Как санкции отрезают Крым от России, провал проекта «Путин 3.0», и для чего Медведева оставят премьером до 2024 года

В Сенате США проходит рассмотрение нового пакета антироссийских санкций. Как отмечает Константин Гаазе, они могут нанести большой ущерб российской экономике, прежде всего, газовой отрасли. «Если эти санкции будут приняты, то в ближайшие 20 лет Россия может потерять половину газового рынка Европы. Это санкции против российского газового бизнеса в Европе», — сказал он. По мнению политолога, Россия оказалась внесена в «черный список», где помимо нее числятся Иран, Северная Корея, и мы возвращаемся к временам «холодной войны», когда действовала поправка Джексона-Веника. Кроме того, отменить эти санкции будет не так просто, даже если на то будет политическая воля американского руководства. «Это не самостоятельный законопроект,  а пакет поправок. То есть его нельзя одним законом отменить», — объяснил Гаазе.

Он характеризовал эту меру как нацеленный точечный удар по самому прибыльному сектору российской экономики. «Очень продуманный дизайн санкций против газового экспорта. Руки развязаны у Минфина США: они могут легитимно вводить точечные санкции по отдельным сделкам», — пояснил он. По его мнению, есть вероятность, что Россия превратится в плебея, не допущенного к участию в мировой экономике. «Даже китайцы будут опасаться напрямую сотрудничать с Россией», — прогнозирует политолог. 

В то же время, поворот политического курса невозможен, считает Гаазе. «Стратегия Кириенко разошлась с тактикой Путина. К рубильнику Кириенко никто не пускает», — рассказал он. Политолог рассказал, что президент не чувствует драйва предвыборной кампании и считает внесения изменений в свою стратегию излишними. Максимум изменений, которые он привносит — это некоторое усовершенствование своего внешнего вида. Например, Путин стал снова заказывать итальянские сапоги, а так же поменял стиль туфель.

По мнению Гаазе, осенью станет понятно, что Кремль проигрывает повестку. «Медийные технологии изменились. Ты можешь купить китайских ботов, продвигать посты о Путине в фейсбуке, но уточка соберет 10 млн лайков», — пояснил он.

Это может спровоцировать желание силовиков «напрячь мускулы», считает Гаазе. Возможно, объектом их следующего наступления станут уже не только мессенджеры, но и фейсбук — сеть, которая считается основным средством коммуникации протестно настроенных граждан.

Полная расшифровка программы: 

И я бы хотела начать с санкций. Я хотела начать с того, что палата представителей Конгресса США проголосовала за законопроект о дополнительных санкциях в отношении России и, так или иначе, если этот законопроект будет принят, это будет довольно жесткая история, и это самая масштабная, насколько я понимаю, акция за последние три года. И понятно, что это есть, с одной стороны, какая-то такая массовая идеологическая история, с другой стороны, мы видим, что Евросоюз тоже как-то рихтует формулировки уже вполне адресно в отношении, например, Аркадия Ротенберга. И ясно, что есть идеологическая сторона вопроса, Константин Косачев, например, уже говорит о том, что это деградация отношений, хотя дальше ехать некуда — такая прямая цитата. Но я хотела сейчас спросить про то, в реальности по кому из чиновников и олигархов эти санкции по-настоящему ударяют, а кто, в общем, более-менее имеет против них какой-то иммунитет, есть ли у нас такое деление вообще?

Есть два вида санкций. Первые санкции — это санкции персональные, которые направлены против конкретных физических лиц, они включены в так называемый SDN-список Минфина США. И есть санкции секторальные, которые направлены против российских госбанков, они, по сути, блокируют им выход на рынки капитала и европейские, и американские, они не могут одалживать деньги на срок более 30 и 90 суток. И что более болезненно в долгосрочной перспективе — это секторальные санкции, которые запрещают экспорт определенного вида продукции и в Россию, и в Крым, и это тоже два отдельных подвида санкций.

К сожалению, здесь ситуации кому война, а кому мать родна, нет. То есть нет группы, которая однозначно от санкций выигрывает. Если бы такая группа была, наверное, бы Дума в марте этого года не принимала спешно закон имени анонимного олигарха, который позволяет лицам, включенным в санкционные списки, оставаться вне налоговой юрисдикции Российской Федерации и при этом в России ничего не платить.

Почему вы его не называете законом Тимченко, каковым его принято называть?

Потому что может быть это закон Шамалова, и мы на самом деле даже не знаем, может быть это закон какого Шамалова этот закон: старшего или младшего? Это может быть закон Малофеева. То есть там три фигуры, которые совершенно точно могут быть интересантами этого закона — это Шамалов, Малофеев и Ковальчук. А Тимченко сказал, что да, может быть, я воспользуюсь, может, я не воспользуюсь, но у меня очень выгодное соглашение со Швейцарией, куда я не могу теперь попасть, но соглашение очень хорошее, поэтому мне бы не хотелось становиться российским налоговым резидентом. Нет группы, которая наживается на этих санкциях ни на секторальных, ни на персональных.

