Адвокат Мирзаева о приговоре, давлении на суд и националистах

Таратута: Сегодня у нас в гостях Алексей Гребенской – адвокат Расула Мирзаева. Перед эфиром мы с вами это обсуждали, и я очень переживала за людей, которые этим занимаются, мне все это кажется небезопасным. Когда я вас увидела, я поняла, что вы – Илья Муромец, человек крепкого телосложения и, с виду, человек не очень боязливый. У вас есть какая-то физическая подготовка?

Гребенской: В свое время я занимался спортом достаточно активным, боролся. В настоящий момент все силы уходят в адвокатскую практику.

Таратута: Алексей, как вы попали к этому клиенту? Как начали заниматься этим делом?

Гребенской: Мой друг – продюсер FightNights Камил Гаджиев, который был промоутером Расула Мирзаева – обратился ко мне за помощью, и я решил посильную помощь оказать. Вот так я попал в качестве защитника Расула Мирзаева в это уголовное дело.

Таратута: А вы были до этого знакомы с промоутером?

Гребенской: Да, поддерживали добрые дружеские отношения. В связи с этим выбор пал на меня.

Таратута: Может быть, потому что вы знакомы со спортивной спецификой?

Гребенской: Я думаю, что не только. Это не основополагающую роль сыграло. Наше адвокатское бюро, в котором я работал - «Адвокат Про», мой партнер Олег Попов, мы все дружили, и, в том числе, с Камилом Гаджиевым. Интересовались спортивными состязаниями, в том числе и боями, которые проводит FightNights. На этой почве мы достаточно часто общались, в связи с этим выбор и пал на нашу компанию.

Таратута: А это первое ваше громкое дело?

Гребенской: Я бы не стал называть его настолько громким. Но если исходить из этого, то, наверное, да.

Таратута: Какая была специфика ваших дел до?

Гребенской: В основном, занимались делами разной категории: экономической направленности, преступления против личности, преступления против государственной власти. Такое сложное дело, наверное, впервые.

Таратута: То есть, такой известный клиент у вас впервые?

Гребенской: Скорее всего, да.

Таратута: Это небезопасная история – участвовать в таком процессе? Для вас, для адвоката, для судьи? Насколько мы помним, все фотографии и данные судьи, и вообще разных участников процесса появлялись в интернете с угрозами, с неприятными слоганами. Насколько вы чувствовали опасность этой истории?

Гребенской: Я не задумывался, насколько  это может быть опасным лично для меня, потому что все силы были погружены в работу изначально. Когда ты борешься за справедливость, за справедливое решение следственных органов, суда, лично я не думал об опасности, я просто выполнял свою работу.

Таратута: Адвокат не обязательно должен быть уверен, что сам поступок является добром или злом? Он должен защищать клиента в любом случае и минимизировать ущерб. Вы, насколько я понимаю, были абсолютно уверенны, что ваш подзащитный совсем не виновен?

Гребенской: В любом случае, у каждого человека существует свое мнение на те или иные обстоятельства. Работа адвоката, которая связана с защитой лиц, совершивших преступление, направлена… Когда ты работаешь, ты проникаешься всеми идеями, мыслями, чувствами человека, которого тебе приходится защищать. Позиции и внутренние убеждения адвоката в данном случае играют большую роль. Применительно к делу Мирзаева я настолько проникся этим делом, и моя внутренняя убежденность была направлена на то, что человек не должен нести ответственность за преступление, которого он не совершал, которое изначально было вменено ему в вину. Я имею в виду часть 4 статьи 111 «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть». С учетом обстоятельств и наличия у меня определенного опыта расследований и рассмотрений дел данной категории, я для себя изначально понял, что его действия, с учетом тех обстоятельств, которые мне стали известны, должны были квалифицироваться как «Причинение смерти по неосторожности».

Таратута: А опыт в расследованиях у вас откуда?

Гребенской: Ранее я работал в органах прокуратуры, в системе Следственного комитета РФ, занимал должности межрайонного прокурора, старшего помощника одного из прокуроров субъекта РФ. В общей сложности, в органах прокуратуры отработал, так или иначе, 18 лет.

Таратута: Может быть, этот опыт помог вам провести этот процесс и переквалифицировать это дело в более мягкую статью? Как так получилось, что там всегда была такая катавасия со статьей: то смягчали, то ужесточали? С чем вы связываете неровность этого процесса?

