«Такое закрытие на карантин, как было, не понадобится». Владелец «Р-Фарм» — о волне Covid-19, препарате «Коронавир» и вакцине «Спутник V»

Желнов: Понятно.

Губернаторов: Мы хотели спросить вас вот еще о чем. Сейчас очевидно, что вторая волна уже наступила, и как вы знаете, вводятся определенные ограничения, к примеру, рекомендуется пожилым людям оставаться дома, не выходить на улицу. С вашей точки зрения, те меры, те ограничения, которые были весной, они избыточны? И если вы, например, все-таки считаете, что нет, то стоит ли вводить аналогичные меры, которые были весной, сейчас, чтобы предупредить и не допустить сильного скачка подъема заболевания?

Репик: Вы задаете, наверное, самый сложный вопрос, с которым столкнулись регуляторы всех стран мира. Я могу здесь сказать, что наверное, такого однозначного ответа здесь нет и быть не может. Попробую, наверное, сформулировать, что бы делал я, и как мне кажется наиболее рационально действовать сейчас. Еще раз, отвечая на предыдущий вопрос, количество зараженных, конечно, растет. Растет, скорее всего, и в связи с сезонными причинами, но также растет в связи с нашей безалаберностью, с нашим, скажем, безответственным отношением по отношению к своему здоровью и здоровью тех, кто нас окружает. Потому что в России и в нашей столице соблюдение социальной дистанции, масочного режима практически остановилось в августе месяце или в начале сентября, мы все это наблюдаем ежедневно. К сожалению, это дополняет степень возможности роста заболеваемости. Я не знаю, что такое вторая волна или первая, для меня вторая волна, наверное, все-таки это если вирус был бы другим. Вирус тот же, и поэтому скорее просто идет очередное резкое увеличение числа заразившихся, но это, фактически, на мой взгляд, действительно продолжение предыдущей волны. Это, наверное, более корректно так это называть.

Желнов: Про меры.

Репик: Для чего, собственно, закрывали страну, для чего был локдаун, в первую очередь? А ровно для того, что в какой-то момент все очень сильно испугались, а хватит ли системе здравоохранения свободных, доступных мощностей, чтобы люди тогда, когда им медицинская помощь понадобится, могли ее получить. Есть кривая заболеваемости, а есть кривая доступных коек, то есть собственно коечного фонда для тех, кому не повезет и у кого вирус вызовет заболевание в тяжелой форме.

Желнов: Но вот сейчас хватает, Алексей? На данный момент?

Репик: Сейчас? Смотрите, я просто тогда еще раз говорю, попробуйте понять, на том моменте был большой риск, что не хватит, что кривые пересекутся и все, и поэтому всех максимально заставили сидеть дома для того, чтобы не перехлестнуло. За это время никто не сидел на месте, создали массу новых дополнительных мощностей и возможностей для системы здравоохранения, раз. Появились лекарства, о которых мы, я думаю, сегодня еще поговорим. Началась вакцинация. Пусть она пока еще, что называется, делает первые шаги, но это тоже какой-то, скажем, фактор, а будет критически важным фактором. И вот все это вместе, в комплексе, конечно, приводит к тому, что такое закрытие, как было, оно нам не понадобится, и бояться его не стоит.

Желнов: Понятно.

Репик: Другое дело, еще раз, что мы ни разу не переживали еще COVID осенью, и поэтому насколько осень будет фактором, который усилит скорость передачи заболевания, это нам еще предстоит узнать, и узнать, к сожалению, эмпирически, как почти все, что мы узнавали и узнаем про COVID-19.

Лобков: Алексей, прошу прощения, вы делали недавно прогноз моему коллеге в Forbes о том, что вы предполагаете два миллиона новых заражений в ближайшее время. При этом мы понимаем, что…

Желнов: Но это прогноз старый, весенний еще.

Лобков: Почему? Нет, это сентябрь месяц, 21 сентября. При этом мы понимаем, что примерно в эти же дни был зарегистрирован препарат ваш от коронавируса, на основе японской молекулы, «фавипиравир». Вообще апокалиптические прогнозы, они в принципе вам, как бизнесу, выгодны. Вы согласны с этим?

Репик: Для начала, я не считаю прогноз о заболевших до конца года, я сейчас, кстати, напоминаю, за то время, которое прошло с момента нашего разговора с Сергеем, у нас уже почти около, мы приближаемся к миллиону двумстам тысячам, насколько я понимаю. Так вот еще восемьсот тысяч до конца года, на мой взгляд, это спокойный консервативный прогноз, и ничего апокалиптического в нем нет. Вот ровно на этот объем зараженных, система здравоохранения в состоянии его, что называется, переваривать без каких-то серьезных потрясений, это мы должны точно понимать. Она у нас и весной справилась, и справилась намного лучше, чем в большинстве стран мира, а в этой части разница между октябрем и апрелем-маем огромная, потому что мы, действительно, и научились лечить, и у нас есть где лечить. И есть кому лечить, потому что врачи за это время, конечно, уже не должны повторять, что называется, подвиг Матросова и бросаться грудью на амбразуру, а уже имеют все процедуры, протоколы, технологии для того, чтобы оптимально использовать ресурсы медицины для лечения этого заболевания.

Лобков: А если говорить о бизнесе все-таки, чем больше больных все-таки, говоря цинично, которым нужно лекарство с пока еще не очень доказанной эффективностью, тем все-таки больше выгода вашему бизнесу, потому что вы все-таки делаете одно из лекарств, на основе той самой японской молекулы.

Репик: Давайте будем с вами, попробуем посмотреть на это объективно. Объемы продаж группы компаний «Р-Фарм», если мы говорим, например, ожидаемый в этом году или там результаты прошлого года, они все в районе девяноста-ста миллиардов рублей. Размер нашей франшизы от коронавируса, я вам могу сказать, что я себе даже не представляю гипотетически, чтобы он составил более 1% от объема нашего бизнеса. И надо сказать, что падение продаж, связанных с тем, что у нас система здравоохранения перепрофилировалась с наших основных направлений деятельности, с лечения аутоиммунных заболеваний, ревматоидного артрита, онкологических заболеваний и так далее, к сожалению, это, мягко говоря, совсем не здорово и для тех пациентов, которые сейчас из-за COVID не могут получать ту помощь, которую должны бы получать, и получали спокойно, что называется, в мирное доковидное время, не здорово это и для продаж.

Титов: Алексей, мы еще про препараты поговорим, давайте про вакцины.

Желнов: Вот как раз Сергей, которому вы давали прогноз, журнал Forbes, два миллиона человек до конца года, да.

Репик: Два миллиона человек до конца года, на мой взгляд, это то, чего не нужно бояться, но то, что случится. И если после того, как я с Сергеем поделился своим взглядом три-четыре недели назад, меня там чуть, это самое, что называется, не забросали помидорами, говоря о том, что это какой-то жесткий апокалиптический сценарий или разгон паники, я вот считаю, что это точно не повод ни паниковать, ни нервничать. Это нормальная, объективная реальность, с которой мы точно справимся.

