Владимир Макаров: насильник или жертва атаки на педофилов

Сегодня дело чиновника Минтранса переквалифицировали из "насильственных действия сексуального характера" в "развратные действия". Поэтому теперь ему надо отсидеть не 13 лет, а 5.

Дело получило широкую огласку в начале сентября, когда Таганский суд признал Владимира Макарова виновным в изнасиловании собственной 7‑летней дочери, в основном основываясь на психологической экспертизе ее рисунков. Ни сам Владимир Макаров, ни его жена обвинения не признают. Сама девочка тоже отрицает, что отец над ней надругался. Однако и Мосгорсуд тоже не счел эти обстоятельства достаточными.

Все началось в июле 2010 года, когда 7‑летняя Карина Макарова упала со шведской лестницы. Ее отвезли в больницу. При плановом анализе в моче были найдены сперматазоиды. Главным подозреваемым стал ее отец Владимир Макаров. Как утверждает защита, при повторной проверке сперматазоидов не было найдено. Также как и характерных для этого преступления травм.

Однако Таганский суд посчитал иначе. Основное доказательство ‑ заключение психолога Лейлы Соколовой из центра "Озон". При просмотре рисунков 7‑летней девочки она констатировала, что отец все же ее изнасиловал. У женщины‑кошки ‑ фаллический хвост, который девочка рисовала "с остервенением", а у другой кошки ‑ ярко выраженная грудь и бедра.

Когда жена Владимира Макарова Татьяна заявила о решении обратиться для пересмотра дела в Мосгорсуд, глава Мосгорсуда Ольга Егорова предложила внимательнее рассмотреть право Макаровой на родительство.

Что собирается делать защита подсудимого, узнали у его адвоката Александра Гофштейна.

Писпанен: Скажите, пожалуйста, что происходит? Это, действительно, взорвавшее практически все СМИ дело. Все очень интересуются, резко разделились мнения: кому-то кажется, что, может, действительно, можно на основе хвоста у кошки человека посадить на 13 лет?

Гофштейн: Вы знаете, мы мне адресовали ряд вопросов, мне стоило бы на них ответить, а я вместо этого хочу спросить вас: откуда вы взяли все, что вы говорите? Дело в том, что те сведения, которые попадают в СМИ относительно этого уголовного дела, не имеют ничего общего с реальностью, с его действительным содержанием, и с тем, что происходило вокруг этого дела.

Казалось бы, описание происшедшего начинается и заканчивается с истории о Лейле Соколовой. Я был бы рад, если бы все было так примитивно просто, но дело совершенно не в этом. Да, Лейла Соколова дала заключение весьма уязвимое, спорное, не соответствующее научным методикам, но она сама в суде именно таким свое заключение или почти таким и назвала. Она сказала, что одной единственной встречи с ребенком, конечно, недостаточно для сколь-либо обоснованного достоверного вывода. Она говорила о том, что и обстановка, в которой проходила ее беседа с ребенком также не способствовала выяснению истины, поскольку ребенок был тяжело травмирован, поскольку он находился в обстановке больничной, не свойственной ему и влияющей на его психологическое состояние.

Более того, директор центра «Озон» по фамилии Цымбал (эта фамилия также часто употребляется в средствах массовой информации) направил в следственные органы письмо, оно есть в материалах дела, в котором он окончательно развенчивает заключение Лейлы Соколовой. Он сам, ее непосредственный руководитель, он говорит, что одной кратковременной встречи явно недостаточно для достоверного вывода о вовлеченности ребенка в сексуальные отношения.

Писпанен: И, тем не менее, 13 лет.

Гофштейн: И, тем не менее, 13 лет. Но не потому, или скажем так, не только по тому, что Лейла Соколова дала это свое смехотворное заключение. Если говорить о нем, вы правильно сказали, были там и ссылки на рисунки, сделанные без учета того общеизвестного факта, что Элина Макарова, потерпевшая по этому делу, с 4-х лет, а ей сейчас 8, обучается рисованию. И поэтому то, что она рисует персонажей нашей окружающей жизни реалистичнее, чем это делают многие ее сверстники, просто следствие того, что ее научили.

Кроме того, да, Лейла Соколова говорит: «С моей точки зрения слишком тщательно прорисованы у девочек бедра, грудь и талия». Но девочка - Элина Макарова - умелый рисовальщик, во-первых. А, во-вторых, посмотрите на книжки, которые продаются в детских магазинах для наших дошкольников, для сверстниц этой Элины Макаровой, - весьма фигуристые персонажи. Дети видят это, а не что-нибудь иное.

Писпанен: Барби тоже достаточно фигуристая.

Гофштейн: И Барби, совершенно правильно, в этом ряду.

Писпанен: А что же тогда повлияло на такой большой срок?