Гребенской: Опыт, безусловно, помог. Связей никаких я не использовал. Работал изначально на основе своего личного опыта, в том числе и опыта расследования дел данной категории. Приходилось в свое время расследовать, как следователю, и направлять в суд дела о причинении смерти по неосторожности, об умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшего смерть. Приходилось также поддерживать государственное обвинение по этим делам в суде в качестве государственного обвинителя.

Таратута: Как вам удалось повернуть процесс в нужную, с адвокатской точки зрения, сторону?

Гребенской: То, чего мы добивались изначально – это результат планомерной работы и тех акцентов, которые изначально были нами расставлены в плане формирования позиции защиты. Первое, что я сделал, когда вступил непосредственно в это дело – побеседовал с Расулом Мирзаевым. Он мне, как адвокату, рассказал правдиво все обстоятельства, которые имели место, которые мы и приняли за основу нашей позиции. Здесь никаких выдумок, адвокатских домыслов не было. Я его выслушал и сказал: «То, что ты мне сказал сейчас, ты должен сказать следователю. Должен рассказать все, как было, ничего не утаивая. Это вопрос оценки следственных органов. Будут проведены экспертизы, будут опрошены свидетели. Но твоя позиция для следствия очень важна».

Таратута: Рассказ Мирзаева был основополагающим документом? Я хотела как раз спросить о том, что стало последним аргументом, перевесившим чашу весов?

Гребенской: Мы говорим сейчас о самом начале процесса, да? О его явке с повинной, где он изложил все обстоятельства, которые имели место быть, и той позиции, которой он придерживался на всем протяжении предварительного следствия. Он ни разу не менял показаний. Допрошен он был несколько раз, и все время придерживался позиции: правдиво рассказать все, как было на самом деле.

Таратута: А сколько было в этом деле политики?

Гребенской: На мой взгляд, предостаточно. Возвращаясь к вашему вопросу о перипетиях по этому делу: об изменении позиции следствия в сторону смягчения, утяжеления обвинения – о возвращении уголовного дела на доследование из суда – у всех  этих решений, на первый взгляд спонтанных, может быть, продуманных, подоплека была политическая.

Таратута: Как вы думаете, кто влиял на эту сторону?

Гребенской: Я думаю, что влияла сама ситуация.

Таратута: Меня интересуют люди: семья потерпевшего, власть, руководство следственных органов? Ведь дело было довольно громким.

Гребенской: С учетом того, что позиция следствия изначально была поддержана в сторону 109, когда дело в феврале месяце было направлено в суд с обвинением Мирзаева по 109 статье, потом резко поменялась позиция в сторону утяжеления объема обвинений после возврата уголовного дела из суда. Какие именно силы были в этом задействованы? Скорее всего, это была ситуация, которая складывалась в плане угроз, бунта националистически настроенной общественности, угроз и столкновений между жителями Кавказа и гражданами, проживающими в центральной территории России. Это дело пытались сделать причиной для того, чтобы внести этот раздор.

Таратута: А как же в конце удалось нивелировать этот момент? К моменту вынесения приговора, когда уже стало ясно, что для Мирзаева это будет оптимистичный приговор, готовились националистические выступления о задержании Демушкина у здания суда. Как же удалось нивелировать эту политическую подоплеку?

Гребенской: В данном случае возобладал здравый смысл. Люди, прежде чем отважиться на радикальные шаги, трезво оценили ситуацию. Политики в этом деле нет, никакой межнациональной подоплеки тоже не существует. Сажать кого-то в угоду общества и ломать годами складывающуюся судебную практику, а, более того, там были предпосылки и выпады по поводу изменения специально для Мирзаева действующего уголовного законодательства в России – это делать преступно. Практика расследования аналогичной категории дел даже в период расследования дела Мирзаева, мы знаем много примеров, факты показывают, что практику никуда не денешь.

Таратута: Насколько часто встречаются мягкие приговоры по подобным делам?

Гребенской: Я не считаю приговор Мирзаева мягким. Приговор, оглашенный ему 27 ноября, полностью соответствует требованиям действующего уголовного законодательства. В законе ясно написано о том, что лицо, впервые совершившее преступление, при отсутствии у него отягчающих вину обстоятельств, не может быть осуждено реальным сроком лишения свободы. Все, что и произошло в данной ситуации с Мирзаевым.

