Илья Шепелин: судебные корреспонденты испытывают профессиональную злость к гражданским активистам

Шепелин: Я не читаю этих журналов, извините. Тут дело в том, что возникло такое интуитивное, но вполне, наверное, уже обоснованное убеждение, согласно которому действительно  вся протестная активность уходит с площадей, к которым мы привыкли уже за полтора года, мы, журналисты, и люди политически активные, которые за этим постоянно наблюдают. Протесты никуда не делись, просто они перемещаются с площадей в суды. Это, возможно, эмоциональное наблюдение, но мы поговорили с судебными репортёрами, которые некоторое время назад считались такой заштатной журналистской специализацией, имеется в виду, что это важные всегда были новости, но это не передовицы.  А сейчас это центральные фигуры во всевозможных онлайн-репортажах, это люди, которые передают из самого пекла, из самых важных мест все главные события.

Кремер: И что люди, которые работают в этой области давно, наблюдают? Что изменилось за последний год для них?

Шепелин: Разумеется, как вы понимаете, когда опрашивается несколько человек,  для них возникает противоположное ощущение, что поменялось, что не поменялось. Например, когда я разговаривал с главным редактором  специализированного ресурса Право.ру, это один из главных рупоров судебной системы, на который ориентируются и профессионалы в юридическом деле и люди, которые правовые какие-то вещи пытаются черпать, он говорит, что почти ничего не изменилось, потому что основной всплеск вещей, связанных с правовыми какими-то штуками,  наблюдался полтора года назад, его можно было пощупать, грубо говоря.  У этого сайта Право.ру посещаемость взмыла вверх в два раза буквально тогда, в декабре-ноябре 2011 года, причём, это началось ещё до самих протестов, как будто люди предчувствовали.

Кремер: Это про посещаемость сайта, а я именно про то, что происходит в самих судах. Как изменяется количество людей на заседаниях, поведение тех, кто работают в судебной сфере? В этом смысле как меняется атмосфера?

Шепелин: Разумеется, судебные репортёры рады, что к их деятельности больше внимания, но при этом их несколько печалит тот факт, что очень много  гражданских журналистов и активистов ходит в суд, которые сами пытаются выступать, как СМИ. Помимо того, что они хорошие ребята и волонтёром быть здорово, но от них много вреда. Буквально две недели назад был такой случай довольно печальный, когда известная  в узких кругах активистка Изабель Магкоева посетила суд с Гаскаровым, написала раньше всех, что его арестовали на 5 месяцев, она взяла эту цифру вообще с потолка. Но она написала об этом первой, её начали все ретвиттить, новостные сайты, у которых там корреспондентов там не было, тоже  начали давать 5 месяцев. 5 месяцев – это вообще невозможная цифра для ареста, потому что больше чем на два месяца нельзя арестовать, но это знают судебные корреспонденты.

Кремер: У этих корреспондентов судебных есть какая-то ревность или высокомерие? Что это за эмоции?

Шепелин: Это такая профессиональная злость, как мне показалось. В своих мечтах они представляют, как кувалды падают с неба на этих гражданских.

Кремер: При этом мои коллеги, которые работают в судах, говорят, что за последний месяц, за последний год очень изменилось поведение самих работников судов, что они стали гораздо доброжелательнее, они удивляются, потому что они говорят: «Вот розеточка у нас там», рассказывала мне Маргарита Журавлёва, как она ездила на суд по поводу Надежды Толоконниковой. К ней и ко всем приехавшим журналистам совершенно невероятным образом там относились.

Шепелин: Это разные немножко ситуации, потому что суд с Навальным или УДО Толоконниковой, который проходит в Мордовии, это событие года для тамошней судебной системы, когда туда за год приезжает журналистов больше, чем за пять лет.

Кремер: То есть ничего не изменилось, но по таким громким поводам…

Шепелин: Смотрите, в этих судах, в Кирове очень переживали, готовились, они ко второму дню суда наладили даже интернет-трансляцию, хотя в Кирове тяжело довольно с интернетом.

Кремер: Ну, это через Верховный суд там делалось всё.

