Александр Невзоров о зачистке путинского режима, войне с Собчаком и педофилии в РПЦ

21/02/2013 - 21:55 (по МСК) Ксения Собчак

В СОБЧАК ЖИВЬЕМ журналист и телеведущий Александр Невзоров. Вместе с Ксенией Собчак поговорили о том, как современное телевидение обслуживает власть, о Путине и его режиме, об идеологии в РПЦ. Также не смогли не затронуть отношение Невзорова к Анатолию Собчаку.

Собчак: Скажу честно, мне сложно с вами вести разговор, потому что вы  - человек из моего детства, из воспоминаний не самых радужных. Вы, конечно, много сделали для того, чтобы в чем-то опорочить моего отца, но мне интересно разобраться в том, что в вас за все это время изменилось и как вы смотрите на ситуацию в стране. Начать бы я хотела с тех событий. Что вы тогда делали?

Невзоров: Тогда я, к сожалению, был искренен, я руководствовался бредовыми мотивами, искренними, принципиальными, высокого свойства. Если вас интересует, что во мне изменилось, я стал гораздо лучше, потому что я стал значительно беспринципнее и перестал играть в игры. Но тогда, во время моей войны с Собчаком, все то, что я декларировал, на тот момент я в это верил.

Собчак: Мы даже говорим не о декларации, а о методе. Я помню те кадры. Я жила в этой семье и совершенно не пытаюсь оправдать своего отца.

Невзоров: Шла война, а я наемник. Давайте не будем обсуждать, что этично, а что неэтично.

Собчак: Чей наемник?

Невзоров: Различных сил.

Собчак: Каких?

Невзоров: На тот момент это не было нормальным, чистым наемничеством в сегодняшнем понимании этого слова. На тот момент это была в большей степени идеологическая война, где фронт проходил по сердцам и где Анатолий Александрович олицетворял ту самую высшую точку. В силу того, что он был образованней, храбрей, обаятельней, он умел пользоваться властью, он был наиболее опасным противником. Ненависть кремлевская, белодомовская, ВКП-шная – тогда еще живы были те самые генералы, которые бледнели от гордости за советское ВПК, которые зверели от мысли, что у них украли и разорвали страну. Собчак во многом был воплощением этих разрывателей, он был революционной фигурой. Я, конечно, безобразно вел войну, как я ее всегда веду, давайте не будем обсуждать, этично ли отравлять колодцы на территории неприятеля. Конечно, с моей точки зрения, этично, более того, необходимо.

Собчак: Есть даже международные нормы, которые говорят о том, какие действия во время войны совершать нельзя. Я не знаю, есть ли там колодцы, но то, что есть определенные мины, которые нельзя использовать, есть античеловеческие вещи, которые даже в состоянии войны гуманные люди не используют.

Невзоров: Это хорошо здесь, на Дожде, в уютной студии. Уверяю вас, все войны, с которыми я был знаком лично, никогда не придерживались никаких норм.

Собчак: Но выигрывать войну подлостью…Разве в этом есть вкус настоящей победы? Одно дело, победить в реальном боксе, а другое дело, боксируя, но при этом ударить, простите, по яйцам. Это разные виды спорта.

Невзоров: Я думаю, что не надо путать декоративную вещь бокс и реальную войну, когда на кону стоит либо судьба идеологии, где совершенно другой порядок страстей, ненависти. Боксеры, сойдя с ринга, могут попить кофейку в кафе при боксерском учреждении, но это невозможно было бы для советского и немецкого солдата после боя снять касочки и вместе у одной полевой кухни.

Собчак: Вы в этом смысле больше боксер или солдат?

Невзоров: Тогда я был советским солдатом. Другое дело, что вера и понимание того, что я делаю, испарялась во мне с каждым днем.

Собчак: То есть вы искренне ненавидели Собчака, демократов?

Невзоров: Одно время мы были в очень хороших отношениях. Потом было его выступление по Вильнюсу, было мое контрвыступление, его ярость по поводу моего выступления, и началась многолетняя эфирная война через ленинградское телевидение, когда с моей стороны применялись все запрещенные приемы, а он вел себя благородно и по-рыцарски, потому что при его горячности, эмоциональности и вспыльчивости он мог эту войну закончить быстро и просто. Он этого не сделал. Были переговоры, и они проходили весьма нервно и в тяжелой обстановке, когда я Собчаку говорил, что вы разрушаете государство.

