«Выступать в социальных сетях, вы должны так же, как в газете». Павел Гусев о журналистской этике

Фишман: Очень интересно ваше мнение по поводу того, к какой точке пришел конфликт, все-таки мы все за ним следили, между «Эхом Москвы», между Венедиктовым и Лесиным. Кому вы присудите победу? И про этот кодекс.

Гусев: Я бы не стал никому присуждать победу. Я думаю, что путем компромисса, долгих переговоров достигнуто определенное соглашение, во-первых, о существовании и продолжении работы коллектива, что достаточно важно. И думаю, что появится тот или иной документ в области этики, нравственного поведения журналистов. Я всегда выступал за такие документы, за кодекс и за хартию. Мы занимались этим много и в Союзе журналистов Москвы, и в Общественной палате, когда я там работал, старались найти такие точки, которые бы давали возможность  журналисту оставаться и говорить: «Я свободен», и оставаться свободным. И в то же время они должны были говорить, что я в своем журналистском цеху выполняю все те требования, после которых мне не стыдно подать руку  любому журналисту или любому политику, а они могут пожать мне руку, потому что я абсолютно нахожусь на своем высоком положении.

Фишман: В этом смысле про эти хартии. Есть ли сегодня в них смысл, когда вопрос пожатия рук внутри журналистского цеха его границы проходят на других основаниях, они живут в разных мирах?

Гусев: Есть. Мы часто с вами и в нашей газете, и на Дожде, на «Эхе», да где только мы не говорим о том, что у нас с демократией плохо, посмотрите, как в той же Франции, посмотрите, как в той же Великобритании, посмотрите, как в Италии, Германии. Да, там журналисты иногда даже бастуют, отстаивают свои права, но у них демократия, они работают. Но я вам должен сказать, что у всех этих странах существуют именно такие хартии. И более того, во многих странах даже законодательства определенного нет по ограничению тех или иных норм журналистов.

Там существует главное – саморегулированная структура в журналистике, это или профсоюзы, это или союзы журналистов, или конфедерации журналистов, но у всех у них есть своя  этика. И решения их настолько жесткие бывают по отношению к журналистам, что в той же Великобритании журналисты теряли навсегда свой журналистский мандат, и ни одно издание Великобритании их не брало. Не правительство их выгоняло, не правительство говорило, что он демократичен или нет, журналисты сами изымали эту личность из своих кругов, чтобы создать свой круг более уверенный, более тесный, политически и нравственный организованный. Мне кажется, что к этому мы должны стремиться. А когда мы говорим вообще о демократии, мы забываем, что демократия накладывает на любого человека, прежде всего, определенные ограничения.

Фишман: Но вы видите сегодня журналистскую коалицию, в которой и представители государственного телевидения, и представители «Эха Москвы», может, и Дождя, «Новой газеты», «Московского комсомольца», которые вырабатывают эту хартию? Вы можете себе это представить.

Гусев: Да, я могу себе это представить, и такие случаи уже были. Мы встречались и вырабатывали свои позиции по определенным случаям, направлениям. Это было давно и недавно. Да, не со всем соглашаются, некоторые отходят, другие приходят, но существует такая ситуация, когда мы движемся в этом направлении.

Фишман: Просто претензии у одних к другим этические уже на такой высоте находятся…

Гусев: Очень многие этические претензии, больше политические. А мы не должны говорить, что если ты за государство, то я тебе не пожму руку, а я настолько демократический и свободный…

Фишман: Просто не уверен, что так для себя формулируют многие.

Гусев: Нет, многие так формулируют. И именно политические разногласия, прежде всего, становятся потом нравственными.

Фишман: Речь идет о честности работы, о том, насколько можно сознательно искажать информацию и так далее.