Шепелин: Да, потому что сами они не могли ничего такого сделать, потому что  это было выше их технических возможностей и понимания того, что такое веб-камера, микрофоны.

Кремер: Это очень хорошо работает на развитие коммуникаций в стране вообще.

Шепелин: Разовых коммуникаций.

Кремер: Почему?  Если один раз наладили, это значит, что через месяц или два будет какой-то суд, то у них есть уже эта схема, она уже  работает.

Шепелин: Если будет проводиться олимпиада судебная, то там ничего не надо будет строить, там нужно будет просто наладить  связи, которые уже один раз проверены. В некоторых московских центральных судах с этим попроще, но это зависит совершенно от непредсказуемых обстоятельств, потому что где-то и приставы помягче, где-то нет. В этом смысле год никак не повлиял на поведение внутри  суда. Повлиял  отчасти в Москве на вежливость судей, это очень хорошо, что они теперь формально  процедуры все выполняют точнее, правильнее, законнее.  Но при этом это никак, чаще всего, не сказывается  на вердиктах судов, потому что, как мы знаем, по статистике Верховного суда более 99% всех приговоров являются обвинительными, и около 1% - оправдательными.  На эту статистику последние полтора года они никак не повлияли.

Кремер: Может быть, всё начнётся с вежливости? Знаете, если долго улыбаться, настроение улучшится. Если долго быть вежливым, то, может, суд станет справедливей, нет?  Такого ощущения у тех, с кем вы говорили, нет?

Шепелин: Этим людям довольно приятно, что какие-то вещи становятся понятней, прозрачней и мягче, но при этом они же находятся на скамейке наблюдателей, а не на скамейке подсудимых. Подсудимым какая разница, грубо или не грубо к ним относятся, при том, что как раз со мной в разговорах вспоминали, что судья совершенно  по хамски себя мог вести…

Кремер: Вы говорите, что они находятся на скамейке наблюдателей и им всё равно. В смысле, чем грубее, тем больше материала, что ли?

Шепелин: Кстати, я, как бывший корреспондент отдела общества газеты «Коммерсантъ», могу казать, что это действительно благодатная почва.

Кремер: То есть чем более вежливее судьи, тем скучнее работать судебному корреспонденту?

Шепелин: В каком-то смысле так оно и есть. Но, понимаете, вежливость судей доходит тоже до определённых границ, потому что  мне рассказывали о случаях, когда корреспондентов выгоняли из-за того, что они громко нажимают на клавиши на своих ноутбуках, и судье самой себя не слышно, потому что большинство судей, как правило, обладают каким-то тишайшим голосом. Так что корреспондентов выгоняли, в том числе, и здесь, в районных судах  Подмосковья судьи не выдерживали того, что  вообще приезжает пресса какая-то и смотрит на них. До сих пор бывают такие ситуации в области,  и вообще, что кто-то приезжает и будет писать про их работу, соответственно, их моментально выгоняют.

Кремер: У вас там прекрасный случай упоминается, когда судья выгнала всех журналистов и разрешила войти всем наблюдателям, потому что конкретно эта группа журналистов, которые пристально за ней наблюдали, её раздражала.

Шепелин: Да. Это прямое нарушение закона о СМИ, когда наоборот нужно способствовать. А тут – всем, пожалуйста, но журналистам нет, ни в коем случае нельзя за этим процессом наблюдать. Да это так, но это небольшие изменения. Основные изменения касаются нашего ближайшего времени – это информационные, по крайней мере, будут таковыми, потому что сейчас летом начнутся пачками суды над фигурантами «Болотного дела», будет, видимо, вынесен приговор Алексею Навальному, а дальше ещё четыре, кажется, уголовных дела, которые как марафон пойдут. Будут суды по НКО, и это станет центральной темой на ближайшие полгода. А там не знаю, может, люди опять  на митинги потянутся.

Кремер: Делает ли это журналистов профессиональнее, как вам кажется?