Есть условное большое рыхлое аграрное лобби, которое да, действительно находится сейчас намного в более сильной позиции в переговорах с ритейлерами, постольку поскольку они, в общем, монопольно, так или иначе, владеют уже целыми сегментами рынка, на которых раньше были европейские производители. Но нельзя сказать, что в окружении президента Путина все-таки аграрные олигархи есть. У нас главный аграрный олигарх сидит в правительстве, а не в Кремле.

То, что принято, то, что может быть принято сейчас — это не просто секторальные санкции, это санкции против российского газового бизнеса в Европе, именно так это и нужно понимать. Администрация Обамы, с которой президент Путин не хотел договариваться из соображений отсутствия личного контакта, в общем, не смешивала, старалась не смешивать бизнес-интересы США и риторику. То есть они говорили о том, что Крым — неприемлемо, Донбасс — неприемлемо, Сирия — очень плохо, но не наказывали российский бизнес рублем прям так тяжело. Если эти санкции будут приняты, в перспективе мы можем говорить о том, что через 20 лет Россия может потерять, например, половину газового рынка Европы — это огромные деньги.

У нас сейчас есть вопрос от Юрия из Москвы по этой теме. Юрий, добрый вечер, вы в эфире, говорите, пожалуйста.

— Добрый вечер. Скажите, пожалуйста, у меня такой вопрос. Вообще такие санкции поспособствуют еще большему вытеканию капитала из России или все-таки будет, наоборот, обратная реакция, и будет инвестирование внутри России, создание еще больших производственных мощностей, как вы думаете, какая будет реакция бизнеса?

Два разных вопроса. Отток капитала: у нас во втором квартале, кажется, какой-то впервые с 2011 года небольшой приток капитала в страну. Это, с одной стороны, хорошо, с другой стороны, плохо, потому что у нас, собственно, уже утекать нечему. То есть мы потеряли, мы были обескровлены за два года больше, чем на 200 миллиардов долларов, все уже. То есть просто денег нет, чтобы их выводить. Будет ли приток капитала? Да, из квазиофшорных юрисдикций какой-то приток всегда есть, потому что есть рефинансирование текущих проектов и олигархов, госбизнеса, который ведется, например, с Кипра или из Лихтенштейна, или из других приличных офшоров.

Что касается, вторая часть вопроса — это больше про импортозамещение, насколько я понимаю, но давайте посмотрим на ситуацию с турбинами. «Газпром» инвестирует в производство газовых турбин последние 30 лет. Да, у них есть какие-то результаты, да, в Москве, в частности, работает частично собранная из компонент компаний, принадлежащих «Газпрому», такая турбина, но сделать целиком изделие у нас пока не получается.

Но, к сожалению, опять же, возвращаясь к новым санкциям, если они будут приняты, то там дальше уже может речь пойти не только о турбинах, например, о томографах, потому что Siemens делает и томографы тоже. И если Siemens будет читать европейские санкции прямо, то окажется, что мы в Крым уже томографы поставлять не сможем, а если мы не сможем поставлять в Крым томографы, то у нас окажется, что зазор между качеством жизни людей материковой России и людей, живущих в Крыму, он будет постоянно увеличиваться. Он будет постоянно увеличиваться, прежде всего, из-за этих санкций. Когда мы сможем сами делать томографы, когда мы сами сможем делать такой сложности изделие, как турбины или датчики давления для геологоразведки — неизвестно.

Мы в геологию-то начали вкладываться последние пять-шесть лет, до 2007 года вообще у нас никто этим не занимался, а в производстве, например, оборудования для геологической разведки мы не вкладываемся с 1992 года. И мы потеряли не только 20 лет, мы потеряли, условно, два технологических скачка, то есть мы потеряли две такие инженерные революции. Если стоит задача как-то компенсировать эти санкции за счет импортозамещения, то сегодня нужно не закрывать ВУЗы, а, наоборот, ВУЗы открывать новые и отправлять тысячи российских инженеров молодых на обучение в Европу и в Штаты, потому что мы в образовании тоже очень много потеряли.

Но так, видимо, вопрос пока не ставится. Небольшое уточнение у меня есть по поводу этого нового законопроекта. Правильно ли я понимаю, что если Трамп подпишет-таки этот законопроект, то это еще и штука, которая особенно не имеет обратной силы, то есть отменить его потом будет уже довольно сложно? Это я хотела проверить свой...

Там два предохранителя. Первый предохранитель — это то, что это не самостоятельный законопроект, а пакет поправок, и это первый предохранитель, то есть его нельзя одним законом отменить. А второй предохранитель: мы попали в, наверное, самый черный список на планете Земля, мы попали в список Иран, Северная Корея, Россия. И это Джексон-Вэник. Да, то есть это штука, которую очень сложно, учитывая то, как американская политика выглядит, практически невозможно отменить. Есть итерация сенатор, его пока одобрила только палата представителей, этот набор поправок, и следующая итерация — да, это Трамп.

