Николай Чертков, сын русского священника и американский преподаватель: мы с Березовским попали в мой особняк на Мясницкой одновременно

Макеева:  Имеете сейчас возможность посещать просто дворец, как эта женщина назвала.

Чертков:  Снаружи да, конечно, внутри пока нет, потому что, насколько я понимаю, за последние 10 лет как-то начали восстанавливать этот дом. Там очень серьезные реставрации должны проходить, там исторические залы, там готический зал, в котором еще в 1841 году Чертков принимал композитора Роберта Шумана с женой. И сам Шуман писал в своих мемуарах, что когда он приехал в Москву, встретил его предводитель дворян Чертков, хотел устроить концерт, дворяне были в своих дачах. Шуман пишет, что Чертков вытянул дворянство за волосы и пригласил в свой особняк. И прозвучала впервые музыка Шумана в России.

Так что зал готический очень интересный, я его неоднократно посещал, когда еще мы с семьей приезжали в 1999 году, там еще не было реставрации. Но с 2003 года, вот уже 10 лет, я не то что не имею доступа, просто не старался входить, понимаете, не хотел мешать ничему. Очень важно отметить, что до 2003 года, начиная с 1993 года, фактически уже 20 лет, в течение 20 лет шла очень сильная борьба. Я бы сказал культурная война. Против кого я боролся? Против Бориса Абрамовича Березовского, потому что он как-то вошел в этот дом параллельно со мной. Я приехал, ничего не знал, вижу дом, там меня сразу встречают, тут же говорят, что есть организация «Лого». Я не мог понять сначала, «ЛогоВАЗ» какой-то. «Хотите восстанавливать? Хотите с ними познакомиться?», - « Да, конечно». Я тут же познакомился с Березовским, который вошел в этот дом и тут же меня забрал в дом приемов на Гороховый переулок, и тут начались переговоры. Он тут же понял, что наследник, испугался. Что я потом узнал, что с 1 августа того же года он его приватизировал, получил его на 49 лет.

Макеева:  Потом он же его лишился в итоге.

Чертков:  Я вам объясню, как. Он его приватизировал, аренда на 49 лет, и тут же дал мне свой проект. Там надо было снести крышу, построить офисные помещения, открыть казино, элитарные клубы. Я говорю: «Борис Абрамович, о чем речь идет? Это особняк, 450 лет истории России. Это ковчег, можно сказать, сегодня недоступный, но ковчег, который собирал всю литературную элиту России, начиная  с Пушкина. У нас на гербе Ноев ковчег. А что такое ковчег? Это корабль, который собирал и спасал от потопа». А Березовский совершенно не оценил эту идею восстановить этот памятник для будущих поколений, ведь предки наши строили. Я могу сейчас много говорить о них, там Александр. Кстати, брат Александра – первый, кто открыл Сбербанк России. Это Иван Дмитриевич Чертков написал устав Сбербанка, тогда это была Сберегательная касса, Министерство финансов тогда это представило государю Николаю Первому, который утвердил, и родился Сбербанк России.

Макеева:  Давайте вернемся к нашим дням, чтобы мы побольше успели сейчас выяснить. Березовского нет в живых, мэр другой, реставрация, по крайней мере, как кажется снаружи, проведена. Что сейчас?

Чертков:  Реставрация началась с 2003 года, Березовского уже не было. Вот интересно, что фактически реставрирует Москва. Насколько я понимаю, сейчас город Москва вложила средства, там еще какие-то организации, экологическое сообщество, которое помогает этому делу, и восстановили фасады. Сейчас идет реставрация залов: готический зал, белый зал, турецкий зал, там их очень много. На сегодняшний день это все, что я могу пока сказать, я вас уверяю, что реставрация идет. Надо войти в контакт с охраной памятников, которые этот особняк охраняют, потому что это памятник истории культуры.

Макеева:  Вы это не пытались сделать?

Чертков:  Я еще не смог с ними войти в контакт.

Макеева:  А пытались с Собяниным как-то наладить?

Чертков:  Еще нет, но думаю, это сейчас предстоит. Сейчас совершенно другая политика.

