Кашин и дикие совпадения: что недоговаривают про «банду ГТА», кто и почему использует дочь Пескова, и сталинизм эпохи Путина

Событие недели, или даже года — стрельба в здании Московского областного суда, закончившаяся смертью четверых обвиняемых по делу «банды ГТА». Кровавая развязка самого захватывающего медийного триллера, который начался три года назад, когда на федеральной трассе «Дон» начались жестокие и бессмысленные убийства автомобилистов.

Собственно, уже тогда было ясно, что эта история обречена стать легендой. Дешевые предметы, которые убийцы похищали у своих жертв — это было как у маньяка Мосгаза, который тоже убивал людей, чтобы украсть у них копеечное зеркальце. Три года назад было много версий, включая самые экзотические — например, о войне в Донбассе, которая тогда разгоралась, и, как некоторые говорили, оружие на трассе вполне могло быть донецким. Говорили даже, что кто-то устраняет свидетелей чего-то секретного — то есть убитые автомобилисты видели что-то такое, чего видеть не имели права.

Слухов и загадок было действительно очень много, и понятно, почему арест девятерых безымянных среднеазиатских пролетариев не производил впечатления полноценной развязки этого детектива. Слова тогдашнего спикера Следственного комитета Владимира Маркина о корыстных мотивах банды с самого начала звучали как откровенное вранье, а то, что человек, которого силовики называют главарем этой банды, жил на даче топ-менеджера генпрокуратуры Староверова, власти сразу же объявили простым совпадением, и это только удесятерило загадочность — слишком странное совпадение.

В первые минуты, когда только появились новости о перестрелке в Мособлсуде, было ощущение, что настоящая развязка вот она, наконец-то случилась. Но чем больше подробностей, тем больше загадок — уже новых и еще более интересных. Главными героями этих загадок становятся уже не сами обвиняемые, а силовики, прежде всего конвойные, которые как будто сами все это подстроили, чтобы все закончилось смертью обвиняемых. Я написал об этом в колонке, и, редкий в моей практике случай, мне сразу же ответили официальные лица — да как ответили. У меня в тексте была фраза «бессудная расправа», и о «бессудной расправе» сделал довольно жуткое заявление заместитель Золотова, заместитель директора Росгвардии Сергей Меликов, я процитирую: «Для внесудебной расправы над преступниками можно было найти более простой способ, а не такой изощренный». То есть буквально — если бы мы их хотели убить, мы убили бы их иначе. Такая откровенность, от которой не знаешь куда бежать. Россией действительно управляют очень жестокие и циничные люди, которые с «бандой ГТА» в любом случае разговаривают на одном языке, и если на минуту поверить, что дача Староверова была в этом деле действительно таким диким совпадением, то это совпадение такого рода, когда судьба не выдерживает и говорит, что вы действительно друг от друга ничем не отличаетесь.

Я уверен, что это не последний случай, когда мы вспоминаем о «банде ГТА», а промежуточный итог — в моей колонке, которая вышла в издании Republic.

Версии такого рода традиционно принято называть конспирологическими в том пренебрежительном смысле, что обывателю приятно видеть заговор даже там, где его нет, и журналистское оспаривание официальных версий всегда будет кликабельнее и читабельнее скучных официальных пресс-релизов. Конспирология редко строится на прямой лжи, обычно речь идет о натяжках, умолчаниях и прочих играх с реальными фактами, когда данные открытых источников комбинируются так хитро, что с их помощью можно доказать что угодно – что американцы не были на Луне, что небоскребы 11 сентября взрывало ЦРУ и т.п. Но в случае с делом «банды ГТА» натяжки и умолчания – это арсенал не конспирологов, а официальных структур, которые и до этого вторника явно что-то недоговаривали, а теперь, когда в деле возникло три дополнительных трупа, недоговаривают в три раза больше, оставляя простор для самых фантастических выводов о случившемся.

Дело «банды ГТА» встает здесь в один ряд с другими громкими сюжетами последнего времени, от убийства Бориса Немцова до всех крупных терактов, – когда суд и следствие представлены политизированными и, по крайней мере, потенциально коррумпированными институтами, не раз демонстрировавшими свою незаинтересованность в раскрытии истины, любые слова, исходящие от этих институтов, сталкиваются с естественным недоверием общества, которое за много лет фактически выработало не зафиксированную ни в одном законе, но при этом бесспорную привычку не верить словам официальных лиц, пока те не докажут, что им можно верить. 