Две самые опасные вещи. Первая — это очень продуманные, очень хорошие дизайн-санкции против газового экспорта и второе — практически полностью развязаны руки у Минфина США, и они, в общем, уже ничем не ограничены. То есть они могут вводить не просто секторальные, персональные, они могут вводить точечные санкции против конкретных сделок, против конкретных проектов абсолютно легитимно. Учитывая, что американские суды и Министерство юстиций США понимают американскую юрисдикцию как юрисдикцию глобальную, в общем, это означает, что с российскими компаниями по тем темам, которые в этих законопроектах намечены, скорее всего, даже, я думаю, что и китайцы будут опасаться сотрудничать напрямую с Россией.

Вы знаете, вы упомянули действительно, как обстояли дела с обамовской администрацией, и действительно ситуация очень резко поменялась, и мы имели какую-то такую мерцающую какую-то такую надежду на дружбу, которая то угасала, то разгоралась. Но сейчас можно ли уже диагностировать, что там какие бы ни были встречи, какой бы срок не выдерживали эти рукопожатия, тем не менее дружба, видимо, при таких обстоятельствах не состоялась?

Это все примерно происходит на фоне новостей о том, что Тиллерсон не уверен, что досидит до конца года в кресле госсекретаря, в том числе, потому что Тиллерсон, Макмастер и еще некоторое количество американских чиновников, они как раз занимают жестко антироссийскую позицию, причем абсолютно из прагматического интереса, это никак не связано с конфликтом ценностей, просто у них рынок сжиженного газа, рынок сланцевого газа попер, и они хотят через 20 лет иметь солидную долю на европейском рынке, продавая европейцам свой сжиженный газ. И если у них есть возможность, так обычно республиканцы делают, некоторый национальный интерес коммерческий упаковать в политический интерес — прекрасно они этим воспользуются.

Возможность чуда, а под чудом мы понимаем некоторый акт самоволия Трампа, который вдруг резко меняет курс американской внешней политики в отношении России, возможность чуда была 10-процентная, а сейчас она стремится к нулю. И я думаю, что через 10-20 лет историки скажут, что, конечно, главной внешнеполитической ошибкой президента Путина было нежелание договариваться с Обамой в 2014-2015 годах.

Я бы хотела вернуться все-таки к России, к олигархам, к волнующей части этого сюжета. Вы объяснили, что действительно нет ситуации, кому война, а кому мать родна, не выигрывает от этих санкций однозначно никто. Но есть ли кто-то, кто страдает совсем глобально и капитально, и люди, которые с этим каким-то образом справляются, научились справляться?

Они страдают, если мы говорим не про бизнес и не про компании, а про конкретные фамилии-имена-отчества. Они страдают с точки зрения образа жизни, у них все очень поменялось. Мы с вами пойдем завтра, путевку купим и улетим куда-нибудь, а они могут путевку купить в Туапсе максимум. Это, конечно, непривычно. Дальше они начинают нести очень серьезные репутационные издержки, это, например, дело «Роснефти» против Минфина США в контексте сделки с Exxon Mobil. Потому что Минфин говорит: «Сечин в списке? В списке. Сечин контракт подписал с Exxon Mobil? Сечин. Извините». Это крупнейшая российская компания государственная, теперь она принадлежит частично не очень понятно кому, ну как им, вице-председателя сажать?

То есть, понимаете, для того, чтобы, например, слово Сечина что-то весило, он должен создать офис в стране, который не то что не признает, но готов смириться с издержками от конфликта с США, я не знаю, Объединенные Арабские Эмираты или Катар, он должен в этом Катаре создать офис, в этом офисе должен сидеть вице-председатель с какой-то фамилией, фамилия которого не Сечин, и от имени «Роснефти», например, подписывать контракты с американскими компаниями. При этом действуя таким образом, чтобы доверенность на эти действия у него была подписана не Сечиным, а кем-то другим. Это второе измерение. Это наш бизнес работает очень долго, тяжело, бесконечные согласования, все-таки на Западе, в Европе меньше, в Штатах больше, принято иногда какие-то сделки заключать на уровне: мы договорились, потом мы сажаем юристов, юристы работают. Соответственно, о чем мы можем договориться, если мы не понимаем, в каком вы правовом статусе все находитесь: Сечин (Тимченко, Ротенберг я не говорю), Ковальчук или Костин, например.

Третье измерение — это уже измерение, которое касается дела, то есть компании. И здесь последствия наиболее очевидные, наиболее болезненные, потому что, во-первых, лишившись доступа на западные рынки российские госкомпании, госбанки потеряли возможность быстро и дешево рефинансироваться, то есть купить, не знаю, при учетной ставке 8% под баснословные 4%, имея рейтинг суверенного заемщика, деньги у Deutsche Bank или в Лондоне, за счет этих денег что-то рефинансировать: зарплаты заплатить, запустить какой-то проект, на который сейчас нет денег, потому что кассовые разрывы. Такой возможности нет.

