Кашин и секс в большом городе: Путин на Крымском мосту, Кудрин в Счетной палате, а Беркова против борделей с куклами

Только в 1960 году, через пятнадцать лет после передачи региона Советскому Союзу, посетивший его Хрущев заявил, что эти земли — навеки советские. До того уверенности в этом не было несмотря на решения Ялтинской и Потсдамской конференции. Советская власть не решалась вкладываться в Калининград, потому что никто не мог поручиться за то, что завтра этот город и окружающая его область снова не станут чужими. И хотя я родился спустя совсем много лет после войны, даже я и мои ровесники застали ее следы в самом центре города — тот Кафедральный собор с могилой Канта, у которого теперь всегда фотографируются туристы, стоял разрушенным до середины девяностых, а огромное здание павильона Кенигсберской ярмарки, точнее, оставшаяся от него коробка без окон и крыши, была таким элементом ландшафта — ну стоит себе стена и стоит, это мог бы быть холм или берег реки, неважно, и внутри этих четырех стен было построено что-то вроде рынка, несколько одноэтажных магазинчиков, в которые можно было зайти через бывший парадный вход в разрушенной стене. Только десять с небольшим лет назад эти руины перестроили в торговый центр. Семьдесят лет здание стояло разрушенным.

Фон Триер по-русски: можно ли судить Игоря Вострикова за участие в выборах «Единой России»

Кашин.Гуру

Понятно, что я вспоминаю об этом в связи с Крымом, по поводу которого как раз нет никаких ни потсдамских, ни ялтинских решений, и во всем мире печатают карты, на которых Крым закрашен украинскими цветами, и, что бы сейчас ни говорили российские официальные лица, никакой ясности по поводу принадлежности Крыма через десять или пятьдесят лет нет вообще ни у кого. Но, как мы понимаем, в отличие от Советской власти, которая была и бедной, и жадной одновременно, российское государство не боится вкладываться в полуостров, и главный символ этих вложений, да и вообще главный символ этих четырех лет, Крымский мост открылся на этой неделе. Открыл его Путин, который сам ехал за рулем оранжевого КамАЗа, и, в отличие от всех предыдущих серий этого бесконечного повествования о Путине в неожиданных ситуациях, эта картинка — Путин в кабине самосвала, — имеет не только медийный или пиаровский, но вполне четкий политический или даже, чего уж там, исторический смысл. Мы, может быть, забудем, как Путин нырял за амфорами, но, чтобы забыть, как он ехал по этому мосту, нужно будет забыть или перечеркнуть все эти четыре года от высадки вежливых людей до нынешнего положения дел в России, на Украине и между ними, если считать Донбасс какой-то отдельной сущностью.

В своей колонке об открытии моста я сравнил его с Берлинской стеной и до сих пор думаю, оправданно такое сравнение или нет. Инженерные сооружения с политическим смыслом — не сегодняшнее и не российское изобретение, но чаще в этом жанре выступает самое простое произведение человеческого разума — стена, будь то стена в Израиле или трамповская стена на границе с Мексикой. Понятно, что из стен самая знаменитая — Берлинская, и я все-таки хочу настаивать на своем сравнении, потому что этот мост не только соединяет керченский и таманский берега, но и, конечно, разъединяет Крым и Украину. Украинский журналист Роман Цимбалюк написал, что, чтобы построить этот мост, Россия разрушила другие мосты в Донбассе и два аэропорта — в Донецке и в Луганске, и логика украинца здесь понятна — странно было бы отрицать, что этот мост появился именно как продукт российско-украинского конфликта, а не как просто инфраструктурный объект. И я ту же, в общем, мысль формулирую так, что украинская мечта о возвращении Крыма в этот вторник превратилась в мечту о разрушении моста. Надеюсь, она не сбудется.

Мне, конечно, немного не по себе, когда я высказываюсь таким образом, что это может быть истолковано как поддержка Путина, но когда нас это останавливало. Мой, вероятно, самый пропутинский текст вышел в среду в издании Репаблик. 