Титов: Чтобы без паники, Алексей, насчет вакцины. Про препараты еще поговорим, я надеюсь, успеем. Вы собираетесь производить, я так понимаю, и отечественный «Спутник», и так называемую оксфордскую вакцину. А зачем так много вакцин? И вы что, не доверяете нашему российскому производителю?

Репик: Сергей, наш российский производитель это я. Себе я конечно доверяю, если бы не доверял, не занимался бы тем, чем я занимаюсь последние двадцать пять лет.

Титов: Разработчик.

Репик: Я вам по секрету скажу, что есть еще две вакцины, которые мы серьезно рассматриваем и возможно, от COVID-19 я имею в виду, в части возможного производства. У нас мы обсуждаем и возможность сотрудничества с «Вектором», если будет технологическая такая возможность и потребность. Мы также работаем вместе с Московским государственным университетом над еще новым классом вакцин, который тоже может давать нам надежды на какие-то другие подходы к профилактике этой инфекции. Вакцин должно быть много, вакцины должны быть разных, скажем, технологий.

Лобков: А скажите, ваша вакцина, вы в какой, кстати, способ вакцинирования больше верите внутренне? Потому что нынешняя вакцина, которую вы сейчас используете, она на основе аденовируса.

Звездина: Вы бы себе какую вакцину поставили, Алексей?

Лобков: На основе человеческого аденовируса, где встроен ген белка «С», вот того самого шипа. Есть другие варианты, самые радикальные, например, просто РНК вводить и так далее. Вы какие классы вакцин вообще рассматриваете и какой отдаете предпочтение? Классу именно вакцин.

Репик: Аденовирусные вакцины, они, скажем, наиболее понятны и надежны с точки зрения технологий, потому что эти технология достаточно хорошо уже изучена, отработана. Может быть, я не могу сказать, что этот класс, он будет работать лучше других гарантированно и так далее, но мы точно понимаем, что он будет работать. Почему Оксфорд в свое время, и институт Гамалеи выбрали технологию аденовируса так же, как CanSino китайская, так же, как Johnson&Johnson, ровно потому, что это, наверное, был самый простой путь, путь наименьшего сопротивления. Пептидные вакцины, РНК-история, то, что делает компания Modema, то, что делает компания Pfizer, BioNTech, CureVac, многие другие компании, это более сложная технология, скажем, с большим шансом нарваться на неприятный сюрприз или на какой-то негативный фактор…

Звездина: Алексей, из аденовирусных вакцин вы бы что выбрали себе?

Репик: Я сначала…

Желнов: Давайте проще сформулируем, какую вы себе вакцину примените, к себе? Какую? Российскую «Спутник» или оксфордскую?

Титов: И когда?

Репик: Для меня это был долгий вопрос на самом деле, я долго думал и выбрал сейчас «Спутник», понятно, и могу объяснить, почему. На мой взгляд, «Спутник» будет иметь наибольшую вероятность того, что титр, в данном случае, клеточный иммунитет будет держаться дольше всего. Возможно, это будет сопряжено с каким-то большим количеством дополнительных, например, легких побочных реакций при применении. Потому что, например, я могу сказать, есть вакцина Johnson&Johnson которая тоже сделана на основе двадцать шестого аденовируса, она прекрасна тем, что ее применяешь один раз. Концентрация вакцины в десять раз меньше, ровно на порядок меньше, чем у «Спутника». Но вот я думаю, что она больше трех месяцев действовать не будет, может, три с половиной, может, четыре.

Желнов: А она в каких странах сейчас применяется, Johnson&Johnson?

Репик: Ни в каких, естественно. Она заходит в третью фазу в настоящий момент. Это единственная вакцина аденовирусная с одним уколом. AstraZeneca и Оксфорд, когда делали два свои больших исследования, еще на моменте, когда мы забирали у них эту технологию и заключали лицензионное соглашение, они тоже начинали попытки с одной дозы, и в итоге перешли на две дозы. Ровно потому, что одной дозы без бустера, к сожалению, скорее всего, будет достаточно ненадолго, на три-четыре месяца.

Желнов: Алексей, извините, что прерываю, много вопросов и не так много времени. У Егора как раз по поводу практики вопрос.

Губернаторов: Если остановиться именно на вакцине «Спутник», мы знаем, что общее количество добровольцев, которые принимали участие в клинических испытаниях по проверке безопасности, это 76 человек, и только 20 из них получили как раз две дозы. Но наряду с тем, как проходили клинические испытания, об этом писал Bloomberg, да и сами политики об этом говорили, и сами признавались, что они уже провакцинировались, речь шла о том, что больше ста человек российской элиты провакцинировалось. Мы понимаем, грубо говоря, что ни правительство России, ни тем более, дочь Путина не могли входить в эти 76 человек в рамках клинических испытаний. Соответственно, возникает вопрос, в рамках чего российские политики получали вакцину, каким образом они вакцинировались?

Репик: Я еще раз говорю, могу только предположить, что был какой-то доступ к лабораторным производствам. Но я могу сказать, если бы мне предложили прививаться вакциной, которая произведена не на фармпредприятии, а в лаборатории, наверное, я бы в общем не рискнул.

Губернаторов: Вопрос в том, должно быть это как-то регламентировано или нет?

Репик: Именно поэтому вакцина должны быть как быть [нрзб.] производства, и вот это даже более сложная задача, чем проведение, чем вопросы, связанные с клиникой. Именно поэтому от нас сейчас зависит, наверное, не меньше в части безопасности что одной, что другой вакциной, чем от разработчиков.

Желнов: Алексей, вот смотрите, я еще упрощу вопрос. Вот у человека возникает странный эффект, он с одной стороны понимает, что проходят исследования, есть испытуемые, люди, на которых испытывают эту вакцину, вот те самые 70 человек. С другой стороны этот же человек видит новости о том, что дочь Владимира Путина, о чем сам Владимир Путин сообщает, вакцинировалась, Сергей Шойгу, множество российского крупного бизнеса вакцинировалось, и так далее. Вот вопрос у человека — где они вакцинировались? И он может тоже, как Сергей Шойгу, пойти и вакцинироваться сейчас?

Репик: Могут ли все 140 миллионов, 150 миллионов россиян вакцинироваться? Конечно, нет.

Желнов: Хорошо, не 150 миллионов, кто хочет.

Репик: Мы понимаем, что на сегодняшний момент производство «Спутника» это, к сожалению, десятки тысяч доз в месяц, даже не сотни тысяч. И так каждую неделю ситуация улучшается, каждую неделю появляются новые возможности. У нас сейчас уже несколько партий выпущено, наложено на стабильность, мы начинаем на этой неделе процесс регистрации своей площадки. Знаю, что такая же ситуация у компании «Генериум», которая также работает в параллели с нами. Вот начиная с ноября месяца, там десятки тысяч перейдут в сотни тысяч, начиная с декабря месяца в миллионы, и дальше мы наконец выйдем на те мощности, которые позволят нам думать и об экспорте, думать…

Желнов: Проще сказать, когда гоголевский маленький человек, вслед за элитой сожет, как бы сказать, нагоняя ее темпы прогрессивные, сможет вакцинироваться?