Соответственно, четвертое последствие: бизнесы всех этих институций, которые попали под секторальные санкции, начинают приходить уже в Центральный банк. И у нас кредитором последней руки по инфраструктурным проектам является уже не ВЭБ в виде некоторой прокладки между бюджетом и бизнесом, между Центральным банком и бизнесом, а напрямую Банк России, потому что других денег в стране, простите, нет. Немножко фантазируя, через год, через два, если, например, всерьез «Роснефть» решится взяться за арктический шельф, не Каспий, маленькие проекты, а за Арктику, за сжиженный газ на Дальнем Востоке, увеличить объемы, то у президента Путина или у какого-то другого президента будет очень неприятная дилемма: либо это должны быть кредиты, которые встанут на баланс Банка России, либо это будут прямые бюджетные кредиты, то есть ровно то, что предлагает, например, советник президента Глазьев.

То есть когда мы говорим о том, что есть Столыпинский клуб, есть еще более радикальные идеологи инфляционизма, миссионисты, то это они сегодня радикальные, а через два года, когда речь встанет о том, где мы возьмем долгие большие деньги на действительно тяжелые большие проекты в Восточной Сибири или на шельфе, окажется, что, в общем, Глазьев никакой не фантазер и не радикал, а вполне себе дело предлагал. Я напомню, что Китаю мы должны в объеме уже 700 млн. тонн нефти, мы Китаю в нефти, не в деньгах, должны больше готовой добычи. То есть это тоже не бесконечно, это не казино, где ты все время выигрываешь, приходишь к China National Petroleum Corporation, говоришь: «Дайте мне еще 50 млрд.». Тебе: «Ну давай еще годовую добычу», подписываешь. Ну нет, уже все, уже за рубежом. А что дальше? Мы скажем, что мы 1 млрд. тонн нефти должны Китаю? 1 млрд. нефти — это две годовых добычи, это значит, что мы здесь все не будем ни кушать, ни лечиться, а все будем исключительно добывать нефть, чтобы расплатиться с CNPC.

В этой крайне неприятной ситуации я могу задать еще один промежуточный вопрос: все-таки этот самый закон безымянного олигарха понятно, что глобально ситуация чудовищная, закон безымянного олигарха все-таки кому-то как-то помог или это такие мертвому припарки?

Я бы посмотрел налоговую отчетность в начале следующего года и по компаниям, и по тем физическим лицам, которые ее публикуют. И если мы увидим, что, условно говоря, у каких-то бизнесов Малофеева были серьезные кассовые разрывы в 2017 году, то вот. Или у бизнеса Шамалова. Нужно посмотреть, какая была ситуация налоговая у компании, которая является собственностью этих людей, и если у каких-то компаний в 2016-2017 году были серьезные проблемы — с выплатой по кредитам, с кассовыми разрывами, с дефицитом ликвидности, что они просто не могли нигде перекредитоваться — то вот тогда мы точно скажем, что вот, собственно, это ваш закон-то и был.

Тогда у меня последний про санкции глобальный. Есть ли все-таки на Путина какое-то давление в этой связи сейчас, вы сказали, что была совершена некоторая принципиальная ошибка, которую историки потом будут отмечать как переломную, но есть ли у него сейчас хоть какие-то опции ситуацию изменить и есть ли на него давление в эту сторону?

Давайте за отправную точку возьмем их разговор с Кудриным, о котором писали «Ведомости», кажется, когда президент сказал, что «я национальными интересами не торгую, и суверенитетом я не торгую». Это такая почти уже официальная позиция: мы ничего не делали, это вы ввели санкции, мы как-то, кряхтя немножечко, будем дальше нести тяжелое бремя суверенитета. Дальше вопрос, на который мы точного ответа пока не знаем: в связи с приходом Трампа президент Путин что-то кому-то обещал из своего окружения? Он говорил, что, ребята, это нормальный парень, он вменяемый, он прагматик, и с прагматиком я договорюсь? Если да, если мы понимаем, что парень-то, конечно, прагматик, только он немножко не в том смысле прагматик, он прагматик в том смысле, что Россия — 30% газового рынка Европы, а почему 30%? Плохая страна, плохие парни — пусть будет 15%.

Здесь, конечно, может быть уже какое-то разочарование стратегическое, потому что у Путина два амплуа: первое амплуа — что он безальтернативен в смысле лидера, которого любит российский народ, а второе амплуа — он безальтернативен в том смысле, что он патриарх мировой политики, он всех их видел, у него третий канцлер ФРГ, президент США у него, соответственно, он встречался с Клинтоном, Буш, Обама, вот четвертый президент США. То есть такой действительно авторитет. Но если окажется, что этот авторитет привел к тому, что совершил такой стратегический просчет, возлагая некоторые надежды на Трампа, который, в общем, не оправдал оказанного ему высокого доверия, хакали-хакали, а ты, понимаешь…

Здесь, конечно, может быть очень серьезное напряжение в том смысле, что и Путин, и переговорная команда, то есть, прежде всего, министр Лавров, они попадут под, Лавров, скорее, может попасть под огонь из ближнего окружения Путина, что, может быть, не надо было западную прессу шугать, может быть, как-то надо было больше улыбаться, меньше хамить журналистам, глядишь, другой имидж, другой имидж — другое отношение и так далее.

