще другие дела не забрасывать. Потому что если в одно дело такое сядешь… Если, например, мы с судом не договоримся, что мы будем действовать как-то по графику слушать дело, а будем слушать каждый день, то, вы понимаете, это чисто физически невозможно.  Например, я не смогу из Санкт-Петербурга быть каждый день, потому что у меня какие-то и другие дела.

Кремер: Существуют какие-то юридические ограничения по продолжительности такого процесса. Он не может длиться больше, чем сколько?

Динзе: В настоящее время это два года. Два года – это уже затягивание сроков рассмотрения дела. Там уже и компенсации могут просить участники процесса, подсудимые, я имею в виду. Никто не будет затягивать. Думаю, что будет определенный разумный график: два раза в неделю слушать дело, когда будут все собираться и по графику идти. И не будет безумства, связанного с каждодневным присутствием на процессе.

Кремер: Что эти два раза в неделю означают для обвиняемых? Особенно для тех, кто содержится в СИЗО? Это значит, что они должны приезжать в суд к скольки? Во сколько они встают? Во сколько они приехали в суд?

Динзе: Там есть такое помещение – «собачник» называется – во всех следственных изоляторах. Там на этап выставляют людей, то есть на распределение по судам. «Собачник» - это, как правило, дырка в полу или голый унитаз засранный, извиняюсь за выражение, затхлое помещение, где человек проводит около 3-4 часов. Он фактически не спит, либо урывками спит. Его туда где-то к шести часам уже спускают из общей камеры, где он там содержится. Он там находится 3-4 часа, потом их начинают развозить по судам. Это физически тяжело. Тебя привезли…Как было с группой Pussy Riot, их привозили, они успевали что-то прочитать, во невменяемом состоянии дальше ехать на суд. Мы хотим наших подзащитных оградить от этого и идти по графику, чтобы они хотя бы успевали отдохнуть перед процессом, и у них голова была ясная и писать какие-то ходатайства они могли, реализовывать право на защиту.

Кремер: Это то самое помещение, в котором в один из прошлых разов Дениса Луцкевича избили. Или это было в суде?

Динзе: Это было в конвойном помещении, это было в суде. А вы знаете, что Луцкевич за это, за то, что его избили, за то, что он начал отстаивать свои права в этом конвойном помещении, ему в СИЗО дали ШИЗО – отдельную камеру, карцер, в который его посадили за то, что он повел себя якобы неправильно. Я только сегодня об этом узнал.

Кремер: А что с питанием? Сегодня был перерыв, те, кто сидели в зале, выходили и имели возможность поесть. А что с питанием подсудимых?

Динзе: Я не имел возможности поесть, мы фактически купили там сыр, лаваш, разделили его…

Кремер: Я не про вас спрашиваю. Я спрашиваю про тех, кто сидел в стеклянном аквариуме.

Динзе: Я вам могу сказать по практике: там выдается сухой паек, якобы калорийный – там, как правило, сухари какие-нибудь, чай и еще что-нибудь есть, в лучшем случае. Он упаковывается каждому подсудимому, выдается. Но у них я бомж-пакетов так называемых не видел у наших подзащитных. Я насколько понял, они какое-то время из зала выводились, там что-то могли перекусить, но там воду не дают горячую, ничего нет. То, что есть, наверное, в этих пайках, их заставляют оставлять там, в конвойном помещении, то, что они там съели пару сухарей. Ну, вот так.

Кремер: Какой срок грозит вашему подзащитному и другим тоже, если вы в курсе?

Динзе: Я не любитель делать таких прогнозов: какой срок, кому, что. Я, как правило, отталкиваюсь от тех людей, которые  в особом порядке.

Зыгарь: Ну, просто согласно тем статьям, которые им вменяют?

Динзе: Я думаю, средний срок, который, если говорить о том, что суд согласиться, что они виновны, это будет пять лет. А там уже плюс-минус – у каждого в зависимости от тяжести содеянного, как говорится, и от смягчающих-отягчающих обстоятельств и характеристики личности.

Кремер: Те, кто осуждены сейчас, получили меньше.

Динзе: Они шли в особом порядке.

Кремер: У них как бы более тяжелое обвинение, нет?

Динзе: Во-первых, у них смягчалось автоматически, потому что они шли в особом порядке. Доказательства не разбирались, им сразу назначалось наказание. Им не могли дать максимальной планки наказание, от максимальной – две трети еще. Плюс смягчающие обстоятельства. Там применяется статья 64 – ниже низшего предела. Она может применяться либо: колония, куда поедет человек – со строго режима на общий уйти, либо к наказанию. Применяли, естественно, статью 64, как я предполагаю, давали по минимуму.

Кремер: Ваш прогноз: тех, кого будут судить сейчас, будут судить строже.

Динзе: Да, потому что они не признают свою вину, в содеянном не раскаиваются.