Шепелин: Понимаете, в чём дело, люди, которые по пять лет работают в этой профессии, их как только ни мучали, причём, журналисты – это, чаще всего, без профессионального юридического образования, то есть они начинают разбираться, чем отличается Уголовный кодекс от Уголовно-процессуального, уже бросившись в эту реку. Они за 5-6 лет, а большинство профессиональных  судебных репортёров именно такие, на их профессиональные качества ничего не может повлиять, потому что это в высшей степени профессиональные люди.

Кремер: На скорость их работы это не влияет, что им теперь нужно быть ещё быстрее, потому что есть блогеры, которые напишут это у себя в блогах?

Шепелин: Это влияет отчасти, но главные судебные корреспонденты работают в агентствах, в агентствах со скоростью  и так не было никакой проблемы. Эта история замечательная про активистку, которая написала раньше всех, что дали 5 месяцев, это наоборот в плюс профессиональному корреспонденту, потому что они точно никогда не ошибутся, есть такая надежда, и они будут держать марку качества.

Кремер: Я про это и говорю, что это заставляет тебя ещё лучше держать марку качества и не копировать никого.

Шепелин: Да, самому слушать. Ведь ляпы со стороны судебных репортёров были значительней, ещё некоторое время назад случай, который хрестоматийный, все его вспоминают, когда  в Чите шёл процесс по условно-досрочному освобождению Ходорковского, и корреспондент «Интерфакса» на 7 минут освободил Ходорковского, и тут «молнии» пошли, но через 7 минут оказалось, что он ослышался. У «Интерфакса» после этого существует такой запрет – судебные корреспонденты, чтобы быстро происходило дело, они до начала процесса пишут перечень всевозможных развитий. И там до 80 ступеней, грубо говоря, у них это называется «Эмбарго» - «Эмбарго 1», «Эмбарго 2», и они быстро отзваниваются в редакцию и говорят: «Эмбарго 1», и в редакции уже знают, что это такое. После этого случая с Ходорковским в «Интерфаксе» запретили слово «Эмбарго» на освобождение, этот ход не записан, чтобы не произошло ничего такого.

Кремер: А изменилось техническое оснащение судебных  журналистов за последний год?

Шепелин: Если говорить про оснащение самих заседаний, то, к сожалению, я сам побывал недавно на процессе в Кирове, тут мало чего изменилось, потому что судьи, правда, очень тихо разговаривают, и ты не знаешь, что за болезнь такая.

Кремер: Подождите, раньше они тихо разговаривали, и не было микрофонов, а теперь в случае с трансляцией есть микрофоны, есть трансляция для тех журналистов, которые не поместились в зал.

Шепелин: Да, но вы понимаете, что эта трансляция ведётся на аппарат, куда-то в интернет, а в зале его всё равно не слышно, то есть это звук, который не усиливается внутри зала. Почему-то там поставить колонки или ещё что-то такое поставить не додумались.

Кремер: То есть у журналиста есть выбор между тем, чтобы расслышать верно, что говорит судья, и пойти в соседний зал, где трансляция, или сидеть, чтобы видеть собственными глазами происходящее.

Шепелин: Да, мимику судьи, обвиняемых, и, соответственно, давать какую-то картинку из этого. Да, это такая дилемма бывает, тем не менее, эти вещи развиваются, правда, некоторым судьям, как я тоже выяснил, не нравится, что корреспонденты пытаются записывать на диктофоны.

Кремер: А на это не нужно специального разрешения.

Шепелин: Не нужно.

Кремер: Можно даже вести аудио-трансляцию.

Шепелин: Но, а кто будет спорить с судьёй? Этот случай был год назад – корреспондента, который записывал на диктофон, изгнали из зала суда.

Кремер: Что опять-таки незаконно.

Шепелин: Что опять-таки незаконно. Недавно ещё одного корреспондента изгнали за то, что он вставил карточку с интернетом в ноутбук, и тоже, но это приставы уже были, интернетом  запрещено пользоваться в зале суда. Вот такие случаи до сих пор продолжаются.

Кремер: Но их стало меньше, потому что они все становятся более образованными, более подкованными. Хочется надеяться ну лучшее.

Шепелин: Мы можем все надеяться на это, конечно.