Холокост и санкции. Иран пересматривает историю не от хорошей жизни, уверены в РАН

26/09/2013 - 01:18 (по МСК) Михаил Зыгарь, Татьяна Арно

Трибуна Генеральной Ассамблеи ООН творит чудеса. Сегодня приехавший на очередную сессию всех стран‑членов организации президент Ирана Хасан Рухани заявил, что Холокост как преступление, которое совершили нацисты, «достоин порицания».

В интервью телеканалу CNN иранский лидер так объяснил: «я не историк... но могу сказать, что любое преступление против человечности, в том числе то, которое совершили нацисты как против евреев, так и против неевреев, достойно порицания».

Его предшественник Махмуд Ахмадинежад придерживался другого мнения – он был уверен, что Холокост является мифом и не раз говорил об этом публично. Его точка зрения воспринималась практически как официальная позиция исламской республики.

Кроме того, Рухани дал понять, что готов к немедленным переговорам по поводу ядерной программы страны Ирана, но от встречи с президентом Бараком Обамой, которую предложили американцы, иранская делегация отказалась. Что меняется в политики исламской республики и возможно ли сближение Ирана и США – спросили у нашего гостя, профессора, главного научного сотрудника Института востоковедения РАН Ирины Звягельской.

Зыгарь: Вы верите в то, что с новым иранским президентом начнется диалог между США и Ираном?

Звягельская: Во всяком случае, я считаю, что это сейчас цель Ирана. Дело в том, что после всего, что сделал во внешней политике Ахмадинежад, Иран оказался в изоляции, международной изоляции. И тем более, учитывая сирийский кризис и ту критику, которая раздается в адрес Ирана в связи с этим. Конечно, необходимость поменять курс или, во всяком случае, показать, что Иран готов это сделать, по-моему, ощущается в Иране всеми. И совершенно неслучайно, что пришел человек, который в свое время участвовал в различных переговорах, и который вот сейчас формулировал отход от тех заявлений, которые были характерны для Ахмадинежада. Очень резких, экстремистких.

Зыгарь: Насколько можно называть новую внешнюю политику, если она будет новой, внешней политикой Рухани. И можно ли назвать прежнюю внешнюю политику Ирана политикой Ахмадинежада? Ведь, в общем-то, и то, и другое – внешняя политика духовного лидера.

Звягельская: В любом случае, это внешняя политика той религиозной корпорацией, которая правит Ираном. Но в принципе в ней действительно находятся разные люди, мы в свое время тоже помним, что приходили такие исламские либералы к власти. Сейчас есть потребность в таком внешнеполитическом взвешенном курсе. Но вот она и реализуется.

Арно: Вы говорили про взвешенный курс. Почему все-таки Рухани не рискнул встречаться с Обамой в этот раз? Ведь была договоренность о встрече. Это еще слишком рано для этого?

Звягельская: Трудно сказать. Я не уверена, что сам Обама был готов сейчас к встрече с ним. Думаю, что дело не в этом. Главное сейчас ему было застолбить некие новые позиции. Ведь неслучайно человек выступает на Генеральной Ассамблее, где собрались все члены этой организации, где он открыто говорит о том, о чем раньше не говорилось. По крайней мере, говорилось совершенно иначе. Мне кажется, это достаточно серьезная заявка. Ирану остро необходимо выйти из этой международной изоляции. Из того угла, где он частично сам себя загнал, частично его загнали. Плюс санкции. Ведь это тоже очень важно. Санкции очень тяжело бьют по Ирану. Поэтому, конечно, не зря он говорил о том, что это неправильная политика – санкций – от нее надо отказываться и так далее. В этом задача главная.

Арно: Готов ли будет Иран в какой-то момент пожертвовать обогащением урана, о чем Рухани, еще не будучи президентом, пару лет назад говорил, что это возможно. Пойдут ли они на такие экстренные меры?

Звягельская: Что касается ядерной программы, то, конечно, это национальная программа. И кто бы не пришел к власти в Иране, даже если предположить, чисто умозрительно, что когда-нибудь придут светские лидеры, я не уверена, что они смогут отказаться от этой программы. Другой вопрос – где они остановятся, как долго это займет, готовы ли они идти на переговоры, чтобы как-то это дело отложить. Это уже тактика. Но стратегически я боюсь, что они будут ее продолжать.