Таратута: Алексей, многие называют это решение компромиссным, поскольку политику мы отметили: кто-то бастует, кто-то бунтует. Как вам кажется, объявление о том, что Мирзаев вернется к спортивной карьере, оно было обязательным вчера или его можно было чисто аппаратно отложить на потом?

Гребенской: По поводу возврата к спортивной карьере и объявления о том, что он хочет вернуться – это домыслы журналистов. В настоящий момент никаких разговоров и мыслей у Мирзаева по поводу возвращения к спортивной карьере нет.

Таратута: Сообщения касались того, что некоторые организаторы боев готовы его пригласить.

Гребенской: Я бы спросил у Мирзаева: «А готов ли он к ним прийти и ответить на это приглашение?»

Таратута: А почему не готов? Он чувствует, что ему не нужно это приглашение?

Гребенской: Вы знаете, моральное состояние Расула Мирзаева на сегодняшний день, когда он понимает, что он является косвенно виновным в смерти человека, в данной ситуации заполняет его мысли, чувства, переживания, и он сейчас не думает, чем он будет заниматься, и будет ли он продолжать спортивную карьеру. У него все мысли направленны на то, как загладить причиненный вред. Несмотря на противодействие со стороны потерпевших, которые и слышать  не желают его извинений.

Таратута: Да, они довольно эмоциональны. Тут на вашем месте сидел руководитель президентского Совета по правам человека Михаил Федотов. И пока мы с ним разговаривали, так совпало, что приговор был озвучен. Я его спросила, как он относится к этому? Он юрист, занимается правами человека. И он удивительным образом для меня, начал говорить о том, что странно, что статья выбрана не такая. Ему казалось, что непредумышленное убийство исключает участие человека. Он говорил так: «Если падает горшок с балкона и убивает кого-то – это и есть непредумышленное убийство. В обратном случае, мы о таком говорить не можем». Насколько вы согласны с этой юридической трактовкой?

Гребенской: Я категорически с ней не согласен. История знает массу примеров, когда человек, совершая какие-то действия, так или иначе, физически, либо в силу психических особенностей, не может предугадать последствия, которые его действия повлекут.

Поэтому, если возвратиться к делу Мирзаева, могу сказать только одно: мог ли человек, дав пощечину другому человеку, осознавать, что этот человек в результате этой пощечины упадет и получит телесные повреждения, которые в конечном итоге повлекут его смерть? Как минимум, нужно быть экстрасенсом. Но при нормальном стечении обстоятельств такого рода последствия предугадать невозможно. В данной ситуации я согласен только с тем, что смерть потерпевшего Агафонова, ставшая результатом этого конфликта, предугадать Мирзаев никак не мог. И он не причастен к получению Агафоновым тех телесных повреждений, которые повлекли его смерть.

Таратута: Ваша позиция понятна. Вот на финише этого процесса всплыла история, связанная с погибшим юношей Иваном Агафоновым. Речь шла о втором деле, связанном непосредственно с ним – разбойным нападением. И ваши оппоненты говорили о том, что дело-то дело, но использовать его неправильно, так как это создает негативный образ погибшего.

Гребенской: А кто его использовал? Лично я в практике защиты Мирзаева это дело не использовал никоим образом. Те материалы того уголовного дела, о котором мы сейчас говорим, были приобщены к материалам дела следственными органами, как обстоятельства, характеризующие личность потерпевшего. Это те моменты, которые следователь обязан в процессе расследования учитывать и собирать доказательства, в том числе, характеризующие данные потерпевшей стороны. Поэтому, если потерпевший в данном случае характеризуется как лицо, совершившее преступление, обвиняемое в совершении уголовно наказуемого деяния, то сторона защиты в моем лице это обстоятельство никоим образом никак не использовало. Мы лишь констатировали наличие данного факта. А каким-то образом обратить эту ситуацию в свою пользу – это сделать невозможно. Люди совершенно разные.

Таратута: А знаете, возможно. Если бы у вас был суд присяжных, то это дело довольно серьезно эмоционально влияет на любого человека.

Гребенской: В том и заключается особенность нашей российской судебной системы, что суды у нас подчинены только закону. Они не могут судить на основе личных убеждений.

Таратута: У общества есть другие представления о том, кому у нас подчинены суды и законы.