Поворот курса невозможен, потому что, насколько я понимаю европейских коллег, американских коллег, Трамп, не Трамп, Меркель, не Меркель, позиция очень простая. Это позиция не относительно Донбасса уже, не относительно Сирии, это позиция относительно Крыма: это не должно стать прецедентом. Точка. Это не может быть отыграно назад. И, как мы видели на дебатах Навального и Стрелкова, это и с точки зрения главного оппозиционного лидера в России тоже не может быть отыграно назад, а значит, что это такое тяжелое объятие, от которого у нас будут хрустеть кости еще, не знаю, сколько лет, ну 20-30. Мы не понимаем пока, какого масштаба эта проблема.

Я бы хотела вспомнить вашу статью недавнюю на «Карнеги», которая была опубликована. Статья примерно о том, как стратегия Кириенко разошлась с тактикой Путина, это в общих чертах. Я ее рекомендую всем к прочтению. Конечно, не хотела бы вас заставлять ее полностью пересказывать, но если бы вы могли в трех пунктах буквально как-то ее обозначить, чтобы это было яснее тем, кто ее не читал, я была бы очень благодарна. А потом я задам какие-то вопросы.

Хорошо, попробую. Это выглядит довольно просто. Это абсолютно такое политтехнологическое рассуждение: если вы при всех входящих, а входящие — это четвертый срок, еще 6 лет, то есть в общей сложности 20, хотите красивого переизбрания, то мы должны немножечко перезагрузить, с одной стороны, политическую систему, и в этом смысле, видимо, у Сергея Владиленовича Кириенко есть действительно мандат, который он пытается очень шаг вперед, два шага назад, он человек очень осторожный, он его пытается реализовать. Но второй рубильник, то есть один рубильник маленький — политсистема, а второй рубильник очень большой — мы должны Путина перезагрузить. То есть мы вас, как кандидата, как лидера, должны перезагрузить.

Ведется работа, создан экспертный институт, который занимается возможностями перезагрузки, еженедельные совещания у Кириенко или у его сотрудников ближайших по креативу, а что вы, дорогие эксперты, социологи, придумаете. Причем там довольно широкий круг, насколько я знаю, приглашенных, то есть это не некоторый стандартный куст кремлевских экспертов, а это, в общем, люди, которые, в том числе, и какие-то другие идеологические лагеря представляют. Давайте придумаем, как мы вас красиво будем перезагружать. Это была некоторая кульминация плана Кириенко, которая пришлась на период после первого митинга «Он вам не Димон» и до второго митинга «Он вам не Димон».

А потом начали происходить какие-то очень странные вещи, из которых стало понятно, что есть план перезагрузить Путина, но к рубильнику Кириенко никто не подпускает, да и Путин как-то не очень вроде бы и хочет сам перезагружаться. Исходя из очень показательного мероприятия в «Сириусе», кажется, это снова выглядит как выглядело в 2007 году, когда администрация президента говорила про Медведева: неважно, что вы будете говорить, чтобы светлое помещение, чтобы окна, чтобы красиво.

И здесь снова перезагрузка понимается так: сделайте красивой аудиторию — очень красивая аудитория, все чтобы крутилось-вертелось — очень красиво все крутится и вертится. Но если клиент (коллеги некоторые говорят, что не клиент Кириенко, Кириенко — заказчик), ну хорошо, заказчик, если заказчик сам не хочет меняться, то простите, можно разбить лоб об идеи перезагрузки, но ничего не получится, потому что заказчик чувствует себя прекрасно, ему все нравится.

Дело в том, что заказчик чувствует себя прекрасно именно или проблема в том, что заказчик в принципе не способен думать стратегически, он тактик, или ему вполне уютно в том компоте риторик и техник Суркова и Володина, с которыми он уже освоился, и ему не нужно ничего менять, или он считает, что вообще просто все отлично и без того, просто от добра добра не ищут и так далее? Чем объясняется это?

Это такой военно-полевой психоанализ руководителя государства, что всегда выигрышно, но почти никогда не бывает точно. Попробуем. Конечно, он от этого драйва кампании отвык. Потому что когда переписывали Конституцию, никто же не знал, что у нас износ государственных лидеров будет. У нас раньше был износ 4 года, теперь 6, это немножко физиология другая, нервы другие. Конечно, он выходит в этот драйв, и кажется, что сейчас ему пока просто достаточно ощущения, что: а) работают ребята молодые, талантливые, придумывают; б) действительно, есть кампания, даже соперник есть, а это, как ни относись к тому, которого нельзя называть в Кремле, но это всегда приятно. Вот они сидят: а овощи тоже будут мясом, ну хорошо, мы это уже проходили три раза, это не Андрей Богданов, а какой-то живой человек с нервом.

