Разговоров о том, что власть валится, сейчас ведется много. Наверное, я травмирован временами Болотной, когда мы вели примерно такие же разговоры — что власть валится, — и все слова, которые можно было бы сказать сейчас, я сказал и написал тогда, и они не сбылись. Болотная по факту оказалась прививкой демократии, после которой власть приобрела дополнительный иммунитет и дополнительные системы защиты, в том числе полицейской, от любых политических неожиданностей, связанных с активностью граждан. И сейчас я тоже советовал бы смотреть на происходящее как на прививку, когда система сама подвергает себя некоторому риску понарошку, чтобы потом этого риска не было вообще.
Очень бросается в глаза, что власть валится как-то слишком точечно. В последний год Кремль вывел буквально новую породу губернаторов, вот этих одинаковых молодых людей, про которых регулярно пишут, как они всем губернаторским корпусом прыгают со скалы или бросаются под танк на полигоне. Эти люди в большинстве случаев — не местные в тех регионах, куда их назначили. Они лишены харизмы. У них нет опыта публичной политики. Если начинает валиться власть, то именно эти люди становятся группой риска, потому что они не держатся ни на чем, кроме поддержки Кремля. Но мы видим, что как раз эти клонированные технократы без труда прошли через выборную процедуру. Среди тех, кого народ решил заменить на людей из ЛДПР, нет ни одного клонированного технократа — только одиозные старички, Обком Обкомычи типа хакасского Зимина или владимирской Орловой. То есть люди, которые наверняка и так давно болтались в шорт-листе на замену молодыми технократами.
Это, конечно, косвенная примета, но интересная — как будто перед нами эксперимент, поставленный на тех, кого и так не было жалко. К чему этот эксперимент приведет, мы скоро увидим, но понятно, что вся активность власти на региональных выборах теперь будет посвящена тому, чтобы такие провалы, как были сейчас, не повторились. То есть политический рынок сейчас ждут самые золотые времена. Об этом моя колонка для издания Репаблик.
Любая неудача ставит вопрос об ответственном за нее и о мерах по недопущению ее повторения (буквально – кто виноват и что делать). Лоялистские телеграм-каналы, комментируя хабаровские выборы, уже вспомнили поворотный пункт в политической судьбе Сергея Фургала – на выборах Госдумы в 2016 году он стал депутатом по округу от Комсомольска-на-Амуре в результате, скорее всего, договоренности в Москве – именно по этому округу «Единая Россия» не стала никого выставлять, и мандат достался Фургалу из ЛДПР, открыв ему, как теперь ясно, прямой путь в губернаторы. Выборы 2016 года продюсировал Вячеслав Володин, и успех Фургала уже на губернаторских выборах нетрудно интерпретировать как тяжелое наследие володинских экспериментов, а если учесть, что Володин сейчас в полуопале, желающих свалить как минимум хабаровскую неудачу именно на него найдется достаточно.
С недопущением неудач все еще проще. Чтобы скандалов на выборах больше не было, нужно больше денег, больше административных возможностей, больше прямого контроля из Кремля. Людям, чья работа состоит в отражении угроз и вызовов, нужнее всего угрозы и вызовы, и в этом смысле неудача власти в нескольких регионах должна стать днем жестянщика для целого профессионального сообщества, нуждающегося и в заработках, и в удовлетворении амбиций, и к следующему единому дню голосования по регионам разбредутся довольные московские и не только московские специалисты, новое поколение которых до сих пор слышало о настоящих выборах только от старших коллег. Если считать внутреннюю политику отраслью, индустрией, то сейчас эта отрасль превращается в стратегическую, а ее кремлевский менеджмент – в конечных выгодополучателей кризиса в регионах, по итогам которого слабые места будут выявлены и усилены, дыры заткнуты, деньги освоены.
Не могу пройти мимо самого удивительного, так скажем, мировоззренческого спора этой недели — он как бы про кино, но на самом деле, конечно, не про кино. Кстати, давайте еще немного конспирологии — и я хочу вспомнить культовый фильм моих молодых лет, «Прогулку», режиссером там был Алексей Учитель, а автором сценария — Авдотья Смирнова. Я хочу поставить эти имена рядом, потому что за последний год это уже второй случай, когда все выглядит так, будто перед нами реклама нового фильма, замаскированная под политическую дискуссию. Так было, как вы понимаете, с «Матильдой» Учителя, так происходит теперь с «Историей одного назначения» Смирновой. Вот я этот фильм еще не смотрел, но тоже о нем спорю.