Крымский мост ⁠– новость, конечно, не инфраструктурная, а абсолютно политическая, а российская политическая ⁠реальность – это традиционно только слова и картинки, и ничего больше. В Кремле ⁠одно время любили ⁠слово «симулякр», ну ⁠и, видимо, доигрались в том смысле, что любое слово, исходящее от власти, по умолчанию оказывается не подкреплено ничем, и главное – установился такой порядок, при котором слово и не нуждается в том, чтобы его чем-то подкрепляли, потому что наступит новый день, будут новые слова, старые куда-то деваются и вспоминать о них неловко. И этот мост тоже был таким же словом, одним из тех, которые произносятся, а потом исчезают, сменяясь новыми. Если бы его не построили, не удивился бы вообще никто – в России традиционно дается множество обещаний, которые нужны совсем не для того, чтобы кто-то их исполнял, это часть политической или культурной традиции, она никого не шокирует и не возмущает, что бы ни говорилось по этому поводу вслух.

Описывать историю этого моста в технических терминах было бы просто нечестно, а все псевдоисторические отсылки к Сталину, Гитлеру или Николаю II (про царя – это, конечно, Наталья Поклонская, а Вячеслав Никонов вообще сказал, что мост задумали во время Крымской войны) спекулятивны. Конечно, история моста началась в конце февраля 2014 года, когда в Крыму высадились «вежливые люди», и вся дальнейшая материализация идеи связана не с работой инженеров и строителей, а с политической историей полуострова – референдум, присоединение к России, санкции и все прочее. Перед нами тот случай, когда формулировка «этот мост построил Путин» будет точнее любого перечисления коллектива его фактических создателей, потому что этот мост начался не с чертежей, а с крымской операции 2014 года. По российским меркам это уникальный случай, когда именно политическая идея за несколько лет превратилась в реальный объект, по которому на самосвале едет Путин, и его шестнадцатиминутный проезд по мосту – это, конечно, политическое высказывание, «Крымнаш», подкрепленный бетоном и сталью. 

Я помню, как уже много лет назад Анатолий Чубайс, возглавлявший уже подзабытую электрическую госкорпорацию, закончил ее реструктуризацию, уничтожив — как оказалось, на время, — то, что тогда было принято называть естественной монополией. Там еще был какой-то символический жест — боюсь соврать, но он то ли кресло свое выбросил, то ли еще что-то такое сделал, чтобы было понятно, что он не просто уходит в отставку, а ликвидирует ту должность, которая досталась ему и российскому капитализму как такой почти советский атавизм, и было интересно, что с ним будет дальше, потому что даже в середине нулевых Чубайс — это все-таки Чубайс, фигура вполне историческая, лидер реформаторов девяностых и все такое. Даже в тот момент, будучи локализованным в РАО ЕЭС, Чубайс оставался таким если не лидером, то покровителем еще не вполне мертвой партии СПС, высказывался на всякие политические темы и так или иначе на что-то претендовал. Большой медийной темой это, конечно, не было, но у нас были какие-то общие знакомые, которые намекали, что вот сейчас Чубайс получит новое назначение, и все удивятся.

И он его действительно вскоре получил, это назначение, и все действительно удивились, потому что — ну что такое нанотехнологии. Но, собственно, кроме шуточек на нанотехнологическую тему от той интриги ничего не осталось, Чубайс вросся в свое кресло в Роснано и, в общем, на этом политическая история Анатолия Чубайса закончилась. Вот этот вечный спор — кто кого красит, человек место или место человека, — он на самом деле не такой уж и неразрешимый, по крайней мере, в наших условиях. При всей неразвитости и фиктивности любых институтов, все равно любой харизматик или любой гений, будучи перемещенным на периферию, оказывается в конце концов — ну, не у разбитого корыта, конечно, но, по крайней мере, у руин своих амбиций, ну и наоборот, когда на место харизматика приходит кто-то невыразительный и несерьезный, то он почему-то очень быстро делается выразительным и серьезным. Да что далеко ходить, вспомните Путина.

Понятно, что о месте и человеке я сейчас заговорил в связи с Кудриным в Счетной палате, но это могло быть и в связи с епископом Тихоном, который на этой неделе стал митрополитом во Пскове, да и с кем угодно — в своей колонке о Кудрине я вспоминал Виктора Золотова и Вячеслава Володина, которые тоже красили свое место, но, когда им пришлось уйти — точнее, одному пришлось, а второй сам добился, — на менее престижные места, их яркость сразу померкла. Потому что в России место красит человека, именно так, а не наоборот.