Гусев: Я с вами не согласен. Я достаточно много не соглашаюсь с тем, что делают государственные журналисты, но они отстаивают государственные политические интересы. Я со многим не согласен, что говорится на «Эхо», но они отстаивают свои принципы говорить обо всем с разных позиций и с разными людьми. Почему я должен призирать их, что у них выступает человек абсолютно мне ненавистный? Я его считаю, есть некоторые такие писатели, абсолютным ничтожеством. Да, он может красиво говорить, но это человек, которому руку подавать сложно.

Но почему я после этого должен унизительно смотреть на «Эхо»? Да нет, наоборот. Я считаю, что журналисты обязаны сегодня говорить и выходить на любые социальные сети. Я своим журналистам говорю, своим коллегам: «Вы все должны быть в социальных сетях, подписываться на «Московский комсомолец», вы все должны пропагандировать и себя, и «Московский комсомолец». Вы сегодня медийные люди, вас все знают. Но когда вы выступаете в социальных сетях, вы должны выступать так, как вы выступаете в газете. Вы не должны в газете писать одно, а в соцсетях - другое». Вот здесь я такой смелый, а здесь я такой не смелый. Нет, ты будь и там, и там смелый, или тогда скажи: «Я не хочу тогда работать в этой газете. Я пойду работать в другое место».

Фишман: А надо ли это зафиксировать, поставить подпись?

Гусев: У нас пока это не фиксировано.

Фишман: Сейчас об этом идет речь.

Гусев: Речь идет только пока об «Эхе Москвы». Я не знаю, что выработает «Эхо Москвы», и насколько это будет приемлемым для меня. Я готов это вырабатывать на базе Союза журналистов, я готов войти в рабочую группу, спорить, отстаивать какие-то вещи или, наоборот, дать то, что у меня накоплено. У нас уже накоплено десятки различных хартий, которые позволяют сегодня говорить о том, как это  делается в Европе, как это делается в других странах.

Фишман: Эта дискуссия, как вести в социальных сетях, она соответствует тому уровню проблем, которые пресса сегодня испытывает?

Гусев: Да. Я считаю, что соответствует, потому что сегодня социальные сети по охвату аудитории более значимы бывают и более многочисленны, чем многие СМИ. Мы должны это признавать, что социальные сети – это не СМИ, интернет – это средство массовой коммуникации, а мы с вами – средство мессой информации. Мы с вами взяли на себя обязанность добровольно или не добровольно работать по законам РФ, мы работаем по закону о СМИ. Нравятся они нам – не нравятся, но мы работаем. Мы работаем и действуем по ним. Поэтому мы с вами СМИ, они, социальные сети являются средством массовой коммуникации.

Эти коммуникативные средства значительно шире, чем СМИ. Не каждый читает, кто сегодня в интернете, СМИ. И мы должны с этим успокоиться. У нас сегодня 50 миллионов тех, кто входит в интернет, но из них только 15% читают СМИ, которые существуют в интернете. А 15% - это всего около 6-8 миллионов человек. Чего мы хотим с вами? У нас аудитория федеральных газет в пять раз больше.

Фишман: Мне интересно ваше мнение по поводу того, как журналист предлагал деньги за информацию из больницы. Одно дело, когда мы все знаем, что неэтично, когда журналист берет взятки, тут дискуссия бессмысленна. А вот обратная ситуация, на Западе тоже такие скандалы бывают.

Гусев: Дело в том, что любая информация стоит денег. Вообще я читаю курс лекций по экономике СМИ, и в основе этого курса лежит главная аксиома: если вы работаете в СМИ, то информация является главным продуктом, который вы продаете или покупаете. Вот та составляющая, не гайки, не самолеты, не видеопродукция или еще что-то, вы продаете свой информационный продукт или покупаете этот информационный продукт. С этих позиций все в порядке, но дальше наступает следующая проблема – этика взаимоотношений. Когда вы говорите: «Дайте мне первому информацию, когда умрет человек», это ублюдок, это негодяй, это подонок, который так говорит. Но если вы говорите: «Если можете, мы готовы купить информацию, когда этот человек выйдет из поликлиники или когда у него улучшится состояние здоровья».

