Олег Кашин и орден «феникса»: большой путинский стиль в Лужниках, бездарный гимн Putin Team и Красовский о выступлении на «Эхе»

Путинская эстетика — то, чего не замечают эстеты, но она, конечно, давно сложилась, она существует, и о нашей эпохе мы когда-нибудь будем вспоминать, ориентируясь на то, чего мы не замечаем теперь. Эти большие концерты на Красной площади, когда Лепс на фоне Спасской башни поет Высоцкого, а внизу пляшут сотни одинаково одетых танцоров кордебалета, изображающих стихию русской истории. Культ спорта, но не тоталитарный псевдоантичный, а такой скорее гипертрофированно западный, в равной мере подходящий и для зрителя с пивом в пабе, и для всякого рекламного бизнеса, и для политических дел, вот как сейчас, когда на концерте в Лужниках Путин пел российский гимн с олимпийской хоккейной сборной, которая в Южной Корее была лишена возможности спеть гимн. Да и сам этот гимн, слова которого, как казалось семнадцать лет назад, никто никогда не выучит, но в итоге выучили все — он тоже, конечно, плоть от плоти путинской эстетики, и реновированный текст, положенный на старую советскую музыку — это ведь метафора всех этих восемнадцати лет, когда почему-то считается, что Путин восстанавливает советское, хотя он уже сделал свое, только частью основываясь на советском материале.

Отстой и халтура: почему у Putin Team и не могло быть хорошего гимна

Кашин.Гуру

Та философия, которую путинское поколение изучало в институтах и которая, в общем, была и осталась единственной философией, доступной тем людям, которым теперь принадлежит Россия, предусматривала переход количества в качество. Наверное, сейчас пора сказать, что этот переход состоялся. В путиноцентричной вселенной все лучшее будет доставаться Путину, это такой, может быть, печальный, но закон нашей реальности. Лучшим кино будет то кино, которое снимается по заказу власти — совсем недавно этот принцип не работал, теперь он стал законом, который доказан успехом новых спортивных, космических и прочих драм, на которые Россия ходит, кажется, в полном составе и по многу раз. Лучшими песнями будут те, которые поют на новый год по государственным каналам, а не где-то в подполье, да и лучшим телевидением будет то, на котором показывают новогодние огоньки — а не то, которое вы смотрите прямо сейчас при всем к нему уважении.

Я однажды писал про Лепса и Шевчука — сравнивая их, мы, конечно, скажем, что по итогам этой эпохи победителем окажется Лепс, а лузером Шевчук, но это почему-то подразумевает, что на самом-то деле Шевчук духовный и талантливый, а Лепс — непонятно кто. Но я предлагаю осознать эту формулу в буквальном ее смысле. Да, духовный и талантливый Шевчук уже остался легендой милого ретро из девяностых, когда песня «Что такое осень» звучала из всех форточек. Но в нулевые из всех форточек и за всеми столами пели все-таки «Рюмку водки», и победа этой рюмки, этой песни — тот исторический факт, который нечестно было бы игнорировать, как нечестно игнорировать успех Стаса Михайлова и Ваенги, которые — именно они, а не группа «Пошлая Молли», — уже завоевали право на то, чтобы об этой эпохи мы вспоминали, слушая их песни.

На путинском митинге в Лужниках рядом стояли двое российских оскаровских лауреатов, Никита Михалков и Владимир Меньшов, и это так странно. В истории нашего кино был поворотный момент, когда в самом начале перестройки на съезде кинематографистов, режиссеры-шестидесятники, чьи фильмы клали на полку или просто зарубали на стадии сценария, восстали против кинематографических генералов, главным из которых тогда считался еще один наш оскароносец Сергей Бондарчук. И как раз, по крайней мере, одной из высших эмоциональных точек того съезда была перебранка Михалкова и Меньшова — Михалков защищал Бондарчука и стыдил коллег за то, что они стали бороться с Бондарчуком только теперь, когда им это разрешили. А Меньшов отвечал Михалкову от имени как раз шестидесятников и высказывался в том духе, что заткнись, щенок, ты ничего не понимаешь. Тридцать лет назад они были врагами, и кто их объединил — Путин объединил.