В чем заключается спор. Авдотья Смирнова дала интервью телеканалу RTVI, с ней там разговаривали как с женой Чубайса — она действительно жена Чубайса, с этим точно глупо спорить, но вообще это странная, конечно, конструкция, когда на режиссера смотрят через призму членов его семьи. И Смирнова зачем-то подхватила эту нить и тоже, уже с позиции именно мадам Чубайс, сказала, что для нее не существует журналиста Андрея Лошака, потому что Лошак, по ее мнению, переврал слова Чубайса о родине и свободе. Чубайс говорил, что для народа родина выше свободы, а Лошак передал эти слова так, что для самого Чубайса государство выше свободы.
И тут, наверное, сочетание имен и темы — кино уже отходит на второй план, потому что родина и свобода, конечно, интереснее, а еще интереснее — модель Чубайса, назовем ее так, то есть образцовый путь системного либерала, по которому именно Чубайс прошел дальше всех и дольше всех — такого резюме нет вообще ни у кого, он был главой кремлевской администрации, стоял у истоков партии СПС, возглавил самую, вероятно, загадочную госкорпорацию — а мог бы, наверное, ходить с Навальным на митинги или писать в фейсбуке, что Путин диктатор. И как бы нет ответа на вопрос, что это такое — позорный компромисс, капитуляция или наоборот, победа и успех. А когда нет ответа, спор делается бесконечным и безумно увлекательным — до такой степени, что я даже написал о нем колонку для Репаблика.
Фильм Смирновой – о вреде бескомпромиссности во всех проявлениях. Бескомпромиссность – то, от чего отстраиваются все люди либеральных взглядов, так или иначе взаимодействующие в России даже не с властью, а с любыми спорными силами, к которым в равной мере относятся и власть, и (почти исчезающие теперь, но очень распространенные в нулевые) независимые от государства люди с деньгами, и политические силы, чья оппозиционность часто оказывается не менее безнравственной, чем любая полицейщина, и кто угодно вообще. Бескомпромиссен только тот, кто не сотрудничает вообще ни с кем и никак, и можно даже сказать, что любое взаимодействие с окружающим миром для любого носителя каких угодно ценностей – заведомый компромисс, и российская либеральная общественность делится на тех, кто идет на этот компромисс сознательно, глядя ему в глаза, и тех, кто отрицает его даже в тот момент, когда в кармане деньги, а в сейфе товарища майора – подписка о неразглашении. Кажется, линия конфликта проходит именно по этой границе – жена государственного менеджера никогда не найдет общего языка с теми, кому другой государственный менеджер выдает жалование через форточку, прикрываясь занавеской.
Либеральная интеллигенция, выстраивающая свою родословную от революционных демократов XIX века, магаданских узников времен сталинизма и позднесоветских диссидентов, не хочет видеть себя в системных либералах всех времен – ни тех, о которых Смирнова сняла свое кино, ни тех, которые благополучно существовали при Сталине и при Брежневе, ни тех, которые кормятся сегодня возле путинских госкорпораций. И это неразрешимое противоречие между бытием и самоощущением по факту и определяет духовный и моральный облик среднего российского либерала и сто с лишним лет назад, и сейчас. Россия устроена так, что любой публичный либерал будет в ней системным, несистемных либералов просто не бывает, вопрос только в деталях каждой конкретной системности.
В «Коммерсанте» репортаж из родного села полковника Чепиги, односельчане уверенно опознают его в Боширове, которого нам показывала Маргарита Симоньян, и это такая очередная промежуточная развязка истории с отравлением в Солсбери — мы еще подробно об этом сегодня поговорим, а если кто-то ждет от меня фирменного «все не так однозначно», то я, конечно, долго думал, куда его тут приткнуть — все как раз слишком однозначно, — но неясно, ну или в кавычках, «неясно», что это все-таки — провал российской разведки или наоборот, вот такая демонстрация, когда люди нарочно ведут себя так, чтобы весь мир показывал на них пальцем, и как бы спрашивают — «а что вы нам сделаете?»
