Социологи в погонах. Как «московское дело» стало экспериментом над живыми людьми

Самое очевидное объяснение очередного витка Московского дела с новыми приговорами — это просто инерция репрессивной системы, которая не умеет останавливаться, даже если никакой необходимости в репрессиях не осталось. Нам много раз объясняли, даже сам Путин объяснял, что система не имеет обратного хода, и что ее внутренняя логика всегда будет сильнее любой политической целесообразности — да и сами мы не раз видели, как репрессии ломают политическую повестку, срывают важные поводы и разбивают вдребезги все витрины — чего стоят хотя бы аресты инвесторов именно в дни инвестиционных форумов, уж тут-то рациональную логику искать совсем трудно.

Но все-таки практика — правоприменительной ее не назовешь, она в России всегда прежде всего политическая, — настолько многообразна и обширна, что верить в безумие или в бездумность силовой индустрии очень трудно. Мы не раз видели и моментальные превращения злых полицейских в добрых — иногда даже буквально, как во время футбольного чемпионата мира. У путинской России есть опыт моментального сворачивания репрессий — если это вдруг нужно. И если сейчас репрессии не сворачивают, то ответ тут именно такой — не хотят сворачивать. Не «не могут», а именно «не хотят».

Почему не хотят? Это действительно странно, если иметь в виду, что все Московское дело началось и развивалось в рамках летнего политического кризиса с выборами в Мосгордуму. Выборы прошли, Мосгордума дружно принимает бюджет, повода запугивать общество уже нет, но шестеренки системы как крутились, так и крутятся. В отсутствие политической необходимости смысл здесь может быть только один — социологический.

Политологи одно время любили ссылаться на «опросы ФСО» — какую-то секретную непубличную социологию, которая всегда отличается от официальных ВЦИОМов и ФОМов, и из которой власть только и может узнать, каковы реальные настроения граждан. Всегда было интересно, как работают социологи в погонах — проводят фокус-группы под конвоем, стучатся ночью в квартиры, вламываясь с опросниками, подслушивают в курилках? Сейчас можно догадаться, что реальная силовая социология выглядит так — когда общество ставят перед какой-то бесспорной несправедливостью, и дальше просто смотрят, что будет. Соберется ли миллион на площади, разнесет ли толпа суд, объявит ли кто-нибудь забастовку, разнесется ли над страной пронзительный вопль.

И когда вопля нет, и миллиона на площади нет, и вообще ничего не происходит, верховный социолог делает в соответствующей графе своей таблички очередную отметку, что все в порядке, и что у власти есть еще пространство для каких угодно маневров от пенсионной реформы до очередных не вполне честных выборов. Людей сажают, чтобы понять, до какой степени граждане готовы терпеть. Каждый арест — полевое исследование, каждый приговор — фокус-группа. Власть наблюдает за обществом гораздо пристальнее, чем может показаться. Наверное, это даже полезное свойство власти, но когда речь идет об экспериментах на живых людях, нет такой пользы, которая бы это оправдывала.

Прекратите эксперименты и отпустите людей.