И чем дольше у нас Путин, тем больше будет таких эпизодов, когда по его сторону окажется все самое интересное, что у нас есть, вплоть до группы «Война», а на другой стороне — только ненавидящие друг друга маргиналы, которые в какой-то момент перестают замечать, что у них вообще ничего не осталось, к чему можно относиться всерьез. Это грустный, наверное, принцип, но он всегда работает, никуда от него не деться. Книгу «Тридцатая любовь Марины» все-таки не глупый человек написал, но в его времена большим стилем был гимн по радио в шесть утра, а теперь — гимн на стадионе с хоккейной сборной. Ни в коем случае не желая становиться пропутинским автором, я при этом вижу, что мне сейчас — как зрителю, как наблюдателю, как собеседнику, — почему-то гораздо интереснее с теми, кто сейчас на стороне Кремля, чем с теми, кто против. Продолжая настаивать, что санскрит, то есть неучастие, отделение себя от всего этого — это оптимальная модель поведения, я все-таки хочу сейчас это странное чувство для себя зафиксировать.

А о большом стиле, о путинской эстетике я написал для издания Репаблик.

Большой путинский стиль может нравиться, может не нравиться, но само его существование – это уже факт отечественной истории и культуры. Это не очередное издание советской эстетики, это нечто совершенно новое для России и до такой степени вестернизированное, что его и критиковать странно – если смонтировать хронику митинга в «Лужниках» вперемешку с американскими предвыборными ралли или Супербоулом, то потребуется максимум зрительской внимательности, чтобы понять, что где.

Дело, вероятно, в том, что тоталитарную эстетику делает тоталитарной не то, по чему все привыкли ее узнавать, – не отсылки к античности, не милитаризм, не ничтожность индивидуального человека в сравнении с массой, а внешний контекст. Можно устроить «Триумф воли» в свободном конкурентном политическом пространстве, и тогда даже факельные шествия не будут выглядеть пугающе – ну да, эти с факелами, а те без, и у всех есть право на высказывание и право на свой стиль, почему нет. А можно взять абсолютно американский формат и поместить его в наши политические условия, когда поле вытоптано, и выборы без выбора, и голосовать идут те, кто уже родился при этом президенте – и тогда самый мирный праздник эстрады и спорта будет выглядеть максимально жутко. Если бы точно такой же путинский митинг проходил в атмосфере реальной конкурентной политической борьбы и если бы в тех же «Лужниках» на следующий день так же масштабно митинговала какая-нибудь альтернативная партия с собственными звездами кино и шоу-бизнеса, путинский митинг можно было бы даже похвалить. Самое большое эстетическое отвращение он вызывает именно потому, что он безальтернативен, а не потому, что Лепс, не потому, что Михалков, и уж точно не потому, что кого-то в «Лужники» сгоняли силой или за деньги.

У российского посольства в Великобритании — такой хороший веселый твиттер, и сейчас, когда в английских газетах пишут про отравление ветерана ГРУ Сергея Скрипаля, везде в заголовках написано — «русский шпион», и российское посольство спорит с этими заголовками, пишет в твиттере, что погодите, это английский шпион, он работал на британскую разведку, не путайте.

Он действительно работал на британскую разведку, но главное в его шпионской биографии — это вот эта мешанина из наших постсоветских микроэпох, потому что он начал работать на англичан в одно время, в девяностые, потом его посадили в середине нулевых, и это были уже совсем другие времена, потом его обменяли при Медведеве — я все-таки настаиваю на легитимности этой формулировки, мы жили при Медведеве, и это было не совсем то же самое, что сейчас.