Собчак: Но при этом он оставлял вас в эфире.

Невзоров: Правда, когда Куркова пыталась меня из эфира убрать, начинались костры, битвы с милицией и все то, чему Петербург был свидетелем. Меня убрать в те времена было не так-то просто.

Собчак: Тем не менее, вы много лет выходили в эфир, я помню эти репортажи. Сегодня другое время, другая жизнь, и вы явились доверенным лицом Владимира Путина, человека, который совершенно по-другому решает вопросы с медийным пространством. В это смысле рефлексии у него нет. Он был в других отношениях с Собчаком. Вас не смущает, что вы доверенное лицо человека, который уже не вас, но других журналистов, говорящих какие-то вещи против шерсти, не задумываясь, может убрать с эфира?

Невзоров: Меня вообще не беспокоит судьба других журналистов. Меня эти все этические мелочи меньше всего занимают.

Собчак: А быть доверенным лицом человека, который был замом Собчака, это не смущает?

Невзоров: Меня вообще ничто не смущает, в частности, в этой ситуации с доверенностью, я согласился и не без воодушевления, потому что на мне висит старый должок перед Владимиром Владимировичем, я его помню.

Собчак: Какой?

Невзоров: Этот человек сделал мне очень доброе дело, выручив меня в предельно сложной для меня ситуации.

Собчак: Личной, или она связана с общественной деятельностью?

Невзоров: Это было отчасти связано с общественностью, отчасти с вашим папой, отчасти со всей той ситуацией, и он проявил на тот момент поразительное благородство. Такое не забывается. Поэтому я доверенное лицо не у Путина-президента, не у Путина, который говорит что-то про вульгарную светскость, не у того Путина, который скручивает в бараний рог вашего брата-журналиста, я доверенное лицо у того человека, которому я обязан. Когда я сочту этот долг выплаченным…

Собчак: То есть личное выше общественного.

Невзоров: Для меня вообще общественные интересы несущественны.

Собчак: А зачем вы ему? Как вы сблизились к тому, чтобы стать доверенным лицом? Кто позвонил?

Невзоров: При всем уважении к вам, я не думаю, что я уполномочен такие вещи излагать.

Собчак: Это тайна?

Невзоров: Это не тайна, это некорректность. Это не является сверхъестественной информацией. Это не так любопытно.

Собчак: Мне кажется, что отвечать за свои публичные поступки человек должен и может. Мне кажется, огромное количество людей отвечали на этот вопрос и говорили, что мне позвонил Громов, или Володин.

Невзоров: Если я хочу оставить на этой ситуации некий флер, оставьте за мной это право.

Собчак: Я перейду к одной вашей цитате, которая меня заинтересовала. Вы в одном из интервью сказали: « Вообще я отношусь к борьбе как к боксу: побоксировали, набили друг другу морды, можно, обнявшись, пойти вместе отобедать или кофейку попить». Вы действительно так думаете?

Невзоров: Сейчас да, потому что все то, что волнует вас, что является для вас принципиальным и болезненным, для меня давно несущественно.

Собчак: Это с возрастом меняется?

Невзоров: Это с опытом меняется, с трезвостью, пониманием истинной цены поступков и истории.

Собчак: Истинная цена какова?

Невзоров: Она очень невелика. Все то, чему придается такое огромное значение, все оппозиционные, неоппозиционные, государственнические и прочие – я не могу все воспринимать всерьез и действительно не занимаюсь политикой, по крайней мере бесплатно.

Собчак: У вас врагов нет?

Невзоров: Нет.

Собчак: То есть вы о любом человеке можете что-то сегодня говорить, делать про него провокативные программы, а завтра вы можете легко с ним выпивать чай, у вас не будет никакого чувства? Получается, что оппозиционеры, которые выступают против «кровавого режима», завтра могут спокойно пойти пить чай с Володиным или тем же Громовым?

Невзоров: Они в это играют всерьез.

Собчак: И вам это непонятно?

Невзоров: Мне как раз это понятно, потому что я сам в свое время вместо того, чтобы приватизировать заводы, газеты и пароходы, зачем-то бегал по баррикадам. Очень жалею об этом. Полагаю, что они придают очень много значения своим играм. Плюс они всерьез болеют за политику, судьбу страны.