Репик: Вот я могу сказать, что я на сегодняшний момент вакцинироваться не смог, и не потому, что я чего-то жду, ровно потому, что не настал как бы тот день, когда у нас ее достаточно. Вот я надеюсь, что в ноябре у меня этот вопрос автоматически снимется, я пойду и вакцинируюсь.

Желнов: То есть в ноябре, плюс-минус, вы и другие граждане Российской Федерации смогут вакцинироваться, правильно я понимаю?

Репик: Еще раз, начало кампании большой будет в ноябре, развернута она будет в декабре, полноценный, можно сказать, охват следует ожидать все-таки в первом квартале уже 2021 года. Потому что помимо доступности самой вакцины, нужно еще инфраструктуру, нужно чтобы было кому эту вакцину, что называется, колоть. С учетом того, что она требует очень специфических сложных условий хранения, на сегодняшний момент, минус 20 холодовая цепь, это ее нужно, эту систему, еще развернуть по всей стране. Или завершить то, что мы делаем в части работы с лиофильной вакциной.

Желнов: Окей. А кто ее все-таки колет российской элите, вот о которой мы спросили, кто физически это делает, где это проходит все?

Репик: Это вопрос точно не ко мне. Я, наверное, к элите не отношусь, мне никто ничего колоть не предлагал.

Лобков: Алексей, у меня вот какой вопрос, как у биолога. Вот мы знаем, гепатитом, коклюшем, корью человечество болеет многие тысячи лет.

Репик: Это правда.

Лобков: И примерно понятно, однократное переболевание гепатитом B дает вам пожизненный иммунитет. COVID-19 болезнь молодая, ей всего меньше года, в общем восемь-девять месяцев. Знаем ли мы точно, что иммунитет после даже двукратного укола разными аденовирусами, как при вакцине «Спутник», будет гарантировать вам иммунитет хотя бы на три-четыре месяца, пять месяцев или шесть?

Репик: Да.

Лобков: Вы так свободно говорите о том, что с этой три, а этой четыре.

Репик: Давайте так, три-четыре месяца мы уже точно знаем.

Лобков: А я вообще не знаю, тем более учитывая, что есть некоторые сообщения, что переболевшие в Ухане люди повторно заражаются коронавирусом.

Репик: Абсолютно правда. Смотрите, Павел, нам повезло, что на этот вопрос ответ уже есть. Первые добровольцы, которые сначала, еще раз говорю, на которых изучался «Спутник», ровно так же, как первые 1077 добровольцев, которые прошли исследование, соответственно, второй фазы оксфордской вакцины, они уже спокойно вот эту планку три месяца перевалили, и перевалили давно, иммунитет есть. Вот если вы вопрос свой измените, сделаете его более журналистки острым, скажем, а через год-то будет, на это вам можно отвечать только уже исходя из предположений. Мое предположение, что концентрация…

Лобков: Нет, я даже исхожу не из года, а из пожизненного иммунитета, как например, к черной оспе.

Репик: Я не верю в пожизненный иммунитет, исходя из того, что мы знаем про аденовирусы и из того, что мы знаем про коронавирусы. Я думаю, что лучший сценарий, который мы можем рассчитывать, что при высокой концентрации в двух дозах, может быть два-три года иммунитета, в самом-самом лучшем случае, опять же, если вирус сильно не изменится за это время. А в худшем случае, я говорю, вакцины с одним введением и при этом с более низкой концентрацией, скорее всего, там следует ожидать иммунитет три-шесть месяцев, но мы про это узнаем через шесть месяцев. А через год узнаем, что может быть, мы были слишком пессимистичны.

Звездина: Алексей, учитывая, вот вы упомянули, что не рискнули бы прививаться лабораторной вакциной, сказали, что очень сложно ее хранить и развозить, плюс еще какие-то моменты, может быть, что не все проверено и не все исследовано. Как вам кажется, сейчас все-таки безопасно прививаться вакциной в рамках клинических, постклинических теперь уже исследованиях? Вот сейчас бюджетников где-то все-таки прививают и так далее.

Репик: Проблема постклинических исследований в том, что вот все-таки все говорят, я войду в программу исследований, и все у меня будет хорошо. Вы не забывайте, что протокол исследований включает в себя плацебо. Мы можем думать, что у нас все хорошо, а укололи нам как бы препарат сравнения, в общем натрий хлор простой. И вот в этом аспекте мы понимаем, что очень важно быстрее развернуть массовую вакцинацию новой вакциной, уже не в рамках клинического исследования, а в рамках постклина, в рамках использования.

Звездина: В принципе это ответ, что «да, вакцина безопасна»?

Репик: Вакцина безопасна в том горизонте, который мы сейчас видим. Вакцина основана на технологии, что одна, что другая, из тех, с которыми мы работаем, которые довольно хорошо изучены. Мы видим, что там на сегодняшний момент, при уже огромных выборках, вот недавно много дискутировали по поводу того, что у двух пациентов, два пациента, которые участвовали в исследовании Оксфордского университета, имели неврологическую, как бы неврологические симптомы, и там пытались понять, связаны они как-то с вакциной или нет. Я просто акцентирую внимание, уже более двадцати тысяч человек привито, речь идет, еще раз говорю, все живы, у всех все нормально, нашли двух больных, у которых была манифестация рассеянного склероза, которые каким-то образом попали в исследование…

Лобков: Извините, я опять как биолог, а если дикий аденовирус вколоть, не измененный, он может вызвать этот самый рассеянный склероз или нет? Может ли быть этиологически связано, как причинно-следственное, связано именно наличие аденовируса с этими побочными эффектами?

Репик: Можно плохо почистить мастер-клеточный банк, эти все клетки, то есть клетки хоста могут оказывать определенное, наверное, воздействие как-то.

Лобков: То есть могут попасть клетки, в которых выращивался аденовирус?

Репик: Еще раз, вот именно поэтому критически важно производство, чтобы оно соответствовало требованиям GMP технологий, и чтобы им занимались профессионалы. Мы поэтому не будем никогда предлагать на рынок продукт до тех пор, пока последовательное достаточное количество серий, пять, шесть, восемь, девять, десять, не докажут абсолютную стабильность нашего процесса и четкого жесткого контроля.

Желнов: Алексей, прошу прощения за уточнение, но вот вы сказали про 20 тысяч человек, которые прошли испытания, все-таки не очень понятно, поясните для нас и для зрителей, что это за цифра? Потому что клинические испытания, как вот я понял со слов Егора, когда мы готовились к программе, прошли испытуемые люди, на которых, 70 человек. Откуда двадцать тысяч?

Репик: Нет, коллеги, я сейчас говорил с вами про побочные, про историю с приостановкой исследования оксфордской вакцины, которую мы лицензировали у наших коллег, компании AstraZeneca, весной этого года.

Желнов: Я понял. То есть это оксфордская история, я понял, не «Спутник».

Репик: По состоянию, когда исследования были приостановлены на три дня, прошло около двадцати тысяч, на тот момент, человек.