Макеева:  Традиционные ценности у нас очень…

Чертков:  И идея особняка… Ведь вспомните, как это получилось? Александр Дмитриевич открыл библиотеку, то есть его сын открывает ее как публичную, доступную русскому народу в 1863 году. Сейчас мы будем в Историческом музее праздновать 150-летие этой библиотеки. До этого Григорий Александрович построил левый флигель, и там она была открытая 10 лет, где Лев Толстой как раз…

Макеева:  А библиотека сейчас в каком состоянии? Я лет 6 назад видела, что не очень.

Чертков:  Книги находятся в Исторической библиотеке, они оказались основой этой исторической библиотеки в 1938 году, был декрет Сталина. Они сейчас находятся в хранилищах, восстанавливаются, там их около 55 тысяч томов. Очень многие книги нуждаются в восстановлении, в реставрации. Меня уверил директор Михаил Дмитриевич Афанасьев, что дело идет, очень долгое, но мы надеемся, что, в конце концов, она будет восстановлена. Левый флигель, идея была еще 10 лет назад, превратить левый флигель в музей-библиотеку. Это очень важно, потому что народ должен знать, что происходило. В дальнейшем мы, может быть, и увидим ее.

Макеева:  Вы с детства учили русский язык, вы из такой семьи, фактически не выпадали из русского культурного поля. Ваше поколение – это последние за рубежом дети эмигрантов, эмигрантов первых, эмигрантов позднейших, которые так к этому относятся?

Чертков:  У меня четверо детей и все четыре говорят на русском.

Макеева:  Как вы или похуже?

Чертков:  Однажды меня спросили – как же так, я родился во Франции, живу в Америке, говорю по-русски, говорят, лучше, чем говорят многие в Москве, в России. Я говорю: «Знаете почему? Потому что с детства нас приучали языку, ходил в четверговую русскую школу, не хотел, роптал, я не русский, я француз». А отец говорил: «Не валяй дурака, ты еще Россию увидишь». И не только я ее увидел, а не знал бы русского языка – в Государственной Думе не смог бы выступить.

Макеева:  А вы так тоже детям говорили, а они – своим?

Чертков:  А дети все говорят по-русски. У нас проблема, моя проблема, проблема их детей, как не живущих в России – падежи, иногда проблема со склонением и падежами. Но тут вопрос слуха, если практиковать, это без никаких проблем.

Макеева:  Вы наблюдаете за тем, что у нас происходит последние 20 лет, все время здесь бываете. Все время какие-то перемены, общество на каком-то новом витке. Вы – русский, вы – сын священника. Как вы относитесь к истории с девушками из «Pussy Riot»? Как вы считаете, они заслуживают наказания, которое получили? Знаете эту историю?

Чертков:  Знаю.

Макеева:  Вы – американец, с одной стороны, сейчас, с другой стороны, у вас традиционная культура, француз, американец.

Чертков:  То, что произошло с этими девушками, конечно, они немножко крайне выступили. В храме нехорошо так выступать. Но вместе с тем, я думаю, они хотели обратить внимание на какую-то точку, и они это сделали, добились. Я думаю, не надо было их так сильно ссылать, особенно у одной, по-моему, маленький ребенок есть…

Макеева:  И не одна.

Чертков:  Я думаю, что урок уже был дан. Открытого богохульства, насколько я знаю, не было, они даже не спели сделать то, что хотели. Я думаю, что такого сурового наказания не надо было, но опять-таки суд есть суд. Конечно, надо уважать храм, я сам православный, я понимаю тех, кто хотят сказать и находят такой способ, чтобы быть услышанным, а вместе с тем… Понимаете, если бы они это сделали перед храмом, может быть, по-другому было бы. Храм, конечно, - это серьезное дело, это святое место.

Макеева:  Как вам кажется, почему государство сейчас так обороняется и обороняет именно православные, традиционные ценности и так жестко обороняет, как вы сами только что заметили. Вы, как человек из семьи, которая хранила русскую культуру, традиции столько десятилетий.

Чертков:  Я думаю, если бы это произошло в Америке или во Франции в православном храме, такой сильной реакции, наверное, не было, потому что не забудьте, что храм да, это святое место. Но сам Христос, в Евангелии написано, что Христос кнутом выгонял торговцев, что это дом молитвы, тут молиться надо. А вместе с тем есть и милосердие, есть покаяние, извинение, церковь учит нас быть милосердными, прощать, понимать и прощать, поэтому такое наказание…  Точно не знаю, на 2-3 года, кажется, в лагерь. Надо прощать. Церковь бы простила  и еще сильнее показала бы свой уровень.