Собчак: А вы за что-то серьезно болеете?

Невзоров: Есть темы для меня принципиальные и важнейшие, но это все не телевизионноформатные вещи. Это предельно скучно.

Собчак: Что значит, предельно скучно?

Невзоров: Это не личностно, но это связано с определенными занятиями, интересами.

Собчак: Я того Невзорова, страшного, из моего детства, который показывал моего отца с бутербродом с икрой, а я знала, что этот бутерброд он есть на приеме, чтобы получить какую-то гуманитарную помощь в город, который стоял без еды, того Невзорова я ненавидела всей своей детской душой, но я его уважала и боялась одновременно. Он мне казался ярким сгустком энергии. Сейчас передо мной сидит человек, который вальяжно говорит, что все ему неинтересно, все прошло. Тут какая-то вакуумная пустота. Я не понимаю, как такое превращение за небольшой период могло с вами произойти.

Невзоров: Как могут происходить такие изменения и превращения. Они произошли бы со всяким, потому что мы узнаем цену своим убеждениям, своим иллюзиям. Штурма Грозного мне хватило для того, чтобы навсегда проститься с любыми представлениями и идеями о прекрасности империи, о величии собственной родины. Эти ощущения о впечатления – чертовски сильная штука, которая заставляет пересчитывать все.

Собчак: Прекрасность империи больше для вас не является ценностью?

Невзоров: Абсолютно не является ценностью. Когда мы видим, чем за нее приходится платить, что те, кто является наиболее яростными и свирепыми ее проповедниками, сами не платят никогда, что они платят руками, ногами, мозгами, черепами, трупами мальчишек…

Собчак: Значит ли это, что теперь бы вы бы и Вильнюс не стали бы отстаивать?

Невзоров: История сослагательного наклонения не имеет. Сегодняшнего Невзорова вообще геополитические проблемы не интересуют.

Собчак: Сегодняшний Невзоров считает, что Советский Союз распался и черт с ним?

Невзоров: Теперь уже считаю, потому что это некая реальность, возражать против которой – безумие. Действительно, Советский Союз был моей родиной. Почему мне смешны разговоры о русском патриотизме? Когда мне начинают что-то рассказывать о русском патриотизме, я понимаю, что мне рассказывают люди по национальности советские, которые никогда не жили ни в какой исторической России, которые никогда не нюхали воздух 16 или 19 века, воспитанные советской страной, советские до последней молекулы.

Собчак: Вы говорите, я прошел Чеченскую войну и после этого я понял…

Невзоров: Не только Чеченскую. Была еще и приднестровская. Была судьба моих собственных героев, была фантастическая изуродованность патриотической идеи, которую мы можем наблюдать, когда действительно патриотизм, который когда-то был уделом нескольких романтических мальчишек, превратился в омерзительную, тупую, бюрократическую иглу, на которую насаживают очередное количество мальчиков и девочек. Патриотизм – это очень дешевый идеологический наркотик, по действием которого люди бесплатно совершают очень дорогостоящие поступки.

Собчак: Это фантастика. Патриот Невзоров клеймит патриотизм.

Невзоров: Насчет «патриот Невзоров»…

Собчак: Вы всегда им были.

Невзоров: Когда-то все живые организмы были трилобитами.

Собчак: Я только что поняла важную вещь. Мы с вами очень похожи в своих ощущениях по определенным вопросам, но мы сделали разный выбор. Вы сказали, что вы благодарны Путину и поэтому вы стали его доверенным лицом, но все, что вы говорите про патриотизм, про Русскую Православную Церковь, противоречит той политике, которую ведет Путин. Я со своей стороны тоже благодарна, но я в момент, когда идеология становится такой, что я не могу ее разделить, понимаю, что в этом выборе я выбираю быть неблагодарной, но быть на стороне той правды, которую я для себя считаю правдой. Получается, вы против патриотизма, Русской Православной Церкви, против всего, с чем ассоциируется сегодняшний «путинизм» и путинская идеология.

Невзоров: Пауза.

Собчак: Вам нечего сказать?