Желнов: Окей. Я подумал, что вы про «Спутник».

Репик: Если мы посмотрим, сколько сейчас привито в рамках клинических исследований «Спутника», у меня такой цифры нет, но я уверяю, что это, конечно, уже давно тысяча человек. Просто не забываем, то, что вы говорили, это была вторая фаза исследований.

Титов: Массовая вакцинация.

Репик: Вторая фаза, которая говорит не об эффективности, к сожалению, ни разу, а говорит о безопасности.

Желнов: А тысяча это первая фаза, правильно, естественно?

Репик: Нет, те двадцать тысяч, о которых мы говорили, это уже третья фаза, которая идет активнейшим образом.

Желнов: Третья фаза.

Репик: Смотрите, первая фаза — здоровые добровольцы, в данном случае. Там не нужно статистическая достоверность, что она работает, важно, что она не навредит. Вот первая и вторая фаза, это про «Не навреди», а третья фаза это про доказательства того, что продукт действительно нужен, работает, и работает лучше чем, не знаю, плацебо, достоверно лучше.

Желнов: А третья фаза, она когда стала работать?

Репик: Началась?

Желнов: Да.

Репик: В третью фазу вошли, насколько я знаю, «Спутник» в августе месяце.

Желнов: А каким образом в июне…

Репик: AstraZeneca входила тоже в августе, Оксфорд, у них два исследования, входил в июне или в июле, в июле, по-моему.

Губернаторов: Алексей, мы же правильно понимаем, что сейчас идет испытание, может быть, вы нам разъясните этот момент, это все-таки испытание или это вакцинация? Если мы говорим про группы риска, это медики, это учителя.

Репик: Нет, конечно, это вакцинация.

Титов: Это вакцинация?

Репик: Параллельно идет процесс испытания третьей фазы, которая… Я вам сейчас расскажу, вот вы мне задали, начинают вопрос про «коронавир», и все там говорят, а как же он был зарегистрирован очень быстро, чуть ли не за пять-десять дней, и доказательств того, что он рабочий, и что он действительно намного лучше стандартов лечения, их нет. Вот ответ на этот вопрос кроется в том, что вы путаете два разных процесса регистрации. В июне месяце «коронавир» мы зарегистрировали в рамках 441 постановления правительства, на основе законченной первой и второй фазы, маленькой, очень быстрой, хорошей доклиники пакета и анализа того, что препарат должен работать.

Желнов: Вы сейчас говорите про препарат, чтобы мы зрителей не запутали, есть вакцина, о который мы говорили, а есть препарат.

Репик: Ровно это же постановление использовали для вакцины, вот ровно то же самое поставление, 441, с теми же подходами.

Желнов: Понятно.

Репик: Как только эта регистрация была получена, в параллели продолжалось нормальное большое исследование. Вот «коронавир», он, соответственно, исследование третьей фазы полностью прошел до июля месяца. И за июль месяц, точнее, с 28 июня, мы подали его на регистрацию, и только в районе середины сентября, в рамках 61 закона, получили полноценную регистрацию, которая показывает, что там препарат на третий день и на пятый день достоверно быстрее уничтожает вирус, что статистика клинического улучшения, например, с препаратом 88%, а без препарата меньше 60%, и так далее.

Желнов: Мы забежали немного вперед, мы про препараты хотели отдельно проговорить, чтобы не путаться.

Репик: Я просто хотел сказать, смотрите, вакцина на сегодняшний момент зарегистрирована так же, исходя из 441 постановления правительства.

Лобков: В Америке принято говорить Fast Track, правильно? Когда заболевание угрожает жизни человека, то ускоренная регистрация.

Репик: Это даже не Fast Track, Fast Track это просто сокращенный объем данных. А это до Fast Track — Emergency Use, это когда тебе дают препарат, при этом говорят, что препарат получил пока недостаточный набор клинической доказательной базы, поэтому использовать его можно только под наблюдением врача, и соответственно с жесткими процедурами фильтрации тех, кому его использовать можно.

Титов: Учитывая Fast Track вакцины, все-таки при массовой вакцинации, на которую вы обращаете внимание и которую нужно якобы делать, чтобы победить коронавирус, в итоге нам нужно ли соблюдать какую-то периодичность? То есть сначала группа риска, а затем уже какие-то более молодые?

Желнов: Короче, вопрос, я так понимаю, кому нужно вакцинироваться.

Титов: Да, кому в первую очередь, если такая очередь есть.

Репик: На мой взгляд, вакцинироваться желательно всем, кому это точно не противопоказано. Пока это противопоказано детям, пока это противопоказано беременным, пока, скажем, есть наборы тех пациентов, на которых вакцину никто не пробовал. Но есть эмпирический опыт схожих вакцин, не коронавирусных, но схожих, которые для них опасны. Ровно как, опять же, с тем же «Коронавиром», мы везде ввели жесткий лейбл, что возможен тератогенный эффект. Никто, конечно, ни разу не пробовал, слава богу, никогда с этим эффектом не сталкивался, но потенциально он возможен. Поэтому на всякий случай мы говорим о следующем: пока не пройдут длительные исследования о том, что этого эффекта нет, препарат применять во время беременности противопоказано. Вот так же пока детям вакцинироваться нельзя.

Желнов: Сколько будет вакцинирование стоить? Это будет бесплатно?

Репик: В какой стране? Смотря где.

Желнов: У нас.

Репик: В России ― я почти уверен, что будет возможность, конечно, то есть будет широкое покрытие бесплатной программы вакцинации. И в то же время, наверно, будет какая-то история, связанная с ДМС. Я думаю, что будет комбинированный подход.

Желнов: И это будет с ноября, как вы сказали ранее.

Репик: Это уже сейчас происходит. Первые вакцины для групп риска, которые вы называли, группы риска ― это в первую очередь те, кто может стать случайно суперраспространителями, то есть те, кто может, заболев, заразить много других. Поэтому их, конечно, нужно стараться прививать в первую очередь. Или тех, кто постоянно работает с больными в контакте, то есть те, через кого проходит много людей, среди которых есть потенциально больные. Это врачи, работники поликлиник, социальные работники.

Желнов: То есть их уже вакцинируют.

Репик: Их потихоньку, медленно начинают вакцинировать, ровно потому что пока произвести большой объем вакцины, достаточный объем вакцины технически невозможно.

Титов: Если говорить про препараты, вы упоминали «Коронавир», я так понимаю, что у вас еще минимум два препарата от коронавируса либо готовятся, либо уже выпускаются.

Репик: Да.

Титов: А зачем так много? И вообще в чем смысл?

Репик: В этом смысл нашей профессии. Когда появился коронавирус, как мы начали работать? Мы посмотрели все, что у нас есть, и стали пытаться приложить научные знания о возможностях действия тех или иных продуктов конкретно к новой задаче. Много дискутировалось, например, про гидроксихлорохин, помогает или не помогает, опасен, вреден или полезен. Нет ответа у меня до сих пор на этот вопрос, но я считаю, что попытка заслуживала, безусловно… Мы ей не занимались, но тем не менее попытка эта заслуживала внимания.