Я не люблю и не умею делать политические прогнозы, но про Кудрина — это же даже не прогноз, это данность, он похоронит себя в Счетной палате, и единственная — и очень, конечно, маловероятная возможность спастись для него — это как можно скорее оттуда убежать. Но кто ж его отпустит. Можно, кстати, вспомнить Сергея Степашина, который в конце девяностых был таким более чем фаворитом, сделал безумно удачную карьеру вплоть до премьер-министра, а потом на много лет осел в Счетной палате и вышел из нее таким счастливым пенсионером, у которого на лице написаны все несбывшиеся в его жизни вещи. Это все очень драматично, конечно, и, честно говоря, никого не жалко.

О Кудрине — моя колонка для Репаблика.

Алексей Кудрин от своего нового назначения может ждать чего угодно, но до сих пор он был Кудриным, то есть первым на скамейке запасных и обладателем странной, но трогательной привилегии – раз в год приходить к Путину на прямую линию и намекать, что готов стать премьером. Теперь от этого придется отказаться, потому что его назначают Татьяной Голиковой, и никаких возможностей, чтобы сразу и окончательно доказать, что он не она, что он весомее и круче, у него просто нет. Весь запас энергии и таланта, который Кудрин копил шесть с половиной лет, ему придется потратить на то, чтобы придать своей новой должности сколько-нибудь заметный дополнительный вес, и, возможно, это вообще нерешаемая задача в том числе потому, что мешать ему будет вот это очевидное самоощущение – «я Кудрин».

Он Кудрин, и, конечно, он соберет вокруг себя в Счетной палате тех людей, которые были рядом с ним в Комитете гражданских инициатив, Центре стратегических разработок или около. Амбиции свиты всегда проще амбиций тех, кого свита окружает, и для любого клерка из КГИ или ЦСР статус аудитора или просто аппаратчика Счетной палаты – серьезный карьерный прорыв, заслуживающий того, чтобы как можно основательнее окопаться на новом месте. В этом смысле Счетная палата действительно станет новым центром силы, но это не та сила, которая способна сокрушать государственный монолит, а та, которая притягивает тихих приличных людей из социальной группы «системные либералы» к чиновничьим креслам и кабинетам. Получится что-то вроде потешного двора, когда амбициозный номенклатурный лидер, будучи окруженным этими тихими людьми, каждый день будет слышать от них, как он велик и неотразим, и он почувствует себя победителем гораздо быстрее, чем для этого возникнут хоть какие-то основания. Кудрин без должности – человек в активном поиске, и пространством поиска для него была в общем вся Россия. Кудрин при должности – царь офиса на Зубовской площади, и ничего больше. Полет окончен, поиск завершен, двери закрываются, и за этими дверями никогда не произойдет ничего интересного.

«Это утопия и деградация»: Елена Беркова о сексе с куклами, обороне от фанатов и главной проблеме России

Кашин.Гуру

00:41

Такая довольно дикая история из жизни московской журналистской молодежи. Какие-то пиарщики продвигают кукол для мастурбации, то есть вот тех резиновых женщин, которые в нашем детстве были символом и порока, и всего заманчивого и запретного — ну вот как в фильме «Такси-блюз» герою Петра Зайченко подарили такую куклу, и у меня это такое прямо сильное воспоминание из детства. Мы ходили с бабушкой на «Такси-блюз» в 1990 году, как сейчас помню, 9 мая.

