«Трупный яд пропитывает нас всех»: писатель Дмитрий Глуховский о токсичных временах

И если это даже не приводит к войне в случае таких режимов, как северокорейский режим, то уж тем более у нас, где на самом деле у власти находятся люди сугубо прагматические, хотя немного зазвездившие в последнее время, прямо скажем, оторвавшиеся чуть-чуть от почвы, но в принципе, прагматические, совершенно не идеологизированные, пыжащиеся изобразить какой-то патриотизм или имперский шовинизм только друг ради друга, потому что это тренд, на самом деле интересующиеся только освоением государственных контрактов и подрядов. Эти люди совершенно не готовы убивать и не готовы умирать, по крайней мере, умирать.

Лобков: Дмитрий, я бы хотел даже об общественных настроениях. Вот смотрите, несколько государственных каналов одновременно меняют сетку вещания в течение двух дней, чего вообще не было раньше. Не было ни во времена Беслана, ни во времена «Норд-Оста», ни даже во времена, если говорить о внешней политике, Белграда, когда бомбили действительно центр города. Тут провинция средиземноморская, нет жертв — два канала меняют свою сетку вещания для того, чтобы целый день рассказывать о войне.

Мне в этом видится нечто большее, что повод не такой значительный, какие мы все-таки с вами видели, а мы с вами помним и чеченскую войну, наверняка и много другое. Используется для чего? Вот для чего используются эти постоянные разговоры о войне, постоянное переодевание детей в военную форму, все эти кадетские корпуса, военно-патриотический такой вечный маскарад?

Сагиева: Это похоже как онлайн-шоу.

Глуховский: Конечно, это эмуляция военного времени, для того, чтобы отвлекать людей от насущных проблем. Вот у нас случилось Кемерово, которое в очередной раз обозначило проблему чудовищной коррумпированности. Фактически уже не только крупный, но и средний бизнес весь принадлежит опосредованно людям в погонах, фактически мы все с вами существуем как их, в какой-то степени, холопы или…

Лобков: Мне нравится слово «кормовая база».

Глуховский: Кормовая база, да. И люди начинают об этом задумываться, поэтому эти скандалы со свалками и с отходами, которые о том же, в принципе, что мы с вами превратились в холопов, в общем, в крепостных, людей преимущественно в погонах, но и так же тех, кто их обслуживает. И от этого надо срочно отвлекать внимание. Как? Прекрасный повод — Сирия.

Во-первых, он вписывается в логику нашего воображаемого противостояния с Соединенными Штатами, потому что мы, напомню, практически до ста миллиардов довели приобретенных нами облигаций американского казначейства. Ну что это за война, где мы накупаем на сто миллиардов долларов ценных бумаг государственных, выпущенных потенциальным врагом? Вовсе нет, понимаете, это все имитация, предназначенная прежде всего для внутреннего пользователя, для нашего несчастного оболваненного телезрителя, у которого «то понос, то золотуха» вечно из телевизора у него прет, то война в Украине, теперь война в Сирии. Владимир Путин, президентство Владимира Путина, это президентство бесконечных еmergency, вечно каких-то рушащихся, сыплющихся, обваливающихся новостей. То есть все время должно что-то происходить, все время кто-то должен бежать, кто-то должен орать, что-то должны запрещать, то усыновление, то геев, то еще что-то, то американцев, то продукты, то лекарства от СПИДа, в общем, все подряд, только чтобы на что-то переключить внимание несчастного населения, только чтобы у него не было времени перевести дух и задуматься о том, почему мы продолжаем сидеть в заднем проходе все эти десятилетия. Поэтому вот прекрасно, спасибо американцам, не без нашей помощи, не без нашей подачи, они отыграли всю историю с Сирией, и теперь нам есть о чем поговорить, понимаете.

Сагиева: Как вы считаете, реальная война, она вообще невозможна? Может, это и есть новый тип войн, знаете, когда только онлайн мы сталкиваемся друг с другом? Может, это и хорошо, что апокалипсиса не будет.

Глуховский: Апокалипсиса совершенно точно не будет сейчас, ни один из режимов не готов. Во-первых, непонятно, за что бы им, в общем, за исключением какой-то бравады и боязни потерять лицо? Трамп, он себя ведет как Карлсон, на крыше который живет, понимаете. Он делает безответственные заявления, тут же их забирает назад, говорит, что ракетный удар будет нанесен завтра или послезавтра, или через десять лет. Я реально сейчас читаю детям книжку про Карлсона, там Карлсон один в один себя ведет как Трамп.

С нашими тоже все понятно, это люди вообще в принципе ни во что не верящие, кроме бабла, по большом счету, и возможности людей шантажировать, они совершенно деидеологизированы, кроме небольших сеансов мастурбации на советское прошлое, у них никаких источников удовольствия в жизни не осталось уже. Это люди, по большому счету, не готовые, разумеется, сейчас умирать.

Лобков: Дмитрий, вот вы знаете, если мы говорили, когда убили Бориса Немцова, говорили об атмосфере ненависти, то теперь главное слово эпохи, по крайней мере, вот первых полугода, это слово «токсичный». Токсичный режим, отравленный Скрипаль, отравленная Гута, отравленные помойки, то есть слово «яд». Все стали специалистами по токсикологии, «Новичок» это был или BZ, какие газы выделяет помойка, когда она смердит. Вот как писатель, вы чувствуете в этом некое вдохновение? Потому что я, честно говоря, полгода назад не мог предсказать, что в каждой второй новости будет слово «яд» или ядовитый, или токсичный. Токсичные займы, токсичные банки, все токсичное.

Глуховский: Вы знаете, есть немножко ощущение, честно говоря, в особенности сейчас, после того, как наша, ух, такая мобилизация предвыборная закончилась, что это яд трупный, что мы с вами, как государственное образование и как социум, немножко разлагаемся. Из головы идет разложение, понимаете, и этот трупный яд из головы, из рыбьей, он течет через телевизионные экраны уже на нас с вами. И мы все начинаем им немножко тоже проникаться и немножко этим запахом тоже пропитываться, к сожалению. Безусловно, слово «токсичность», оно все больше и больше характеризует то, что происходит с Россией, и повторюсь, этот яд трупный с головы.

Лобков: Да, спасибо.

Фото: Антон Белицкий / Коммерсантъ