Зыгарь: Скажите, а заявление о Холокосте насколько может показаться громким и радикальным в самом Иране? Потому что мы все помним и конкурсы карикатур на Холокост, которые объявлялись, и все высказывания, очень резкие, которые, в принципе, казались довольно популярными внутри Ирана. Насколько это замечено в самой стране?

Звягельская: Всегда особенно громко кричат люди, которым нужно пропагандировать официальную точку зрения. В Иране я знаю очень много людей, не разделявших совершенно эти высказывания Ахмадинежада и считавших, что они приносят больше вреда Ирану, чем пользу. В общем же они были рассчитаны, понимаете, не столько на Запад, а прежде всего на арабскую улицу. Израиль не случайно все время фигурировал в том, что говорил Ахмадинежад. И что с карты мира его надо стереть, и что Холокоста никогда не было. Это совершенно неприличие в устах президента такой страны, как Иран  (крупной, большой, с огромной историей и традициями). Оно, тем не менее, должно было компенсироваться усилениями позиции Ирана в регионе именно за счет поддержки арабской улицы.

Арно: А такое сближение, не побоюсь этого слова, США и Ирана с точки зрения России, нашего руководства как может рассматриваться?

Звягельская: Я против рассмотрения всего в черно-белом свете. Иран Ахмадинежада с его экстремистскими высказываниями не улучшал наши отношения с ним. Всегда создавались определенные сложности, мы старались от этого отойти. Если Иран выйдет из изоляции и станет таким снова всеми уважаемым членом международного сообщества, нам-то от этого почему плохо должно быть?

Зыгарь: Может, потому что иранская нефть более бурно потечет на рынок, цены на нефть упадут, и в том числе, снизятся поступления в российский бюджет. И тогда нам всем мало не покажется.

Звягельская: Мне приходилось читать совершенно противоположные вещи, связанные с возможным ударом по Ирану, когда целый ряд наших обозревателей безумно радовались, что если все-таки по Ирану ударят, то тогда уж точно цены на нефть так взлетят, что это будет замечательно.

Зыгарь: Это циничный, но распространенный подход.

Звягельская: То, что вы говорите, это то же самое. Только с другим знаком плюс или минус – я понимаю, что это не ваше.

Зыгарь: Если вы рассуждаем с циничной точки зрения геополитики XIX века, что есть плацдармы, есть великие державы, получается так.

Звягельская: Я так не рассуждаю. Я считаю, что это неправильные рассуждения, все сводить только к цене на нефть. Есть другие инструменты дипломатии. Наши дипломаты недавно очень продемонстрировали хорошо, что они удачно использовали эти инструменты. Я имею в виду договоренность по химическому оружию Сирии. Это было очень здорово. Причем тут нефть-то все время?

Зыгарь: Может, она и не при чем. Но мы помним, что она играет важную роль для российской внутренней, как минимум, политики. Как вы считаете, развитие ситуации в Сирии как может измениться теперь, после того как Иран демонстративно показывает, что он хочет какого-то потепления в своих отношениях?

Звягельская: Нельзя связывать развитие ситуации в Сирии исключительно с политикой Ирана. Если говорить о тех внешних игроках, которые там действуют, то это и Саудовская Аравия, это, к сожалению, боевики из Ливии, других мест.

Зыгарь: Недавно был популярен такой апокалиптический сценарий, что если американцы нанесут удар по Сирии, то в ответ немедленно Иран нанесет удар по Израилю, и потом все – начнется у нас ядерный апокалипсис, потому что в ответ удар по Ирану, Иран перекрывает вход в  Персидский залив и все. А тут как бы уже отлегло, и Иран уже пушистый.

Звягельская: Нет, Иран не пушистый, и я уверяю вас, что, судя по словам, во всяком случае, Нетаньяху, он не готов был принять все эти слоова Рухани, назвал эти слова лицемерными и так далее. Это все известно. Но дело не в этом. Конечно, существует связка «Иран – Сирия –Хезболла». И эта связка и с точки зрения Израиля и ряда арабский государств неприемлема. Потому что как говорил один саудовский деятель, усиление Ирана на Ближнем Востоке – это аберрация. На самом деле этого быть не должно. То есть такое чувство, что Иран слишком далеко зашел в усилении своих позиций в регионе. Но при этом я не считаю, что это сейчас кардинально отражается на ходе гражданской войны в Сирии. Она идет, она будет продолжаться, и есть достаточно внешних сил, которые ее подпитывают.

Другие выпуски