Я считаю, что совершенно не исключено, что на каком-то этапе он работал лучше, чем стандарт лечения, которого фактически просто не было. Сейчас появились подходы к лечению гормональными препаратами, антикоагулянты очень большую роль сыграли в лечении тяжелых случаев ковида. Так называемый ОРДС, мы справились с этой бедой, напастью в существенной степени, используя препараты, ингибиторы интерлейкинов. Кстати, если интерлейкин-6 для тяжелых больных в итоге свою эффективность доказывает, то интерлейкин-1, который мы пробовали, который до сих пор, кстати, у ряда компаний, у ряда стран есть в рекомендациях, нам свою эффективность не показал.

Также не показали эффективность корейские продукты, которые мы старались тоже…

Желнов: Алексей, смотрите, если упростить немножко вашу мысль, то инвестиции одновременно в три препарата, в разработку этих препаратов связаны с чем? Связаны с тем, что вы хотите и так, и так попробовать?

Репик: У нас на сегодняшний момент есть шесть кандидатов, которые уходят в клинику.

Желнов: Кандидатов ― это про препараты.

Репик: И дай бог, чтобы хотя бы один из них, или два, или три оказались оптимальными.

Лобков: Я хотел спросить про историю этого фавипиравира.

Желнов: Это который в аптеках уже продается, называется, как я понимаю, «Коронавир».

Лобков: «Коронавир». Есть молекула, она очень простая, она, правда, чуть посложнее аспирина по химическому строению. Правда, очень простая, что вызывает у многих…

Репик: Павел, а вы химик-технолог?

Лобков: Я биолог по образованию просто, да. Там одно колечко, короче говоря, это в ванной можно сделать, по большому счету, хорошему химику.

Смотрите, с 2014 года этот препарат лежал в Японии, не очень востребованный. Его там пробовали и против гриппа ― много побочек, против эболы ― не пошло. И у японцев это было где-то в загашниках, знаете, как в библиотеке книжка стоит, никто ее не читает. Почему вы взяли ее и прочитали? Почему именно в России вдруг этот препарат показал свою эффективность, хотя, казалось бы, к японским стандартам GMP уж вообще никаких претензий нет? Почему японцы не рискнули, а русские рискнули? Это наш авось или что?

Желнов: И стоит он еще, я так понимаю, 12 тысяч рублей, 11 500 сейчас в аптеках, то есть довольно дорогой.

Репик: Первый пункт: рискнули в свое время все на всё. Клинические исследования фавипиравира велись сначала в Китае, естественно, ровно потому, что в Китае мы встретились с коронавирусом. Потом клинические исследования фавипиравира начались практически одновременно в России и Японии.

России в этом плане чуть-чуть повезло (или не повезло, как посмотреть). России не повезло в целом, что нас сильно ударило, и повезло в том смысле, что препарат получил возможность быстрее пройти свою клиническую дорогу, просто потому что были пациенты.

Препарат на сегодняшний момент завершил исследования в России. Если говорить о статистике, то она, я бы сказал, не просто убедительная, она ошеломительно убедительная. 88% клиническое улучшение против 60% на стандарте терапии, почти 28% разницы.

Лобков: Извините, что я говорю сложными словами, это было международное плацебоконтролируемое рандомизированное исследование в разных клинических центрах по всему миру слепым методом?

Репик: Конечно, Павел, это open-label. Для того чтобы делать плацебоконтролируемые исследования, плацебоконтролируемое исследование можно сделать примерно на тысячу больных. Разница open-label и плацебоконтролируемого исследования в совершенно разных подходах к объему статистической выборки. Для того чтобы доказать, что продукт работает в сравнении с плацебо, нужно примерно было бы 1300–1400 больных.

Лобков: А сколько было?

Желнов: Паша, я думаю, мы сейчас совсем в научное…

Лобков: Это важно, это доказательная база. Сколько было?

Репик: Было у трех препаратов фавипиравира, которые исследовались в России, я могу сказать, что два исследования закончились, наше было 168 пациентов, 200 пациентов было у «Арепливира».

Лобков: Можно я буду Станиславским сегодня?

Репик: Давайте, давайте.

Желнов: Алексей, я хотел вас спросить…

Репик: Я бы хотел еще один момент сказать. Просто коллеги из Японии делали исследование параллельно, они закончили его просто не в июне, как мы, а 21 сентября, и показали достижение ровно тех же контрольных точек для «Авигана».

В России в целом «Р-Фарм» транспортер, поэтому изначально мы старались на самом деле, мы взяли «Авиган» и стали пытаться исследовать именно его. Но на тот момент японское правительство нам сказало, что они весь «Авиган», все производство субстанций полностью, к сожалению, оставляют для своих собственных внутренних нужд и потребностей.

Поэтому мы получили возможность сделать свой ровно такой же продукт. Это, поверьте мне, не простая молекула, это сложный химический процесс, и если у Павла есть желание, я готов подробно, не тратя время всех наших зрителей, рассказать, почему он такой сложный, почему он такой дорогой и почему его не надо делать в ванной.

Желнов: Когда его надо человеку применять? Когда он уже заболел, на какой день болезни? Просто практический совет дайте человеку, который пошел в аптеку и купил «Коронавир» за 12 тысяч.

Репик: Чем раньше, тем лучше. Я дам совет на примере «Коронавира». Как раз в Японии было маленькое исследование на десятках пациентов, по-моему, на 70 пациентах, которое не показало эффекта для тяжелой когорты, меня это совершенно не удивляло, потому что университет пытался использовать его для больных, которым уже он помочь не может.

Желнов: Когда? Алексей, вопрос, когда его нужно применять.

Репик: Для легких больных.

Желнов: Да, для легких больных, на какой день после того, как у вас обнаружили?

Репик: Как только у тебя есть либо клинические симптомы, либо подтвержденный тест (там написано в инструкции «и/или»), тебе нужно применять препарат, и тогда с вероятностью очень высокой у тебя через три-пять дней вируса не будет, с вероятностью драматически высокой, приближающейся к 100%, ты с проблемой справишься.

Губернаторов: Алексей, а если подойти уже к практической стороне вопроса? Как только стало известно, что препараты с действующим веществом фавипиравир в аптеках будут продаваться в районе 12 тысяч рублей за 50 таблеток…

Желнов: Уже продаются.

Губернаторов: И уже продаются.

Репик: 11 500.

Губернаторов: После этого ФАС и Минздрав России, после волны возмущения и непонимания, почему так дорого, поспешно сказали, что они будут контролировать цены на препарат. Но очевидно, что контролировать они могут именно потому, что препарат входит во временные методические рекомендации, из них он автоматически попадает в список жизненно необходимых и важнейших.

У меня один вопрос: мы понимаем, что когда он попадет в список жизненно необходимых, его цена должна будет уменьшиться, предельная отпускная цена. Есть уже слухи, что эта цена будет составлять пять тысяч рублей. Вас такое сотрудничество с государством устраивает, притом что вы его в аптеках хотите продавать за 12?