И вот президенту пока этого достаточно, он пока саму задачу, что четвертый срок не может быть как третий, что вот был путин 1.0, я считаю, что Владислав Юрьевич Сурков на посту отстоял достойно, то есть он на посту отстоял до передачи власти, еще потом 4 года после передачи власти. Плохо-хорошо — на Страшном суде он за это будет отвечать.  Нет, ну он как бы, он довел. А, значит, был Путин 2.0, которого делал Володин, но он был, там были проблемы, там мы не могли решить, то ли это открытый такой гражданам президент майских указов, который, собственно, будет заниматься тем, как люди живут. То ли это стерх, как они говорят, Стерх — это патриарх мировой политики, это другая величина. Это фактически не Солнечная система, это галактика. Но вот были какие-то несостыковки, но тоже какой-то образ был, хотя, понятно, что команда Володина в этом смысле и команде Суркова, и даже команде Кириенко, которая только входит в объемы, она как бы проигрывала, потому что там был, с одной стороны, каток, который просто ехал и вот все зачищал, а с другой стороны, там были какие-то творческие эксперименты, ну и все-таки там была война. А это совсем другие политтехнологии.

Понимания, что Путин 3.0 у Путина не получается, у Путина пока нет, у президента Путина пока нет, как мне кажется. То есть понимания той задачи, которую пытался перед собой поставить Кириенко, у него нет — что он не может быть таким же, и таким же, и таким же еще 6 лет.

У него есть понимание, что поменяйте мне аудиторию, поменяйте мне людей, рубашку можете мне поменять, пиджак, вот пиджаки, пошли новые пиджаки. Это очень важно, то есть раньше были просто черные пиджаки с белыми рубашками, сейчас новые итальянские пиджаки летние, прошиты обшлага. Все хорошо, тенниски, рубашки с коротким рукавом. Ну видно, что какая-то работа идет. Туфли он поменял, какие-то там мягкие туфли. То есть вот это можно. Но вот часы не трогайте, и рубильник не надо. Это не надо.

Проблема на самом деле заключается в другом, я уже так немножко дальше, проблема на самом деле заключается в другом: когда вот с таким заказчиком, кандидатом, неважно, осенью станет понятно, что Кремль просто проигрывает повестку, причем проигрывает не потому, что не контролирует ресурсы, а потому что медийные технологии изменились, потому что уже неважно, сколько ресурсов ты контролируешь, важно, что уточка будет иметь 10 миллионов трансляторов. А ты можешь купить миллион китайских ботов, ты можешь купить, ну сидеть и платить деньги фейсбуку за продвижение постов о Путине. Но эти посты будут писать роботы или идиоты. Эти посты будут лайкать роботы или идиоты, потому что они будут плохо написаны, а не потому что только идиоты любят Путина. А там будет 10 миллионов носителей совершенно других концептов, совершенно других вот этих вот трансмедийных сущностей, там, уточек, не уточек и так далее, и так далее.

И вот когда Кремль начнет понимать, что вот эти вот новомодные веяния Кириенко — давайте заниматься интернетом, давайте не будем заниматься традиционными СМИ, пусть Громов занимается традиционными СМИ, давайте заниматься интернетом, сетями — когда окажется, что это все не очень работает, возникнет, конечно, искушение включить мускул. И не у Кириенко, потому что у Кириенко нет мускулов, этот человек ничего не делает публично, но он очень демонстративно и очень публично отпихивает от себя весь силовой инструментарий, говорит: «Нет-нет-нет, ребята, мы никого сажаем», он даже кому-то пытается помогать. Володин помогал в обмен на что-то, Кириенко пытается как-то так помогать. Он как бы держится от этого в стороне.

Но вот у других людей, которые, в том числе, имеют доступ и к уху президента, и к графику президента, и к серому веществу, у них, конечно, возникнет очень серьезное искушение снова включить мускул. И взяться уже за мессенджеры не только в смысле: «Ну давайте мы попробуем, наскочим - отскочим», а взяться обязательно за фейсбук и сказать: «Ну вот и чего. Миллион людей, ну что! Ну пусть они во дворе собираются и разговаривают, мы будем их разгонять». Вот это проблема. Это проблема, которую, к сожалению, как мне кажется, в штабе Кириенко пока не понимают, что сурковскими технологиями в 2017 году выборы не выигрываются. Если заказчик, клиент, как угодно, не хочет меняться, то вы не можете, то есть вы не можете сказать: «Это новая Кока-Кола», это не новая Кока-Кола, эту Кока-Колу, мы ее 17 лет, эту Кока-Колу…

Всем очень знакома.

Да, и вот тогда, конечно, они в какой-то момент их могут отодвинуть и сказать: «Ребята, все». Да, такой риск есть, существенный риск есть.

У нас есть еще звонок от Татьяны. Добрый вечер, вы в эфире. Говорите, пожалуйста.

— Добрый вечер, Константин. Добрый вечер, Анна. Вот я хочу задать вопрос. Если Путин очень любит страну, если он видит и понимает, в какие тиски она загнана, и впереди, в общем-то, ничего хорошего не светит, вот должен он как гражданин просто уйти, и может ли это помочь стране? Потому что незаменимых людей нет. Умер Ленин, умер Сталин, умерли Брежневы — страна все равно развивается. Вот он, любя страну, не думает, что пятый срок, наверное, не лучше, что вообще он придумал? Спасибо.