Героем недели я бы назвал Елизавету Пескову с ее поездкой на судостроительный завод в Севастополе. В интернете есть видео ее выступления там, оно очень смешное, она вместо «судостроение» говорит «судопроизводство», ну и вообще говорит черт знает что, и при этом на ней платье, которое шила дочка Рамзана Кадырова, а рядом стоят с серьезными лицами руководители этого завода и без тени улыбки слушают Лизу. Душераздиающе это выглядит.
Государственные дети, сверхмажоры путинской эпохи — моя любимая тема, я много о них пишу, в разное время моими героями были многие из них от сына друга Путина Андрея Турчака до Екатерины Тихоновой, женщины с самым странным титулом — «предполагаемая дочь Путина». И вот что-то не позволяет мне поставить Елизавету Пескову в один ряд с этими людьми. Можете думать, что мне заплатил Песков, но я ей скорее сочувствую — на наших глазах эта девушка из Парижа, которую мы, в общем, неплохо знаем по инстаграму, превращается в стандартного персонажа из нашего феодализма. Это драма. Судьба не дает ей стать новой Ксенией Собчак, хотя именно к этому у нее явные предпосылки, но навязанная роль сильнее, и ее прямо вот так течением несет в тот ряд, в котором уже стоят все остальные высокопоставленные дети.

Недавно ее взяли на какую-то большую должность в бизнес-ассоциацию «Аванти», и мы думаем — ну ясно, мажорку пристроили на хлебное место. Но даже тут все сложнее. «Аванти» — известная лоббистская структура, за которой, как считается, как пишут в газетах, стоит Умар Джабраилов. Лиза Пескова нужна этим лоббистам как такой свадебный генерал, и ее поездка в Севастополь — она как раз генеральская в самом плохом смысле этого слова, у завода отбирают землю, на которой он стоит, городские власти конфликтуют с хозяином завода, и вот ему на помощь — вряд ли бескорыстно — пришла ассоциация «Аванти», которая привезла на завод Лизу, чтобы там символизировала федеральную поддержку, которая оказана этому заводу. Вообще-то это называется — использовать, люди используют имя Лизы в каких-то своих целях, и это такой процесс, который невозможно остановить, потому что это не Лиза Пескова, и не ее папа, и не Умар Джабраилов придумал, что если ты в России сын или дочь высокопоставленного папы, то к этому семейному статусу прибавляется статус социальный, который обрекает тебя на то, чтобы позориться перед телекамерами, рассуждая о «судопроизводстве», имея в виду судостроение. Лизу Пескову жалко. Отпустите ее обратно в Париж. Об этом моя колонка для Republic.

О чиновничьих детях принято говорить и думать, что их куда-то тащат родители, но как применить эту формулу к Елизавете Песковой, куда ее тащит отец – в этот ад? Все ее интервью, вся ее активность в соцсетях, ее истерики указывают на то, что такую девушку не надо никуда пристраивать, она сама придет и что-нибудь учудит.

Нет, в ее новый странный социальный статус Елизавету Пескову тащит не отец-чиновник, а та логика устройства российского общества, которая сильнее и Пескова, и его дочки, и вообще сильнее всех. Не бывает так, чтобы феодальная династическая логика касалась только тех, кто сам готов признавать ее и следовать ей. Законы гравитации одинаковы для всех. Ты можешь хотеть жить в Париже парижской беззаботной жизнью, как в фильме «Амели», но ты – дочка. Ты дочка – для Володина, для Кадырова, для всех; и, хочешь ты этого или нет, они будут относиться к тебе точно так же, как относятся к сыновьям Чайки или Патрушева. Из этой системы отношений так просто не вырваться, тебя всегда по умолчанию будут воспринимать как представителя федеральной властной элиты, хочешь ты этого или нет, а остальное уже детали. Ты не сможешь быть обычным, нормальным человеком, рано или поздно ты станешь одной из них, и твои друзья, назначенные тебе судьбой, – не парижские сокурсники, а Патрушев-младший, Чайка-младший и Фрадков-младший. Тебе некуда бежать, сопротивление бесполезно.

На этой неделе исполнилось восемьдесят лет с того дня, когда нарком НКВД Николай Ежов выпустил приказ номер 00447, с которого и начался так называемый большой террор, когда в течение года с небольшим по абсурдным обвинениям без суда и следствия каждый день расстреливали по тысяче и больше людей. Такого не было нигде и никогда, сравнивать с Гитлером неприлично, а кроме Гитлера с кем можно сравнить — с Кампучией Пол Пота, наверное. Но Пол Пота никто не любит, а Сталина у нас вот буквально вчера Вячеслав Володин почтительно цитировал.