Репик: Смотрите, первая серия, которую мы производили, было примерно пять-семь тысяч упаковок. Себестоимость продукта для нас была в районе 14 тысяч рублей, просто с чего мы начинали, и продавать мы стали сразу по 15 500, как «Р-Фарм», как «Коронавир».

Вторая серия была у нас в районе 15 тысяч, себестоимость ее была в районе девяти тысяч, 9 400. Я сейчас не считаю исследования, которые обошлись примерно в 110–115 миллионов рублей, хотя все говорят, что их не было, но, к сожалению, 110 миллионов рублей на них истрачены.

Если мы говорим про текущий объем, то сейчас было произведено в районе 100 тысяч упаковок данного продукта, продано, как мы знаем, в районе 15 тысяч. Мы сумели приблизиться к семи тысячам рублей без НДС за одну упаковку в сырьевой себестоимости. Даже если мы рассчитываем, что мы 100 миллионов рублей клинических исследований размножим на 100 тысяч упаковок, которые надеемся продать максимально за этот год, то, наверно, еще тысячу рублей к этой себестоимости нужно прибавить.

То есть сейчас, как только у нас себестоимость снижается, мы начинаем двигаться в цене. Сейчас уже в систему здравоохранения стараемся продавать препарат не дороже двух долларов. Если мы говорим про целевые показатели, как только мы сейчас сможем вместе с РХТУ, а они уже шесть месяцев занимаются очень простым синтезом, я понимаю, что они, конечно, не такие профессиональные специалисты, как вы, но как только мы закончим с ними процедуру формирования пятистадийного синтеза здесь, мы, надеюсь, выйдем примерно на один доллар сырьевой стоимости за таблетку. Соответственно, сможем в районе полутора долларов ее отдавать в рынок.

То есть речь идет о том, что…

Желнов: Алексей, сколько будет стоить этот препарат в ближайшей перспективе?

Репик: О ста рублях за таблетку говорить как минимум до апреля-мая месяца следующего года преждевременно, сделать не получится.

Желнов: Сколько будет пачка стоить? Человек же не считает за таблетку, не за таблетку.

Репик: Сто пятьдесят рублей за таблетку ― я надеюсь, что мы к Новому году эту планку будем стараться взять.

Губернаторов: То есть это в районе семи тысяч.

Желнов: Семи тысяч за упаковку.

Лобков: У меня другой вопрос. Мы сейчас рекламируем препарат, действующее вещество фавипирапир. Я сейчас был у мамы в гостях, там смотрят федеральные каналы, и на этой второй волне все рекламные паузы первого и второго каналов забиты полностью «Амиксином», «Кагоцелом» и другими, мягко говоря, не очень проверенными соединениями. Не хотите ли вы выступить с инициативой, чтобы не было рекламы фавипиравира, чтобы, условно говоря, люди, у которых потекло из носа или, не знаю, запершило в горле, не пошли под влиянием рекламы покупать препарат, который нужно использовать исключительно при симптомах коронавируса, а не любого другого вируса, существующего в природе? Могли бы вы выступить с такой инициативой и рассказать об этом нам?

Репик: Первое ― я считаю, что вы абсолютно правы. Использовать рецептурный препарат можно только с четким пониманием того, что он тебе показан. Несмотря на то, что препарат фавипиравир, как вы знаете, действительно был зарегистрирован для лечения гриппа, и профиль безопасности, и стоимость продукта, что называется, не должны подталкивать больных обычным гриппом к тому, чтобы его использовать, потому что он делался не для всех больных гриппом изначально, а для больных специфическими тяжелыми формами гриппа.

Реклама рецептурных лекарств, в отличие от Соединенных Штатов Америки, у нас жестко запрещена, и поэтому когда я на радио слышу, когда ряд наших коллег, конкурентов рекламирует свой дженерик фавипиравира, тем более «Р-Фарм» был единственной компанией, которая сделала не просто патентно чистую субстанцию, но и очень чистую субстанцию, доказала, что она безопасна, в большом исследовании именно амбулаторных легких пациентов. Так вот, даже при этом мы, конечно, себе никогда не позволим и не позволяем заниматься рекламой рецептурного лекарства по телевидению.

Губернаторов: Алексей, мы с вами, на мой взгляд, нащупали очень важный момент, который вы сами проговорили, нам бы этого хотелось, вы это сделали, спасибо, о том, что препарат должен непременно выпускаться по рецепту врача. Скажите, пожалуйста, мы…

Репик: Хотите, я вам отвечу, как этого добиться, в том числе в стране, где в аптеках, конечно, рецепты ни на что не спрашивают и купить антибиотики без рецепта проблемы нет?

Губернаторов: Алексей, нас больше интересует, когда ты попадаешь в больницу, ты его получаешь бесплатно, если у тебя есть к нему показания. Вы считаете, что этот препарат должен закупаться для амбулаторных больных?

Репик: Я именно про это, вы предугадали практически мою реакцию. Для того чтобы препарат попадал к тем, кому он нужен, он должен входить в программу государственной гарантии. Если мы лечим, раздаем сейчас, мягко говоря, не прошедший клиническое подтверждение и не имеющий доказательной базы «Арбидол» для тех, у кого есть ковид, раздаем при показании «Арбидол», то, наверно, намного логичнее, чтобы тем, кому нужен препарат, он доставался, что называется, бесплатно. И вопрос, связанный с ценой для потребителя, ― это был бы вопрос, все-таки еще раз говорю, не МРОТ и не доли в небольших на сегодняшний момент доходах граждан, а все-таки чтобы это касалось именно государственных гарантий, то есть покрытия со стороны бюджетного финансирования.

Я уверен, что именно так нужно относиться к препаратам для лечения ковида, потому что в стационаре уже поздно будет, в стационаре не нужен фавипиравир, на мой взгляд. Если больной дожил до стационара, не дожил, а дотянул до стационара, там есть другая терапия, которая будет более эффективна.

Звездина: Алексей, скажите, пожалуйста, как вам кажется, в чем проблема? Почему наши ученые не могут синтезировать вещество, из которого, собственно, вы сможете сделать «Коронавир»? Это первый вопрос. Второй вопрос ― какое бюджетирование вы им предоставили для того, чтобы он так долго возились?

Желнов: Если я правильно понимаю, Полина, прости, у тебя очень специальный, правильный вопрос, я немножко упрощаю. Начинка, сам порошок для препарата «Коронавир» закупался у другого государства. И вопрос, почему не российские ученые.

Звездина: Алексей упомянул, что наши ученые сейчас занимаются тем, чтобы создать эту начинку самостоятельно, да.

Желнов: Понятно.

Звездина: В чем проблема?

Репик: На сегодняшний момент для того, чтобы снизить стоимость синтеза в целом субстанции фавипиравир, необходимо все пять-шесть стадий синтеза делать дома и иметь для этого все необходимое сырье, иметь компоненты, из которых все это делается.

Там есть продукты двойного назначения, там есть продукты ядовитые, крайне ядовитые, которые вроде бы дешевые, но их сложно привезти. Там есть продукты, которые производятся на сегодняшний момент только в КНР и импортируются всеми остальными странами из Китая. К сожалению, это, как мы понимаем, тоже не способствует снижению цены нашими уважаемыми поставщиками материалов.