Невзоров: Нет, это вам нечего спросить. Вы продекларировали совершенно справедливо. Да, не то чтобы против. Попы для меня скорее спорт, чем некое обязательное для моей жизни действие.

Собчак: Не о попах речь. Вы ненавидите искренне все то, что формирует «путинизм», при этом вы доверенное лицо Путина.

Невзоров: И при этом я сохраняю к нему благодарное и уважительное отношение.

Собчак: Как это можно совмещать?

Невзоров: Легко. Поживите с мое.

Собчак: Все-таки я бы хотела получить ответ. Это же невероятный диссонанс. С одной стороны, вы благодарны и подписываете свое имя под политикой определенного человека…

Невзоров: Я не подписываюсь под политикой. Если говорить о нем как о ремесленнике и о его работе как президента, он не имеет равных. Я не вижу никого, ни единого живого существа, кто бы по своему уровню мог бы приблизиться к нему хотя бы на километр.

Собчак: Это пошла уже сурковщина. Вы не видите живого существа?

Невзоров: Я не вижу ни одного живого существа, потому что…

Собчак: Есть лабрадор Кони, есть много живых существ.

Невзоров: Я говорю про живых существ в политическом поле, которые могли бы сравняться или хотя бы конкурировать.

Собчак: То есть Ангела Меркель, Обама…

Невзоров: Я говорю про Россию.

Собчак: То есть здесь он единственный яркий политик.

Невзоров: Здесь он просто единственный политик. Вы меня все время стягиваете в сферу политики, которая мне неинтересна и чужда.

Собчак: Или боязно. Тот Невзоров не боялся никакой политики.

Невзоров: Я не боюсь никакой политики, мне достаточно было понять, что у меня нет ничего общего с оппозицией.

Собчак: Не надо скатываться в оппозицию, вы умный человек, вы прекрасно понимаете, что аргумент «нет ни одного живого существа» не выдерживает критики хотя бы потому, что вы знаете, что если на телевидение не пускать никого, кроме, например, вас и показывать вас как единственного журналиста и рядом с вами специально сажать косноязычных, странных, плохо выглядящих людей, то через пару лет такого телевидения люди скажут, кроме Невзорова-то журналистов нет в стране. Кого нам еще смотреть? Свету из Иваново? Такая же ситуация.

Невзоров: Это уже произошло. Мы имеем ту реальность, которую имеем, и оцениваем ту, которую оцениваем.

Собчак: Вы помогали эту реальность создавать. В отличие от Советского Союза, это исправимо.

Невзоров: Исправляйте.

Собчак: А вы не хотите исправлять?

Невзоров: Меня просто не интересует политика вообще. Я посмотрел на ваших сотоварищей, и после того как они совершили проползание до Чаплина, когда было заявлено, что Координационному Совету необходимо вступить в переговоры с Русской Православной Церковью, вы сами понимаете, что на этом даже самая отдаленная, самоклеющаяся симпатия на этом прекращается.

Собчак: Если вы такой равнодушный, пассивный в этом смысле человек, зачем эта борьба с РПЦ?

Невзоров: Во-первых, спорт.

Собчак: У вас лошади есть.

Невзоров: Лошади – это не спорт, ими я в данный момент не занимаюсь.

Собчак: Записывать в богатом интерьере ролики в youtube о том, как вы не любите РПЦ, это все-таки не спорт, это театр.

Невзоров: Во-первых, я нигде не сказал, что я не люблю. Я бы очень много отдал за то, чтобы мне дали возможность исповедовать павловский атеизм, то есть атеизм, который был предложен Иваном Петровичем Павловым – благородный, жалеющий верующих, попов, помогающий. Иван Петрович предложил модель отношения к этому парадоксальному явлению религиозной веры очень красиво, благородно. Но сейчас нас вынуждают к употреблению другой модели.

Собчак: Агрессия РПЦ?

Невзоров: Конечно. Они же наступают, ущемляют и мои права тоже.

Собчак: Они бы сами никуда не наступали. Зная, как устроена вертикаль власти, я не сомневаюсь в том, что без всевышнего одобрения главного патриарха Владимира Путина этого бы всего не было.

Невзоров: Конечно.

Собчак: Вам не кажется, что вы боретесь с неким вторичным явлением? Это странно для такого умного и эрудированного человека.