Понятно, что неталантливость и разгильдяйство, как и всегда, здесь более вероятны. Но это, согласитесь, не отменяет демонстративности. Отравление Скрипаля — именно такое, когда всё на виду и спорить уже не с чем, — выгодно тем в России, кто хочет большого конфликта с Западом, изоляции, перекрытых границ и всего такого прочего. И тут вопрос — есть ли в России такие силы? Мне кажется очевидным, что есть. Принадлежит ли к этим силам Владимир Путин? Это мне не кажется очевидным, хотя по факту это уже вон та проклятая неопределенность из анекдота или, если из Пелевина — допущение, на котором держится наше хрупкое народовластие.
Но в любом случае история отвратительная, и о ней моя колонка для Репаблика.
И когда про полковника Чепигу снимут кино, в нем весь экшн будет в самом начале, а потом – долгая психологическая драма, когда человек каждый вечер ложится спать, не зная, чем все кончится персонально для него, высокой наградой и спокойной пенсией, или ранней смертью в иностранной тюрьме, или смертью в России при невыясненных обстоятельствах (можно предположить, что опыта и знаний, позволяющих всерьез рассматривать последний вариант, у него достаточно).
И реальная драма в том, что персональная судьба полковника Чепиги (если, конечно, он действительно и есть «Боширов») намертво привязана теперь к судьбе России, более того, его шансы на безбедное окончание службы и благополучную старость будут тем выше, чем мрачнее окажется будущее России. Новые санкции, международная изоляция, клеймо государства-террориста, железный занавес, массовые репрессии – в этом случае полковник сможет писать мемуары, проводить уроки мужества в школах и по праздникам сидеть на Красной площади, наблюдая с трибун за парадом. А если наоборот, благоприятная внешнеполитическая конъюнктура, дипломатические успехи, потепление международных отношений, возвращение пармезана в российские магазины, вывод войск из Сирии и урегулирование украинской проблемы – в этом случае именно Чепига, про которого уже никто никогда не забудет, становится самой удобной разменной картой, которую никому не жалко разыграть, потратить, обменять. Изоляция России таким образом становится для полковника Чепиги буквально вопросом личного выживания.
И здесь интересный вопрос – насколько этот человек типичен, и сколько в российском силовом сословии и правящем классе людей, которые, глядя на Чепигу, готовы отождествить себя с ним, представляют себя на его месте, мотивированы теми же надеждами и страхами, что и полковник? Очевидно, таких людей много.
Вчера исполнилось 118 лет карикатуристу Борису Ефимову, и я, как многие журналисты моего поколения, был с ним знаком — столетний человек, помнящий Сталина, Гитлера и Троцкого и охотно о них рассказывающий, в девяностые был любимой игрушкой всех начинающих интервьюеров, я тоже был у него дома, еще из Калининграда приезжал к нему, и он говорил, что бывал в Кенигсберге до войны — «вы же понимаете, что до первой мировой, до первой». И я долго к нему относился как к человеку, прожившему сто лет и в равной мере принадлежащему двадцатым годам и, скажем, пятидесятым. Уже потом я понял, что это оптическая иллюзия, то есть двадцатые — да, и тридцатые — да, а уже пятидесятые — нет, потому что Ефимов в пятидесятые это уже такой заслуженный ветеран, который расскажет вам об Ильиче, ну и вообще у него все в прошлом. И когда я это понял, я стал бояться, что тоже вот превращусь в человека, у которого все в прошлом, и сам это про себя не пойму. Это было, допустим, пятнадцать лет назад. А сейчас я вам это рассказываю, понимаю, что все мои истории из личной практики — они откуда-то оттуда, из позавчера. И что? И ничего страшного. И это уже какое-то новое открытие, которым я хочу поделиться. Программа «Кашин.гуру» — это открытия каждую неделю. Я Олег Кашин, встретимся через неделю на Дожде.
' style='fill:%23c4c4c4;fill-opacity:1'%3E%3Cpath d='M93.28-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.41-11.75zM98.5-57.4h2.52L94.7-45.67h-2.6l6.4-11.75zM103.78-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.4-11.75z'/%3E%3C/a%3E%3C/svg%3E)