То, что мы сумели сделать финальную стадию синтеза здесь, в России, позволяет нам уже неплохо экономить. Но для того, чтобы эту зависимость разорвать, в том числе и зависимость, к сожалению, от валютной компоненты в поставке сырья, мы заключили соглашение с Менделеевкой, с Российским химико-технологическим университетом, и уже несколько месяцев там идет работа.

Звездина: Так в чем проблема, почему так долго?

Репик: Это не долго, еще раз говорю, это только у тех, кто читает непрофессиональные телеграм-каналы и социальные сети, им кажется, что все можно сделать быстро и просто.

Но я могу сказать так: я, честно говоря, так же думал, когда начинал строить завод по производству субстанций. Мне тоже так все сказали: «20 миллионов долларов, и он у тебя в кармане через год». Его строили девять лет, истратили больше 50 миллионов и запустили пока процентов на 30 ровно потому, что это очень непростой процесс, сам запуск.

Желнов: Алексей, я как раз про заводы хотел вас спросить, которые, насколько я понимаю, сейчас строятся в нескольких городах: в Москве, в Ярославской области, в Ростове Великом. Что это за заводы, которые строит ваша компания?

Репик: На сегодняшний момент задача, наверно, самая сложная и неожиданная для нас была ― это необходимость масштабировать производство вакцин, и это касается и вакцины «Спутник», и вакцины AZD-1222. Это потребовало от нас совершенно беспрецедентных действий как с точки зрения расширения нашей материально-технической базы, так и, собственно, строительства новых площадей, куда все это новое оборудование, ферментеры, реакторы, лиофильные сушки, линии розлива нужно будет ставить. Ставится колоссальный объем нового оборудования, 180 с лишним линий для технологического производства. Мне кажется, в мире такого не было никогда, честно говоря.

Желнов: Это три завода, которые будут делать несколько этих вакцин, оксфордскую и нашу, «Спутник», правильно я понимаю?

Репик: Мы строим вторую очередь завода в Ярославле и рассчитываем, что она будет вводиться в эксплуатацию в декабре месяце. Параллельно в ноябре месяце уже мы достроим вторую очередь в Ростове Великом, где как раз есть наш завод химсубстанций «Фармославль», который делает в том числе тот самый «Коронавир», точнее, субстанцию для «Коронавира», которую потом превращают в таблетки в Ярославле. И с правительством Москвы мы договорились о том, что в «Технополисе» в Москве будет почти сорок тысяч метров, будет еще одно наше производство, третье, мы надеемся, тоже уже в самом конце этого года, начале следующего года оно выйдет на проектную мощность.

Лобков: Алексей, правильно я понимаю, что для этого нужны клеточные культуры? Это сложная технология.

Репик: Которые у нас есть.

Лобков: Есть, да?

Репик: Да.

Лобков: И есть еще один препарат, который делается на клеточных культурах. Я говорил с вашим разработчиком, наверно, где-то в мае, он в Америке находится. Тогда были очень модны антитела, которые тормозят развитие цитокинового шторма, это главная причина смерти.

Репик: Интерлейкин-6, скорее всего, «Артлегиа».

Лобков: Да, антитела к интерлейкину-6.

Желнов: Алексей, Паша, давайте лексику упрощать, правда.

Лобков: В какой степени находится это производство, насколько в России могут быть сейчас доступны препараты, которые именно купируют тот самый цитокиновый шторм, который является причиной смерти большего количества, пожилых больных прежде всего?

Репик: Продукт интерлейкина-6 у нас зарегистрирован, у нас понятно уже совершенно, кому конкретно этот препарат показан, кому он нужен, для каких групп риска он наиболее эффективен. Но за это время случились две хорошие новости, правда, они не ковидные. Препарат закончил огромные клинические исследования на почти две тысячи пациентов в Европе и Америке, это первый большой продукт российский, который прошел такого рода исследования, уже через месяц на американском конгрессе ревматологов мы будем говорить о том, что этот препарат, «Артлегиа», не только для ковида помогает, но и для больных ревматоидным артритом является очень просто хорошей, потрясающе хорошей новостью. Раз в месяц ― и у тебя все в порядке.

Губернаторов: Алексей, я вас хотел еще вернуть на вопрос назад. Вы говорили про расходы на строительство заводов. А мы вас хотели спросить, какой процент оборота вашего бизнеса сейчас связан с коронавирусом в принципе и подсчитывали ли вы, сколько вы заработали на всех мероприятиях с коронавирусом? То есть это и контракт с Оксфордом, и производство вакцины Гамалеи, и «Калетру» не будем забывать, которая была в рекомендациях.

Репик: Заработали или истратили? Егор, я, честно говоря, пока… То, что вы называете, ― это статьи расходов.

Губернаторов: Тогда скажите все-таки, заработали ли вы что-нибудь или вы бессеребренник коронавирусный?

Репик: Вы знаете, в любом бизнесе, честно говоря, наверно, кроме каких-то, знаете, фантастических, сказочных или непредусмотренных законом, не бывает так, что деньги растут на дереве. Нужно сначала вкладывать, а потом может получиться, а может не получиться. Потом, через какой-то период времени, эти инвестиции начнут окупаться. Срок окупаемости в нашей отрасли не самый фантастически быстрый, ровно потому что темпы реализации проектов очень медленные и требуют консервативных подходов.

Сейчас, в ковиде, темпы оказались быстрее. Если говорить про возможность быстроты выведения продуктов на рынок, конечно, ковид для фармы ― это не только само по себе хорошо, но еще и интересный опыт. Конечно, мы, наверно, будем впоследствии думать о том, чтобы эту, скажем, скорость и безбюрократичный такой подход по регуляторике использовать для других больных и для других заболеваний, где безбарьерное попадание на рынок не менее важно.

Но если смотреть, еще раз говорю, мы продаем, на сегодняшний момент фактически продаем реально, да, для ковидных пациентов два продукта. Мы продаем «Артлегию», речь на сегодняшний момент идет о явно небольшом количестве, небольшом объеме реализации, несопоставимом с артритом в перспективе. И продаем фавипиравир. Если говорить про фавипиравир, то я могу сказать: пока он не заходил в аптечные сети, объем продаж был в районе десяти тысяч упаковок по состоянию на середину сентября. Стоит препарат в районе 12 тысяч рублей на том этапе, поэтому речь идет, наверно, примерно про 120 миллионов рублей выручки на тот момент.

Будет эта выручка расти? Да, наверно. Я думаю, что эти цифры могут вырасти в пять-десять раз с попаданием препарата в амбулаторный сегмент.

Желнов: А сколько «Р-Фарм» инвестировал средств в разработку и производство этого препарата, «Коронавира»?

Репик: Если мы говорим про «Коронавир», то инвестиции наши в разработку препарата примерно 130 миллионов рублей, это я говорю про исследования, плюс сейчас идут дополнительные инвестиции в разработку химсубстанций. То есть, наверно, мы истратим суммарно чуть меньше 200 миллионов рублей. Норма прибыли по препаратам ковидным у нас точно совершенно более чем скромная, речь идет о 10–20%, а уж никак не о каких-то заоблачных показателях.