Невзоров: Это вторичное явление сильнее и страшнее, чем тысяча Путиных, потому что у него стаж к подавлению не только инакомыслия, но и любого мышления.

Собчак: При Советском Союзе не было никакого мышления, все было подавлено, стаж был оборван. Стаж – 30 лет, причем до последнего времени, пока не решили возобновить триаду «самодержавие, православие, народность», православие лежало где-то в углу и тихо тлело.

Невзоров: Совершенно верно. Вы говорите о нелюбви к РПЦ. Нет у меня нелюбви, как нет нелюбви к ансамблю ложечников. Есть народный ансамбль, но вдруг они решили, что их идеалы, их отношение к ложкам должны быть строгими, обязательными для всех.

Собчак: Это я понимаю. Мне кажется, вопрос в том, что вы ругаете некую вторичность.

Невзоров: Вы не понимаете строго по молодости. Меня устраивает то, что происходит, как атеиста и противника любой религии, и меня устраивает ситуация государственного патронажа. Как известно, вечных режимов не бывает. Когда-нибудь падет режим и Владимира Путина. Но за это время РПЦ предложила себя в качестве официальной идеологии этого режима. В общественном сознании она срослась и сплавилась с режимом настолько прочно, что когда будет зачищен режим, ее тоже ждет зачистка, может быть, даже более основательная, чем в 20-е годы.

Собчак: Что произойдет? Будет зачищен режим?

Невзоров: Когда заканчивается режим, когда он теряет актуальность или исчезает, его идеология зачищается в первую очередь. Я надеюсь, что обойдется без безобразных сцен сбрасывания попов с колоколен. Я уверен в это, потому что мы не имеем право делать церкви подарок в виде репрессий или гонений. Увы, это побуждает к ним интерес. Достаточно будет всего-навсего им предложить реально оплачивать здания, земли, культурно-исторические ценности. А если зачистка будет руководиться достаточно умело и опытным человеком, который любые попискивания попов сможет транслировать как проявление очередное жадности, то их ждет крах.

Собчак: Вы бы стали участвовать в подобной зачистке?

Невзоров: Нет, это не моя профессия и забота. Я достаточно взрослый человек, и мои интересы находятся в совершенно другой сфере. Мне понравилось, что я один, окоп пуст, пресса молчит насчет попов, это вообще мое амплуа. Неслучайно по этому вопросу обратились именно ко мне. Просто других желающих и отваживающихся на это не находилось. Но всю работу по зачистке от идеологии пусть выполняют другие.

Собчак: Но это может повлиять на другую часть вашей жизни. Насколько я знаю, во время предвыборной кампании господин Говорухин предлагал лишить вас статуса доверенного лица именно за счет ваших антиклерикальных настроений.

Невзоров: Да, он поступил как всякий христианин.

Собчак: В Питере за такие слова бьют. Тут человека по фамилии Суслов, который поставил спектакль «Лолита» избили ночью до неузнаваемости и видео выложили в интернет.

Невзоров: И что?

Собчак: Вы не боитесь?

Невзоров: Нет.

Собчак: Странно, что вам никто не угрожает, никто против вас ни словечка не сказал, вы такой главный гонитель православной церкви. Питер – культурная столица с проправославным губернатором, и вас никто не трогает. Почему так?

Невзоров: Во-первых, я умею вести войну, не подставлять борта и не позволять царапать себе кожу, потому что я много лет в эфире, в прессе и прекрасно знаю, что подсудно, что нет, где грань. Желающих или отваживающихся бить меня по морде пока не нашлось. Недавно, правда, была ситуация, когда мне предложили 2 млн долларов за то, чтобы я где-то в эфире покаялся бы.

Собчак: Девушки за танец получают «двушечку», вы собираетесь писать книгу «Педофилия в РПЦ».

Невзоров: Это не написание книги, это формализация имеющихся документов, к которым я не собираюсь ничего прибавлять от себя.

Собчак: В стране, где нет цензуры – да, но в стране, которая опирается на православие как один из китов режима и где заниматься антиклерикальную позицию – это почти то же самое, что занимать антигосударственную, странно, что у вас нет последствий в городе, где есть Милонов и Полтавченко.

Невзоров: Как-то вы с некоторой жалостью говорите об отсутствии последствий.