Спасибо.

Будет новый кредит доверия у американского истеблишмента, у европейского истеблишмента к человеку, к президенту России не по фамилии Путин? Лучше чтобы еще и не по фамилии Медведев, конечно. Будет. Появится у него окно возможностей, которого у Путина нет — конечно, появится. Оно будет маленьким, но можно будет при определенных усилиях, если, например, министр иностранных дел начнет улыбаться больше, а хамить журналистам меньше, то, наверное, при определенных усилиях можно будет и это окно расширять. Можно будет свести, купировать те очевидные риски, которые есть, и свести их к одному очень простому вопросу: Крым мы не обсуждаем, вы не обсуждаете, и мы не обсуждаете. Можно. Можно какими-то симметричными мерами, например, я не имею  в виду взломом серверов, ну, точнее, можно, конечно, взломать серверы их Палаты представителей, и этот закон куда-то исчезнет, но у них все на бумаге есть. Можно какими-то симметричными мерами, переговорами по Корее, по каким-то другим вопросам, по Тихому Океану, потому что сейчас, например, Ocean Pacific — тематика для США очевидно №1 в повестке, а Россия там, ну, №3 после Ближнего Востока. Ну, наверное, можно.

Если мы говорим про моральную ответственность, то конечно, конечно. Если мы берем все, что можно было сделать, мы сейчас не говорим: хорошо, плохо, убийца, великий лидер, мы про это не говорим. Мы говорим про то, что человек прошел весь исторический цикл, который вообще лидеру может быть отпущен. От любви, от надежд до результатов. И после результатов до ухода из власти и возвращения во власть, и вписывания себя в историю уже «я сократил срок прибытия скорой помощи на 20 минут», вписывания себя в историю уже вот территориальными присоединениями — ну куда уже больше. Этот цикл весь пройден и закончен.

Что делать еще 6 лет? Придумывать новые нацпроекты? Присоединять Сирию? Ну, понимаете, мы не можем, проблема в том, что в Кремле они тоже не могут, они не могут придумать что-то вменяемое, разумное и в то же время красивое и масштабное, что требует наличия в Кремле Путина Владимира Владимировича еще 6 лет. Конечно, конечно, с моральной точки зрения, с точки зрения ответственности перед страной, не только перед страной, но и перед государство,- ему, конечно, надо уходить. Это, мне кажется, никаких сомнений.

Так, и еще у нас есть вопрос от Александра из Москвы. Добрый вечер. Вы в эфире, говорите, пожалуйста.

— Здравствуйте. У меня вот такой вопрос. Когда шло обсуждение последних санкций, очень против выступала Германия. Говорила, что от новых санкций Америки против России пострадают немецкие компании, обещала ответить и так далее. Скажите, пожалуйста, а вот насколько вот этот весь диалог между западными странами о санкциях, насколько это действительно вопрос о санкциях, а не является ли это, что под видом каких-то санкций идет скрытая торговая война? Ну, там Америка оштрафовала Volkswagen, Европа оштрафовала Google, и вот сейчас как продолжение этой торговой войны вводятся санкции якобы против России, а на самом деле их цель — чтобы пострадали немецкие компании, и это такое давление на партнеров? Спасибо.

Если мы отмотаем немножко назад, то вот два мегапроекта администрации Обамы и то, что мы называем неолибералами, это Трансатлантическое торговое партнерство и Транстихоокеанское торговое партнерство, которое, в общем, на выходе получилось бы следующее: что есть золотой миллиард, это, в общем, Северное полушарие минус два больших игрока — Россия и Китай. Предполагался очень качественно иной уровень интеграции экономик: практически это отказ от таможенных досмотров, практически отказ от торговых барьеров, унификация того, что называется технические регламенты. То есть это гигантская работа должна быть проделана.

С Трансатлантическим торговым партнерством не получилось потому, что Трамп не захотел. Хотя, опять же, половина экономистов говорят о том, что никаких торговых барьеров, никакого протекционизма, и как бы другая половина говорит: ну, а чего, вот промышленность загубите свою и что вы будете делать? То есть здесь нельзя говорить, что вот, нет, доказано, что отсутствие торговых барьеров — это хорошо, а наличие торговых барьеров — это плохо. Где-то плохо, где-то хорошо, по-разному все это понимают. Но вот эти два проекта больших, они накрылись медным тазом. И в этом смысле Европа чувствует себя намного свободнее.

Конечно, европейцам не нравится интенция Трампа заниматься довольно масштабной поддержкой автомобильной промышленности американской, потому что у них прекрасная автомобильная промышленность. И у корейцев южных тоже прекрасная автомобильная промышленность и так далее. То есть это не пикировка по поводу санкций, которые маскируют торговые войны. Это и есть, в общем, торговые войны. Но и плюс к тому, что у европейцев есть достаточно значительные инвестиции, которые уже сделаны в «Северные потоки» и которые они планируют еще у них сделать. И, в общем, для них американский сжиженный газ — это вопрос завтрашнего, послезавтрашнего дня. А российский газ по двум веткам — это вопрос дня сегодняшнего, это то, что можно получить сейчас. Это другие цены на рынке. Это определенный косвенный стимул промышленности за счет снижения цен для промышленных потребителей.