Так вот, резиновые женщины. За тридцать лет их присутствия на нашем рынке они, конечно, растеряли все запретное очарование конца восьмидесятых и сейчас воспринимаются как такой атрибут быта тех людей, у которых что-то заведомо не в порядке. И вот пиарщики их продвигают, и сразу несколько изданий силами своих репортеров провели тест-драйвы этих кукол, ну а тема сексуальности в нашей журналистике и в нашем языке вообще традиционно провисает. Сколько себя помню, все пытались вырастить русскую Кэрри Брэдшоу, но ни у кого ничего не получилось, и сейчас тоже не получилось — вышло несколько репортажей об этих тест-драйвах, все их неловко читать, а самый скандальный получился у сайта The Village, там анонимный автор репортажа, убедившись в том, что кукла его не возбуждает, стал вспоминать свою бывшую — ну и, собственно, это в итоге и стало самым скандальным во всей истории, потому что другая журналистка узнала в этой бывшей себя, назвала автора по имени, и началось какое-то просто эпическое обсуждение, в котором переплелись и журналистская этика, и феминизм, и много всего вплоть до политики. Автор репортажа — молодой журналист, я его знаю уже несколько лет, и он мне скорее симпатичен, я хотел позвать его к нам в эфир, но он отказался и вместо этого прислал комментарий, я его сейчас прочитаю: «Образ бывшей в тексте Ивана Андреева вымышленный и обезличенный, он универсален, — это просто стилистический прием, чтобы противопоставить индустрию кукол воспоминаниям о бывших любого читателя статьи. Мне очень жаль, что конкретно моя бывшая девушка вдруг подумала, будто речь идет о ней, — устраивать секс-скандалы мне вообще не интересно. Я здоровый и адекватный человек, и я прошу у Нины прощения за то, что что-то ввело её в заблуждение и обидело. Для меня это было тривиальное задание, сейчас я уже переключился на совсем другие тексты про бизнес и общество». Я, наверное, подспудно ставлю себя на его место, всякое бывает, и в любой сложной личной ситуации последним делом было бы оказаться лицом к лицу с леволиберальной княгиней Марьей Алексеевной, которая всегда знает, как надо себя вести, умеет обобщать и достигать в этом смысле самых, как это говорили тоже в моем детстве, зияющих высот. Поэтому просто хочется призвать всех быть сдержаннее и терпимее, а о случае с резиновыми женщинами — моя колонка для Репаблика. 

И это похоже, конечно, на пиаровский трюк, имеющий своей целью не продвижение конкретного бизнеса и не деловой интерес вообще — ну в самом деле, какая может быть бизнес-модель у «легального борделя», да и существует ли вообще тот бордель, или люди просто арендовали помещение на время пресс-тура, и если кто-то придет по адресу через неделю или две, то на закрытой двери будет написано «сдается»; это действительно выглядит не как бизнес, а скорее как розыгрыш, то есть поспорили пиарщики, что организуют серию публикаций на невообразимую тему, и тот, кто говорил, что организует — выиграл.

Тут стоит оговориться, что тема действительно невообразимая в том смысле, что тридцать лет свободы прошли даром. Русские авторы научились писать обо всем, кроме секса, более того — это в каком-то смысле проклятие отечественной журналистики, потому что именно в годы ее постсоветского становления в России посмотрели сериал «Секс в большом городе», героиня которого вела в газете колонку о сексе, а поскольку сериал был хороший и популярный, то секс-журналистика в России стала осознанной необходимостью (что-то похожее случилось с фильмом «Хвост виляет собакой», который у нас тоже всем до такой степени понравился, что, кажется, он до сих пор определяет облик отечественных политтехнологий, причем совсем не только предвыборных), но эта необходимость, столкнувшись с культурными особенностями и традициями российского общества, сразу и навсегда дала сбой, и из авторов обоих полов, которые в эти годы пытались стать русскими Кэрри Брэдшоу и не стали, можно составить город. Языка, на котором у нас можно писать о сексе, так никто и не изобрел, балансировать между физиологизмом из специализированной литературы и казарменной похабщиной, кажется, вообще невозможно. В лучшем случае жанр сам уводит автора в более безобидное «про отношения», когда сексуальность подменяется привычной духовностью, у которой, конечно, тоже много минусов, но, по крайней мере, она позволяет обойтись без физиологических подробностей, которые табуированы точно так же, как двадцать или тридцать лет назад.

Имя недели — Кирилл Вышинский, главный редактор РИА Новости — Украина, которого на Украине посадили в тюрьму и обвиняют в госизмене, и его коллеги в Москве ведут кампанию за его освобождение. Украинская тематика — это тот случай, когда самые лояльные российскому государству люди, причем не только журналисты, но и официальные лица могут воспроизводить правозащитную и свободолюбивую риторику, которая в обычной жизни остается безраздельным достоянием наших оппозиционеров, ну и всегда находится кто-нибудь, кто задает этот то ли каверзный, то ли риторический вопрос — а чего же вы молчите, когда в России людей сажают, пытают или убивают? Вопрос хороший, но почему-то для многих он подразумевает, что, если российское государство совершает какие-то злодейства, то за жертв злодейств украинского государства вступаться не нужно. Мне такая постановка вопроса никогда не нравилась, я всегда за тех, кого обижает Украина, и Кириллу Вышинскому тоже, конечно — моя поддержка, привет и пожелания скорейшего освобождения. СБУ — зло, свобода — то, за что нужно быть всегда. Свободу Кириллу Вышинскому. Это программа Кашин гуру, я Олег Кашин, всего доброго.