Собчак: Это мне просто кажется странным. Я против конспирологических версий, но странно, что вас никто не трогает при той решительности и остарвенении, с которыми вы боретесь с РПЦ. Любому другому человеку за книгу «Педофилия в РПЦ» влепили бы «двушечку» сразу.

Невзоров: Возможно, посмотрим.

Собчак: Может быть, у вас есть люди в высших эшелонах власти, которые разделяют эти позиции?

Невзоров: Какая вы, Ксения, милая. Сегодня вы особенно очаровательны, и необыкновенно обаятельная улыбка.

Собчак: Правильно ли я понимаю, что вы на этом хотите закончить эфир?

Невзоров: Нет, я вполне открыт для любых вопросов.

Собчак: Вот еще любопытный факт вашей биографии. Оказывается, вы поддержали претендента на пост президента РСФСР Макашова.

Невзоров: Да, мы очень дружили.

Собчак: Сейчас вы поддержали Путина. Два разных претендента.

Невзоров: Я думаю, вы заблуждаетесь по поводу разности, потому что Макашов на тот момент был тем самым обломком советской империи…

Собчак: Правильно ли я понимаю, что Путин – это Макашов сегодня?

Невзоров: Нет, он значительно интеллектуальнее, он имеет иной опыт, это разные школы. Перепутать армейского генерала с чекистом не с вашей мудростью и многоопытностью. Я понимаю, вопрос был ловушечного свойства, но здесь мышеловка щелкнет впустую.

Собчак: Вы считаете в принципе возможным поддерживать человека, который публично высказывает антисемитские и даже фашистские взгляды?

Невзоров: На тот момент он не высказывал ничего.

Собчак: На тот момент он кричал, давайте пойдем в Останкино и всех жидов из Останкино сметем. Это 93 год.

Невзоров: Во-первых, он баллотировался в президенты гораздо раньше. В 91 и 93 и 90 году, когда это происходило, это были три совершенно разных человек.

Собчак: Если бы уже видели его выступление по поводу жидов в Останкино, после него вы бы стали поддерживать его кандидатуру на пост президента?

Невзоров: Для меня не существует понятия национальности.

Собчак: Сейчас не о национальности речь, а о том, существуют ли для вас некие табуированные темы и высказывания…

Невзоров: Табуированных тем для меня не существует. Я не говорил, что стал бы его поддерживать.

Собчак: Давайте сконструируем ситуацию. В 93 году Макашов говорит свою классическую речь по поводу жидов в Останкино и на следующий день принимает решение баллотироваться, пользуется поддержкой, популярностью. Вы будете его поддерживать? Это простой вопрос.

Невзоров: Это такой же простой вопрос, как вопрос Карлсона, пьете ли вы коньяк по утрам. Он мало имеет отношения к реальности, потому что на тот момент в 93 году мы все были очень разные. Я тоже оказался под судом, следствием и в тюрьме. Но мой патриотизм и моя война за остатки Советского Союза была совершенно другой и уже никак не соприкасалась с Макашовым.

Собчак: При определенных обстоятельствах можете ли вы поддержать человека, который допускал в своей жизни подобные реплики?

Невзоров: Могу. Я постараюсь уговорить себя, что подобные реплики были сказаны под влиянием эйфории, экстаза, наркотиков. Я найду оправдание. При все омерзительности  и глупости этих реплик.

Собчак: Сегодняшнее Останкино вы каким находите? Вам симпатично, что сегодня происходит?

Невзоров: Оно абсолютно отвечает задаче момента, оно делает то, что должно делать телевидение, то есть обслуживает власть.

Собчак: Вы считаете, что в этом функция телевидения?

Невзоров: В сильном государстве, в котором торжествуют государственнические идеи, наверное, да.

Собчак: Но у нас есть много примеров сильных государств, например, США, где тоже существуют разные группы интересов и разное телевидение – и более демократическое, и более консервативное. За счет того, что этих позиций несколько и существует некая конкуренция, рождается та самая свобода слова, о которой мы говорим.

Невзоров: Да, во-первых, потому что этих взглядов много, во-вторых, все они абсолютно декоративны, в-третьих, Америка выбирает не фараона, а президента.

Собчак: Декоративны в каком смысле?