Гофштейн: Повлияло не на срок. Повлияло на квалификацию, на вывод суда о совершении сексуального преступления в отношении Элины, с моей точки зрения, и не только с моей, явно ошибочна интерпретация выводов молекулярно-генетической экспертизы, которая была проведена по этому делу. В действительности приговор опирается на три постулата: суд счел доказанным, что в моче девочки обнаружены сперматозоиды; суд счел установленным, что в мазке из влагалища девочки обнаружены сперматозоиды; суд счел также признанным, что на ее майке имеются помарки, в составе которой следовые количества спермы. Давайте с этим разберемся, если у меня есть немножко времени.

Казнин: Совсем немного, давайте коротко.

Писпанен: Схематично.

Гофштейн: Схематично. Что касается мочи. Как происходило дело в действительности. У девочки взяли анализ в больнице и поступили следующим образом: если это то, что было забрано на анализ, то сделали вот так, вот эту часть отдали лаборантам на микроскоп, а вот это пока осталось. И лаборанты заявляют: «Мы под микроскопом видели сперматозоид». Когда началась доследственная проверка, вот то, что осталось, направили на экспертизу в бюро судебно-медицинской экспертизы города Москвы, которое сказало: «Здесь ничего нет. Никаких сперматозоидов нет».

Писпанен: Какие быстрые сперматозоиды.

Гофштейн: Более того, после этого провели повторную экспертизу в головном экспертном учреждении, но и те эксперты сказали: «Нет здесь генетического материала».

Писпанен: Подождите, дело развалилось, получается?

Гофштейн: Это вам так кажется, что оно развалилось. Но вы только что сами доложили телезрителям, что Мосгорсуд внес серьезные коррективы в обвинительный приговор, но, тем не менее, сохранил его обвинительный характер. Чем опровергается вот эта вот очевидная связь, свидетельствующая об отсутствии сперматозоидов в моче? Показанием лаборантов в больнице, которые говорят: «Мы видели». И суд пишет: они же нам показали, что они видели. А вот куда девать вот это вот отсутствие, признанное экспертами? Суд ответил на этот вопрос очень просто: «Разрушились сперматозоиды». Но дело-то заключается в том, что «разрушиться» и «бесследно исчезнуть» - это совершенно разные вещи. Следы сперматозоидов здесь искали на клеточном, молекулярном уровне и не нашли не только сперматозоидов, даже их следов. По мнению всех ученых без исключения, такое бесследное уничтожение невозможно.

Писпанен: Может полтергейст какой-то?

Казнин: Александр, наверное, если бы здесь напротив сидел сейчас обвинитель, он бы приводит какие-то контр-доводы.

Гофштейн: Приглашайте, был бы рад.

Казнин: Понятно. Но это вы ведь будете в состязательном порядке, видимо, в суде продолжать делать.

Гофштейн: Будем продолжать, не сомневайтесь.

Казнин: Здесь другой момент еще важен. Ведь это очень деликатная, очень сложная история, которую, к сожалению, вот так вот стали обсуждать просто повсюду. В блогах, «за», «против», люди приводят свои доводы, в общем-то, не зная всех деталей этого дела. Здесь странно, что вот в этой сложнейшей истории так легко суд идет на существенное снижение срока - с 13 до 5 лет и еще переквалифицируют обвинение.

Гофштейн: Сначала переквалифицируют, а потом снижают наказание.

Казнин: Да-да. Это вообще обычная практика для судов вот так поступать? Ведь только что…

Писпанен: То есть, они как бы признали как бы свою вину, но не до конца?

Казнин: Это как с таджикскими летчиками, вот когда сначала их посадили на, по-моему, 14 лет, а потом выпустили, сказав, что они уже отсидели свои полтора года, грубо говоря?

Гофштейн: Вы знаете, я бы не стал говорить о признавшем свою ошибку суде. Суд усмотрел в действиях Макарова признаки другого преступления, значительно менее тяжкого. Это преступление потому и является менее тяжким, что карается значительно мягче. И суд привел наказание в соответствии с санкцией более мягкого закона. Вот что сделал суд. Конечно, это выглядит существенным снижением, но этого не достаточно для человека, который, как я убежден, глубоко в этом убежден, ни в чем не виновен, и жизнь которого по-прежнему разбита. Ему чуть легче дышится сейчас.

Казнин: Как вы объясняете произошедшее?

Гофштейн: Потому что приговор, которым Макаров признан виновным в совершении иных действий сексуального характера в отношении своей дочери, не выдерживал ни одного слова критики ни с какой точки зрения, в том числе и с юридической техники.

Писпанен: Подождите, значит, это заказное какое-то дело, как это бывает иногда случается в наших судах?

Гофштейн: Вы знаете что, я не знаю, кто заказал и заказывали ли Владимира Макарова. Я знаю, к сожалению, что развернутая в стране кампания с действительно опаснейшим злом - с педофилией - порой выливается в уродливые формы. Потому что, к сожалению, существует такое отношение к власти у правоприменителей, я имею в виду, прежде всего, следственные органы: дана команда - нужно доложить о ее выполнении.

Писпанен: Нужно срочно посадить педофилов, да?

Гофштейн: Так получается. Я никакого другого объяснения этому не нахожу.

Казнин: И тогда скажите, ближайшие действия защиты, как будет дальше развиваться все?