Тридцать седьмой год — не единственное преступление советского режима, более того, преступления начались до Сталина и закончились много позже смерти Сталина, поэтому само выражение «сталинские репрессии» довольно лицемерное — правильнее говорить именно о советском терроре, выходящем за пределы одной персональной диктатуры. И я понимаю людей, которых раздражает такое отдельное брендирование тридцать седьмого года. Первым об этом раздражении отлично написал Александр Солженицын в «Архипелаге Гулаге» — он назвал тридцать седьмой год «Волгой народного горя», и это очень хитрая метафора — про Волгу есть много песен, все понимают, что Волга это Волга, великая река, но кроме Волги в России есть гораздо более полноводные реки, про которые просто спето меньше песен, и Солженицын пишет, что до «Волги народного горя» была Обь, а после — Енисей.

Я принадлежу к тому поколению, у которого все детство прошло под аккомпанемент разговоров о сталинизме и о репрессиях, и массовое сознание так устроено, что ему рано или поздно надоедают разговоры на одну и ту же тему. Десять или пятнадцать лет назад невозможно было представить, что мы вспоминаем об ужасах большевизма так же, как если бы речь шла о каких-то свежих новостях. Я пытался вспомнить поворотную точку, наверняка она у каждого своя, и свою я помню очень хорошо — в Москве нулевых был довольно популярный бесплатный журнал «Большой город», там писали о городских развлечениях, о сексе, о слухах, то есть обо всякой чепухе, свойственной жизни в мегаполисе. Я тоже много лет подряд туда писал обо всем на свете. Журнал лежал в разных модных кафе, читала его молодая интеллигенция, тот самый креативный класс, о котором потом станет модно говорить в контексте Болотной. Эта аудитория долго была аполитичной, а потом вдруг стало все меняться — люди стали ходить на Триумфальную, спорить о политике, рассуждать о «расколе тандема» и так далее. Такая вот политизация случилась, и однажды осенью 2010 года под глянцевой обложкой «Большого города» я обнаружил полсотни страниц без картинок, только список — имя, возраст, профессия и дата расстрела. Они взяли мемориаловскую базу и просто напечатали ее, чтобы каждый смог прийти к Соловецкому камню и прочитать эти имена вслух. Так наступило новое время, оно продолжается до сих пор — выходят книги, пишутся статьи, вот на днях в «Ведомостях» бывший замминистра финансов Олег Вьюгин, ныне профессор ВШЭ, вдруг написал большую статью о Сталине — пришло бы ему в голову писать о Сталине десять лет назад? Понятно, что с помощью прошлого часть общества сублимирует, пытаясь справиться с нехваткой политической дискуссии, и в итоге общественный раскол выглядит так, что у одних «спасибо деду за победу», а у других — тридцать седьмой год. Но мы же понимаем, о чем на самом деле идет речь! И вот об этом — моя колонка для Republic.

Любой массовый интерес к прошлому основан на настоящем, и очередная актуальность сталинизма в России связана не с юбилейными датами, а с развитием современного отечественного авторитаризма, который, каким бы мягким он ни был в сравнении со сталинским, во многом воспроизводит и его логику, и его этику. В России сейчас регулярно ставят памятники Сталину, печатают множество книг, оправдывающих и воспевающих Сталина, но гораздо более сталинскими чертами нашего времени стоит считать и рекордное огосударствление общественной жизни, и превращение государственного (прежде всего силового) аппарата в полноценный эксплуататорский класс, и навязывание общественному мнению представления о высших государственных интересах, во имя которых можно многим пожертвовать или хотя бы потерпеть. Эти свойства путинской России делают ее более сталинской, чем памятники Сталину, и то, с какой скоростью антисталинская тема отвоевывает себе пространство в антипутинском дискурсе, указывает на прямую связь между реальностью и памятью – на ежегодных чтениях имен у Соловецкого камня встречаются завсегдатаи протестных митингов, а в неподцензурной прессе рядом с критическими колонками о нынешней власти публикуются большие статьи о сталинизме.

Еще, наверное, надо что-то сказать о санкциях, я о санкциях не умею, а умею о наших официальных лицах, которые — от Марии Захаровой до Дмитрия Медведева, — вдруг обнаружили то ли неготовность, то ли неспособность, то ли страх критиковать за эти санкции персонально Трампа. Наверное, для такой избирательности есть основания, я действительно не хочу вторгаться на территорию специалистов по Америке, меня интересует риторика российских официальных лиц, и вот она очаровательна — Трамп хороший, бояре плохие. Люди на наших глазах погрязают в той мифологии, которую придумали сами, и это настолько безумно выглядит, что хочется задержать дыхание и просто смотреть. Я Олег Кашин, это программа «Кашин.Гуру», до новых встреч на Дожде.