Желнов: А вакцина, Алексей, инвестирование в вакцину?

Репик: «Артлегию» если взять, то туда истрачено больше 300 миллионов долларов суммарно, в этот препарат, за десять с лишним лет исследований. Поэтому она, к сожалению, на российском рынке вообще никогда не сможет окупиться, никто в это и не верит, это продукт, который нацелен в первую очередь на окупаемость через выход на рынки Соединенных Штатов и Европейского Союза, наши самые большие фармацевтические рынки, не сопоставимые пока с Россией по размеру.

Губернаторов: А в производство вакцины?

Репик: Если говорить про вакцину, то с вакциной ситуация следующая. Мы относительно «Спутника» вообще занимаемся контрактным производством, маржа компании фиксированная, она, что называется, будет опять же где-то в пределах 10%. Реализацией «Спутника» «Р-Фарм» заниматься не планирует, международный рынок работает через Российский фонд прямых инвестиций, они занимаются, внутренние рынки ― через проектные компании «Сбербанка», правильно сказать «Сбера», да, который является нашим таким гензаказчиком.

Если говорить про Оксфорд, то изначально оксфордское соглашение подразумевало присоединение нами к [нрзб.], что общий объем доходность на продукт, на вакцину не может превышать 20%. Именно под эти условия мы в мае месяце подписали соглашение с Оксфордом и AstraZeneca, по сути, на свой продукт. Поэтому я могу так сказать, что окупить опять же инвестиции в строительство заводов, еще раз говорю, мы уже сейчас говорим о десятках миллиардов рублей, на сегодняшний момент в части тех реконструкций, которые затребовал ковид, мы, наверно, все-таки сможем только в надежде, не в надежде, после того как начнем экспортировать вакцину в другие страны.

Надо сказать, что уже и страны Северной Африки, и страны Персидского залива, и балканские страны находятся с нами в таком близком к соглашениям и контрактам диалоге. Как только у нас продукт этот будет, мы рассчитываем довольно много его отгрузить.

Титов: Алексей, если дифференцировать нашу беседу, от коронавируса чуть-чуть отойти, вы, я так понимаю, в самый разгар пандемии, можно так сказать, купили долю в столичном ресторане Twins Garden. Может быть, расскажете вообще, что это за инвестиция, почему в это время и вообще что сейчас с ресторанным бизнесом происходит?

Репик: Знаете, я могу так сказать, что я когда в какую-то страну приезжаю, а я много путешествую в связи с работой и в связи с тем, что мне нравится знакомиться с новыми местами, новыми людьми, я все время стараюсь попробовать зайти в какой-то местный ресторан, интересный, большой, хороший, для того чтобы почувствовать, собственно, такую специфику, особенность того, что в этом городе и в этой стране любят есть люди.

Twins Garden ― один из тех ресторанов, которые, на мой взгляд, такая визитная карточка российской высокой кухни. Я могу сказать, что, наверно, как у потребителя, у меня более любимого ресторана не было. Когда случился этот кризис, ресторану было сложно, речь шла о том, что ему нужно было помогать, нужно было продолжать в него инвестировать, нужно было перезапускать и масштабировать ферму, потому что ресторан полностью сориентирован на продукты, которые мы растим сами.

Ребята начинали экспериментировать с новым технологическим оборудованием. Знаете что? У меня есть два бизнеса, которые используют лиофильные сушки, это «Р-Фарм» и Twins Garden, потому что Twins Garden занимется также дегидратацией различных овощей, это можно попробовать в наших сет-меню.

Титов: Но они бы без вас не выжили, правильно я понимаю, в пандемию? Так получается?

Репик: Еще раз: я был счастлив помочь этому проекту, потому что считаю, что, честно говоря, это гордость российской гастрономической сцены. Я не могу сказать, что это проект, который в перспективе не должен быть прибыльным. Все инвестиции так или иначе должны быть рациональными. Но здесь к этому рацио добавляется, конечно, большой такой элемент эмоций.

Лобков: То есть вы приходите в ресторан, вам говорят: «Вы будете говядину, баранину или свинину?», вы говорите: «Я буду вас», правильно я понимаю? «Я буду кусочек вас».

Желнов: Алексей, у меня последний вопрос, и мы вынуждены заканчивать наш эфир. Вопрос про «Деловую Россию», которую вы возглавляете.

Репик: Давайте, конечно.

Желнов: Есть несколько организаций деловых, есть РСПП, союз промышленников и предпринимателей, у которых вроде как, может быть, этой осенью съезд, перенесенный с марта. Как у вас обстоят дела, собираетесь ли вы, будет ли какая-то встреча с президентом? Потому что, насколько я помню, он тоже неоднократно с «Деловой Россией» встречался.

Репик: Съезды «Деловой России» обычно у нас в ноябре-декабре. Наш план…

Желнов: Будет в этом году?

Репик: Конечно. Мы будем, естественно, приглашать президента Российской Федерации послушать позицию бизнеса, опять же, несырьевого бизнеса, то есть тех самых делороссов, которые сейчас в том числе, в этих новых условиях постпандемических (или пандемических), стараются а) выжить; б) конкурировать и так далее.

Желнов: Понятно, ноябрь скоро, вы уже пригласили президента. Это будет у вас все вживую происходить?

Репик: Очень хочется верить, что у нас будет съезд, что называется, не онлайн, а офлайн когда-нибудь, но мои собственные, честно говоря, ощущения, что в декабре мы еще до офлайна все с вами не доживем. Честно, наверно, безопасность прежде всего. Если у кого-то есть возможность встречаться так, как мы с вами встречаемся, лучше делать это именно так.

Корсоветы «Деловой России» в формате Zoom, дистанционки у нас стали новой такой, что называется, практикой, и, кстати, довольно эффективной. Наверно, честно говоря, я думаю, что попробуем и съезд тоже дистанционный. Или будем его чуть-чуть сдвигать вправо.

Титов: Что с бизнесом сейчас происходит? Вы говорили, что от 10 до 50% может закрыться компаний. Ваш прогноз какой, сбывается? Что сейчас вы предпринимаете?

Желнов: Только если можно, да, очень коротко.

Репик: Вы знаете, я думаю, что бизнесу очень тяжело, но все оказалось пока, на сегодняшний день, чуть лучше, чем мы рассчитывали. Те, кто психологически быть готов играть вдолгую и терпеть, до своего спасения, что называется, в первой волне дотерпели. Правительство на самом деле неплохо сработало с точки зрения мер поддержки, о которых мы с ним говорили. Да, все время дольше, чем мы хотели, дали меньше, чем, что называется, просили. Но, мне кажется, это такой естественный диалог бизнеса и власти, когда тебе все время немножечко, что называется, кастрируют, сокращают.

Титов: А сколько компаний закрылось в итоге, кто не выжил?

Репик: Выжили, все выжили.

Фото на превью: Владимир Гердо/ТАСС