Фишман: То есть тут есть этический момент такого рода?

Гусев: Я считаю, такого рода. Но вообще в принципе, если вы сейчас откроете почти все газеты – от «МК», «Комсомольская правда», «Аргументы и факты», да и многие другие газеты – везде есть «покупаем информацию». Мы готовы платить за информацию от любого читателя. Он увидел аварию или увидел смешной плакат…

Фишман: Проблема возникает в том, какую информацию.

Гусев: Вот. Дальше мы должны отсевать. Мы не пишем, что мы покупаем информацию, как расчленяют бабушку или убивают какого-то алкоголика в подъезде. Если мы это напишем, мы будем абсолютные подонки.

Фишман: Казалось бы, что журналист в этом смысле такой торговец, есть спрос – есть предложение.

Гусев: Когда вы подходите к девушке, говорите: «Вы мне нравитесь. Давайте выпьем кофе», а есть предложение, и вы говорите: «Я хочу сейчас немедленно здесь…», на вас будут смотреть, да и вы в глазах других будете выглядеть не совсем порядочным человеком. Здесь то же самое.

Фишман: Очень неудобно обсуждать самих себя, индустрию, но так уж получилось, что положение прессы в России – это такой политический сюжет. Мы видим тренд, мы видим, как у одних изданий возникают проблемы, мы видим, как другие закрываются, мы видим, что происходило с Дождем, мы видим, что происходило с «Эхом», сейчас обошлось. Мы все равно переживаем по этому поводу.

Гусев: Вы не забывайте, что с «Московским комсомольцем» были проблемы еще год назад.

Фишман: Да, у «Московского комсомольца» с Государственной Думой были большие истории. Как вы сегодня видите положение вещей? Как вы думаете, что будет дальше?

Гусев: В связи с тем, что рынок прессы, рекламной, прежде всего, финансовый, экономика прессы находится не просто в кризисном состоянии, а в полном упадке. Только за последние два года были приняты законы, которые на 60, 50, 40% сократили рекламу. Рекламный рынок уменьшился за счет этих законопроектов. Нам запретили это, это рекламировать, этого и этого касаться и так далее. Уход определенного объема рекламы создал ситуацию, когда мы оказались экономически в большой яме. Дальше  общеэкономический кризис. 60%, 50% закрылось малых и средних предприятий. Это тоже был огромный источник рекламного рынка. Дальше процессы стагнации и прочего, подъем валют.

Фишман: В общем, экономика.

Гусев: Экономика. Так вот в этой ситуации мы находимся в состоянии, когда большинство смотрит сегодня в государственный карман. Государственный карман стал палочкой-выручалочкой в виде грантов и иных форм существования. Некоторые вообще идут, кланяются и переходят в стадию государственного. В законе о СМИ нет никаких ограничений, сколько у государства может быть СМИ. Я в этом не вижу проблемы, что государство имеет право иметь свои СМИ. Но когда в стране зашкаливает, особенно в регионах, количество СМИ, которые принадлежат государству или аффилированным структурам, становится довольно странной ситуацией, когда информация начинает быть однобокой, она становится единой для всей страны. А это информационная безопасность страны.

Вспомним 80-ые годы, когда телевидение смотрели, а затем шли в курилку, шли куда-то, и шли совсем другие разговоры. Зачем это делать? Эти же разговоры в конце 80-х, в 90-х годах выплеснулись в СМИ, роль СМИ поднялась, и журналист был одним из лидеров демократического и политического движения, и люди читали, смотрели, спорили, дискутировали. Вот, что было основой, - дискуссия. Дискуссия и еще раз дискуссия. И это могут обеспечить СМИ.

Фишман: Но сегодня этого не происходит.

Гусев: Сегодня, к сожалению, нет.