И, наконец, его отравили в 2018 году, то есть в уже совсем новые времена, в эпоху русских хакеров и путинских ракет, когда каждый конфликтный эпизод отношений между Россией и Западом приобретает какой-то совсем комиксовый, фарсовый характер. И, конечно, тут трудно обойтись без фирменного прошлогоднего слова «постправда», когда вопрос, кто его отравил, вообще не имеет никакого значения, потому что гораздо важнее — кто и во что будет верить применительно к этому отравлению. Расправы над перебежчиками для российского общественного мнения, давайте честно, никогда не были чем-то неприемлемым. Знаменитый чекист Судоплатов стал культовой фигурой именно в постсоветской России, до которой ему повезло дожить, и в которой он написал несколько томов мемуаров, где, совсем не рефлексируя, с гордостью описал свое участие в разных политических убийствах за пределами Советского Союза. А эта формула — «это не мы, но он заслуживал того, чтобы его убили» — на нее ведь нет монополии у государства, именно на этом принципе, например, строилась линия защиты полковника Квачкова, когда его судили за покушение на Чубайса, и он говорил, что он, конечно, ни в кого не стрелял, но Чубайс при этом злодей, который заслуживает всего самого плохого.

И когда сейчас разные люди намекают, что Скрипаля могли отравить англичане, чтобы дискредитировать российские власти — ну черт его знает, вот чем-чем, а убийством перевербованного шпиона российские власти точно невозможно дискредитировать.

А самое отвратительное в таких сюжетах — это когда мы начинаем говорить на такие экзистенциальные темы — ну слушайте, человека пытались убить, человек сидел в тюрьме, человек изменил присяге, — а мы говорим не о человеке, а о медийном или политическом значении его человеческой трагедии. Это неизбежность, наверное, но это что-то очень несправедливое. Вот об этом моя колонка для Репаблика про Сергея Скрипаля.

Сейчас можно только гадать, опасался ли Скрипаль за свою жизнь после обмена. По всей логике – да, должен был опасаться с самого начала. Но чего точно нельзя было предположить в 2010 году, что за восемь лет мир, который тогда, наверное, можно было сравнить с нормальным голливудским кино, превратится в какой-то жутковатый комикс с Владимиром Путиным в роли главного злодея и Дональдом Трампом на том месте, где в классическом комиксе должен быть добрый герой.

Шпион из девяностых, разоблаченный в нулевые, становится жертвой покушения в конце десятых, то есть уже совсем в другие времена, когда любая конфликтная новость об отношениях России и Запада выглядит как часть огромного сюжета, в котором есть и русские хакеры, и допинг Родченкова, и «джавелины» на Украине, и ракеты в послании Путина, и еще много всякого, что было невозможно себе вообразить в годы шпионской активности Скрипаля.

По сравнению даже с нулевыми все приобрело самые гипертрофированные формы. Запад за эти годы получил множество реальных поводов быть уверенным в злонамеренности и коварстве России, Россия – столько же поводов быть уверенной в предвзятости и необъективности Запада. Сочетание этих двух уверенностей не оставляет никаких шансов человеческой трагедии Сергея Скрипаля, в которой есть и предательство, и тюрьма, и изгнание, и, наконец, покушение на жизнь. Реальность 2018 года переварит все, и трагедия станет очередным и потому банальным поводом для взаимного нагнетания. Контекст делает трагедию уже как бы и не вполне трагедией.

Извините, если кому не понравилось, как я сегодня пел. Будем считать, что меня на это вдохновил начальник Росгвардии Золотов, который по случаю 8 марта на каком-то утреннике исполнил песню Валерия Ободзинского «Неотправленное письмо». Вообще советую всем найти это видео, потому что, мне кажется, именно такие человеческие или как бы человеческие проявления лучше всего описывают реальное устройство тех людей, о которых мы обычно говорим как о субъектах отечественной политики. Их вкусы и системы ценностей, сформировавшиеся в позднесоветские годы, лучше и точнее объясняют все загадочные свойства российской власти, и если поскрести любого сегодняшнего хозяина жизни, то можно обнаружить маленького советского человека, которому хочется спеть Ободзинского. Я надеюсь, мы их еще поскребем, этих людей. Это программа Кашин гуру, я Олег Кашин, встретимся через неделю на Дожде.