«Допрашивали 8−10 оперативников, из них два полковника». Интервью с отцом школьника, подозреваемого в оправдании терроризма из-за листовки

08/10/2019 - 21:00 (по МСК) Валерия Ратникова

«Я просто хотел понравиться Алисе», — эти слова повторял на допросе школьник Марат Нигматулин, обвиняемый в оправдании терроризма. В 2018 году после того, как в Керченском политехе студент Владислав Росляков убил 20 человек, в Москве на здании управления Филевского парка появилась листовка. В ней неизвестная организация «Революционные школьники» взяла на себя ответственность за стрельбу. Как потом выяснится, приклеил ее Марат Нигматулин. Уже позднее он признается в том, что все выдумал, а листовку с манифестом написал, потому что хотел произвести впечатление на свою одноклассницу. Это была не первая листовка Марата, до этого случая манифесты «Революционных школьников» появлялись еще дважды: на зданиях Пенсионного фонда и лечебно-диагностического центра Минобороны. Валерия Ратникова встретилась с Владиславом Нигматулиным, который из отца отличника превратился в отца подозреваемого в оправдании терроризма.

Владислав Нигматулин, отец Марата Нигматулина: Мы особо ничего не знали. Знали, что он с Алисой встречается, они гуляют. Дело молодое, пусть гуляют. А у девочки была депрессия очень сильная, она часто не приходила в школу. Марат старался как-то ей помочь, расшевелить ее как-то, в общем, участвовал в этом деле каким-то образом. Она ему нравилась, они вместе проводили достаточно много времени.

И потом мы узнали, что они наклеили одну листовку, Марат клеил, а потом мы уже узнали, когда нас вызвали на допрос, что была вторая листовка. И там же, на этом допросе, мы узнали, что была первая листовка. Первая ― такая, она не признана вообще, там ничего нет такого.

Допрос был где-то примерно 5 ноября или 3 ноября. Я уже не помню сейчас точно. Он длился больше 12 часов. Было колоссальное давление, потому что было примерно восемь-десять оперативников, которые приходили. Было два полковника, подполковники и так далее. И половина примерно была ФСБ-шников, а половина из полиции.

Возбуждено уголовное дело было по третьей листовке. Алмазова возбудила дело. Они сделали лингвистическую экспертизу, нашедшую там признаки оправдания терроризма, и всё. Дело было возбуждено, начались процессы. Два дня он провел в ИВС, на третий день был суд, ему дали домашний арест. Он же сидел постоянно дома, не происходило ничего. То есть за вот этот год были произведены в первую же неделю протоколы допросов, одна очная ставка, три экспертизы, всё. До 11 июля был под домашним арестом.

Мы в Мосгорсуде добились того, чтобы ему… Потому что по этой статье более чем шесть месяцев домашний арест не положен. Он и так не шесть, а семь месяцев просидел фактически под домашним арестом. Мосгорсуд изменил меру пресечения на ограничения, определенные ограничения. То есть он мог покидать дом, но он должен с девяти вечера до семи утра быть дома обязательно, также в браслете ходит сейчас до сих пор. Он же говорит по-английски, говорит на латыни, на древнегреческом, на французском, переводит еще немецкий, переводит испанский. Это ему нужно было для его работы, он учит сейчас языки. 11 июля закончился домашний арест, а 13-го он уже сдавал вступительные экзамены в МГУ.

Больница была в конце августа. Следствие сказало, что это будет Кащенко, то есть больница имени Алексеева. Мы были против, мы ходатайствовали, чтобы изменили, в суд подавали на то, чтобы изменили на Сербского. Нам отказали. Потом оказалось, что просто их оперативные возможности в больнице Алексеева лучше, чем в Сербского, потому что Сербского ― это практически тюрьма, вход там строго ограничен, а Кащенко ― это «гуляй не хочу».

Его поместили, и в первый же день к нему пришли оперативники ФСБ, которые стали давить на него, на то, чтобы он признался в создании организации террористической. Это сразу статья 205.4, до 20 лет лишения свободы. Если бы он признался, то они могли бы переквалифицировать его уголовное дело по новой статье.

Мы подавали жалобу и в прокуратуру, и в Следственный комитет, и следователю, и омбудсмену, и в управление здравоохранения города Москвы, и в Минздрав, и в управление собственной безопасности ФСБ. Мы всем подали жалобы. Ничего. Единственное, что когда мы подали жалобы, они стали приходить не днем, а ночью. И это были оперативники, те, которые были на допросах. Они ухватились за это дело и стали тащить его на то, что он организовал какую-то организацию, что у них есть какая-то партийная касса, 11 килограммов серебра. Они собрали все слухи о нем в школе, бред сивой кобылы.

Мы не знаем сейчас, что будет. Статья достаточно такая… Она не сильно обширная, но там либо штраф, либо от двух до пяти лет лишения свободы, причем нет условного наказания. Публичное оправдание терроризма. Если его посадят, значит, это будет минимум два года. Это будет военный суд, по этой статье судит только военный суд. А военный суд как судит у нас? Я думаю, что только в одну сторону. Адвокат никогда и не скажет, что ему… Они и говорят, что ему грозит, да. В лучшем случае ему дадут штраф, но у нас по этим статьям штраф не дают обычно, очень редко.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.

Также по теме
    Другие выпуски