Гребенской: Я считаю, что в данном случае эти данные, характеризующие личность потерпевшего по этому уголовному делу, мною никоим образом не использовались.

Таратута: Вы упомянули об агрессии, которую проявляет сторона потерпевшего. В чем она заключается?

Гребенской: Я их тоже понимаю, искренне им соболезную. Они потеряли сына, для них это очень эмоциональная составляющая, их способен понять любой. Расул Мирзаев искренне соболезнует, он неоднократно извинялся.

Таратута: Кто-то на днях предложил ему сесть за стол переговоров с родственниками и поговорить по душам. Вы считаете, это возможно?

Гребенской: Если их эмоциональное состояние позволит им сесть с ним за стол переговоров, я думаю, что Расул Мирзаев к этому готов.

Таратута: Риторический вопрос: как вы думаете, он будет в безопасности у себя на родине?

Гребенской: Чувствовать себя в безопасности может только глупый человек. Всегда есть, чего опасаться. Я не думаю, что этому надо придавать большое значение, надо просто дальше жить и не думать о том, что с тобой будет завтра, может ли что-то с тобой случиться, и будет ли это как-то связано с тем уголовным делом, по которому ты проходишь в качестве обвиняемого.

Таратута: А вам известно о его дальнейших планах? Он собирается вернуться в Москву после пребывания по месту ограничения свободы?

Гребенской: С учетом того приговора, который ему был озвучен, в данный момент, с учетом того, что он год с лишним провел под стражей, это наказание можно считать отбытым, в случае, если этот приговор вступит в законную силу. Поэтому ограничений по месту его проживания только в Кизлярском районе республики Дагестан, и непосещения им увеселительных культурно-массовых мероприятий - это тот приговор, который им уже отбыт фактически. Он и так год с лишним не посещал никаких культурных мероприятий. А проживал только по месту жительства, а не в следственном изоляторе.

Таратута: Много было разговоров по поводу участия дагестанских властей в этом процессе. Я не нашла никаких свидетельств, кроме подписи дагестанского парламента. Какие-то были еще симптомы того, что власть Дагестана пытается влиять на процесс?

Гребенской: Эта утрированная интерпретация того, что кто-то из представителей республики Дагестан пытался влиять на этот процесс, сопровождает дело с самого начала.

Таратута: Мы обсудили с вами и первую часть: кто из представителей российской власти мог влиять на процесс с другой стороны. Меня теперь интересует и обратная сторона.

Гребенской: Я вам говорю, что депутаты парламента республики Дагестан в свое время в адрес суда направили ходатайство о том, чтобы в отношении Мирзаева была избрана мера пресечения, не связанная с лишением свободы. Люди реализовали свое право, это было единственным участием этих парламентариев в суде Расула Мирзаева.

Таратута: Более высокое чиновничество никак не участвовало?

Гребенской: Документальными свидетельствами участия первых лиц республики я на данный момент не обладаю.

Таратута: Я была потрясена общественной реакцией на это дело. Мне кажется, когда люди сидят меньше, чем больше – это всегда хорошо. Но против приговора выступили кроме националистических организаций еще и разумные люди, среди них либералы – люди, которые всю жизнь выступали за смягчение наказаний. Для вас это было так же неожиданностью? Может быть, это ваша недоработка? Я имею в виду, с пиаровской точки зрения, с точки зрения сопровождения процесса. Может быть, с этими людьми тоже надо было разговаривать?

Гребенской: Изначально я, как защитник, был ориентирован на то, чтобы человек не понес наказание за преступление, которого он не совершал. В данной ситуации он осужден. Он получил наказание, реально соразмерное с тем, что он совершил. И все эти разговоры вокруг этого дела: либералы ли это, демократы, националистически настроенные личности или еще кто-то – это не что иное, как позиция, которая фактические не имеет права на существование. Из каких соображений эти люди пытаются комментировать данный приговор, как незаконный и необоснованный, мне это неизвестно. У каждого свои выводы и свои преференции по этому поводу. Но, тем не менее, я вынужден сказать, что, на мой взгляд, приговор является абсолютно законным, обоснованным и справедливым. И кто бы что ни говорил, какую подоплеку под этот приговор ни пытались подвести, я думаю, что он полностью соответствует той судебной практике, которая у нас существует.

Таратута: Алексей, вы донской казак?

Гребенской: Да, фамилия у меня донских казаков.