И в тот момент, когда американцы говорят, вот ничего вы не купите и ничего вы не продадите, а если продадите, у вас будут проблемы с нами в американской юрисдикции, понятно, что европейцам это не нравится. Потому что ну кому охота, чтобы все это закончилось тем, что эти санкции примут, и завтра в 6-й окружной суд Нью-Йорка поведут уже не Сечина, а главу представительства Siemens в США. У Siemens там огромный бизнес. Это не только машиностроение, это системы безопасности. Siemens Cerberus вообще, насколько я помню, он базировался в Штатах. Они купили компанию Honeywell американскую какое-то время назад. То есть им не хочется, чтобы из-за дел с русскими, которые выгодные и им нужны, у них были проблемы в Штатах.

Поэтому они, конечно, тоже будут со своей стороны на американцев давить, чтобы либо отсрочить принятие этого пакета, либо все-таки как-то его ранжировать, либо прописать четко ответственность третьей стороны: можно ли тащить главу Siemens США в 6-й окружной суд или в прокуратуру штата Нью-Йорк за нарушение санкционного пакета США против России.

Вы меня простите, я хотела вас, действительно, остановить только потому, что у нас остается совсем мало времени, а я хотела еще задать буквально пару вопросов, поскольку тем-то у нас три обычно бывает. Значит, вы действительно довольно красочно описали эту полную безысходность с этим 6-м сроком, полное непонимание уже абсолютно всех, что можно делать, и действительно, образ будущего, про которое все говорят. Хотела бы я понять, если в  России хоть один человек, у которого есть этот образ будущего. Но есть еще человек по фамилии Медведев. И вот в этой прискорбной ситуации какова его судьба, ждет ли его какая-то еще следующая рокировка, может быть, или нам надо проститься с Медведевым в своем сознании, по крайней мере?

Я сейчас, надеюсь, что у меня получится вас и аудиторию еще сильнее напугать. А представьте еще Медведев на 6 лет премьером.

Вот я и хотела спросить, я, собственно, про то и говорю. Вот, например.

Я пока не вижу, первое: можем ли мы сказать, что у какого-то экономического штаба в Москве есть 100%-ный кредит доверия от Путина? Нет, вот у нас этих штабов три — Титов, Орешкин, Кудрин. Каждому строго по 30% доверия выдано, и 10% оставлено себе на всякий случай. Второе: видим ли мы, что государственные СМИ резко, активно начинают раскручивать какую-то фигуру? Неважно какую: Шойгу, Собянина, Набиуллину? Нет. А это значит, что технически подготовка к замене премьера не ведется. Может ли в сентябре произойти история а-ля 2007 год и а-ля, соответственно, конец зимы 2004 года, когда вдруг из ниоткуда появляется Михаил Ефимович Фрадков? Здрасьте! Потом появляется Виктор Алексеевич Зубков. Здрасьте! Ну, у меня тоже нет такого ощущения, потому что если мы что-то можем на 100% утверждать, это то, что договоренность с Медведевым «я сижу до мая 2018-го» в силе. Но нет ощущения, что ведется подготовка, хотя бы кастинг на премьеров 2018-2024. А это уже совсем другая история.

А если кастинга нет, то статус-кво.

Нет кастинга — то тогда мы должны исходить из того, что у нас 50% вероятности закладывается на сохранение статус-кво на обеих позициях ключевых. А если у нас сохранение статус-кво на обеих позициях ключевых, так я хочу сказать, что уже и в правительстве прямо говорят, что у Дмитрия Анатольевича как бы то есть какой-то рабочий интерес к работе, а то у него вообще никакого интереса к работе нет. И не только в правительстве. Ну вот просто нет и нет.

Он возобновил какие-то политические поездки, вот была поездка на Кубань, кажется, вот сейчас. «Единая Россия» там тоже где-то рядом. И, видимо, людям в «Единой России» тоже уже как-то не очень комфортно. Но я напомню: у нас Медведев — лидер партии. А эта партия контролирует Государственную Думу до 2021 года. Соответственно, и это то, о чем шепотом в Москве говорят и оппозиционные аналитики, и люди, которые имеют отношение к Кремлю, что вообще, ребята, если мы хотим что-то делать, то что-то надо бы нам Думу как то бы переизбрать. А ее очень сложно переизбирать, потому что она не может самораспуститься. И у нас из-за того, что система действительно кадрово идеально сбалансирована, она вошла в состояние гомеостаза. Ее невозможно развернуть, потому что Думу прикрывает Медведев, Медведев прикрывает Думу, и не очень понятно, где это равновесие ломать, где его нарушать.

Мир, дружба, стабильность и ничего с этим не сделаешь.

Да-да-да.

Константин, огромное спасибо.