Невзоров: Грубо говоря, перевес одной или другой точки зрения не приведет к бомбежкам, беженцам, массовым беспорядкам, как это может произойти в России. Можно без всякого страха жонглировать хоть 15 горящими факелами на заснеженной площади, но этого нельзя делать в пороховом погребе. Эта дремучесть, дикость и отсталость России формирует материю порохового погреба, где подобные фокусы невозможны.

Собчак: То есть Россия сегодня – это пороховой погреб?

Невзоров: Конечно.

Собчак: Здесь же опять вопрос курицы и яйца. Может быть, Россия дремучая и отсталая именно потому, что людей кормят трупами, гниющей едой, страшными сценами насилия, а не стремлением к чему-то светлому, хорошему, интеллектуальному. Может быть, через воспитание эти люди могли бы стать другими, дорасти до определенных понятий. Но им дают чернуху и потом говорят, у нас же народ такой отсталый.

Невзоров: Думаю, это риторика. Вся история человечества – кровь, грязь, насилие, войны и антисанитария. Любой советский или российский телезритель видит меньше крови, грязи и ужаса, чем германский мальчик 15 века, или русский стрелец, или римский легионер. Это та реальность, которая существует, и предполагать, что ее надо существенно менять, не думаю.

Собчак: Мне кажется, реальность все-таки формируем мы с вами. Давайте посмотрим фрагмент вашей программы того времени. Это один из новостных репортажей. Сейчас бы вы такое сделали?

Невзоров: Я не знаю. Мне нужна ситуация. Я не привык рассуждать теоретически. Я все-таки практик.

Собчак: вы всю жизнь теоретически рассуждаете.

Невзоров: Я всегда все делал практически. Если это был государственный переворот, то я в нем участвовал. если это была война, я в ней участвовал и получал ордена и медали.

Собчак: Мы не говорим о вашей репортерской работе.

Невзоров: Это тоже не теоретизирование. Я, отправившись в тюремную камеру в 93 году, тоже не теоретизировал. Устраивая то, что я устраивал, превратив эту передачу в единственный рупор, окно оппозиции, я тоже не теоретизировал. Дайте мне ситуацию, в которой я смогу разобраться, я вам смогу ответить точно, имеет ли смысл в нее играть. Вы все время апеллируете ко мне как к человеку, которому эти игры интересны. Они мне неинтересны.

Собчак: Вы разочаровались…

Невзоров: Я не разочаровался. Это гораздо менее любопытное применение собственной жизни.

Собчак: Вы же сами опровергаете свою теорию по поводу темного, отсталого российского народа, о котором мы говорили. Вы начали заниматься лошадьми, стали делать фильмы на совершенно другую тематику, позитивные, рассказывающие о том, как с этими животными обращаться.

Невзоров: Ничего себе, позитивные.

Собчак: Отчасти они, конечно, рассказывают о том, как эти животные устроены, как наше представление о них ложное. Суть в том, что вам самому захотелось людей образовывать в этой плоскости, а не кормить их негативом, который потом приводит к тому, что вы их называете отсталым и потерянным народом.

Невзоров: Ты все время в меня пытаешься запихнуть свою собственную схему представлений и действий, это заключается в том, что я кого-то берусь учить, просвещать. Мне совершенно безразлично.

Собчак: Если бы вам было безразлично, вы бы сняли фильм для себя про лошадей и держали бы его дома.

Невзоров: Это невозможно сделать, не имея сметы, и ни один фильм нельзя снять, не имея серьезной материальной базы.

Собчак: То есть вы показали эти фильмы по центральным каналам только за деньги.

Невзоров: Только за деньги и ради удовлетворения собственного интереса.

Собчак: Мне кажется, удовлетворение собственного интереса лежит в другой плоскости, на домашней полке, где стоят личные фотографии, фильмы.

Невзоров: Нет.

Собчак: То есть у вас нет сейчас задачи образовывать и просвещать.

Невзоров: Нет. Я не верю, что это возможно. Я вижу, до какой степени просвещение и вразумление нелепо по своей сути. Я прекрасно понимаю, что существует очень сильная инфицированность религии.

Собчак: Вам на всех наплевать.

Невзоров: Я бы это не формулировал так грубо.

Собчак: Но по сути так. Спасибо вам большое, прекрасная, интересная беседа.

Другие выпуски