Юрист игумена Тимофея: дайте право, в конце концов, все объяснить

Олевский: Как сейчас самочувствие отца Тимофея?

Подопригора: Я так скажу: не здорово, если не сказать плохо. Было сотрясение мозга, усугубилось состояние, которое до этого у него было – хроническое заболевание, он обращался к нейрохирургу. То есть угрозы жизни, как в этом случае говорят, нет, а так – не очень хорошо. 

Олевский: Вы с ним разговаривали, он переживает из-за этой истории с ДТП? Что он говорит по этому поводу? 

Подопригора: Конечно, переживает. Еще бы – не переживает! Вы понимаете, здесь лейтмотив таков, что не просто переживает. Ведь у нас, если говорить о казусе, в гражданском законодательстве есть возмещение ущерба, да? Даже без вины, что называется. Но когда случается ДТП, особенно когда несколько автомобилей, я люблю… точнее, не люблю, а привожу на примере: если машины сталкиваются в полосе движения – по полосе или по полосам, где правостороннее движение, – и машины оказываются на полосе встречного движения, в любом случае виноват тот водитель, который находится в этом автомобиле. Даже если неисправна его техническая система, даже при этом, если он почувствовал себя плохо. Понимаете? Вот здесь такая ситуация. Поэтому мы и давали на этот счет не просто объяснения, а, связываясь с потерпевшими, или когда они с нами связывались, давали свою оценку не потому, что мы не виноваты, а просто по той причине, как выйти из этой ситуации с тем, чтобы было понятно для всех. 

Олевский: Вы понимаете, что сейчас любое происшествие со священником РПЦ вызывает повышенный интерес, и вы попадаете в поле зрения СМИ?

Подопригора: Мы попадаем не просто. Но я хочу сказать, что я практикую сам как юрист, и сам являюсь водителем, и сам являюсь страхователем, при условии, что страховщик у нас разная может быть компания. Я не видел ни одной ситуации, чтобы немедленно можно было сразу получить компенсацию. Здесь ситуация была такая, что виноват-не виноват, деньги давай сразу же, да? А то ты священник, мы об этом сразу на весь мир скажем, какой ты негодяй. Понимаете? И я в данном случае, как мирской человек, не могу на это реагировать спокойно. Даже, если уж на то пошло, какая разница, священник-не священник? Вопрос будет в том, виновен он или не виновен, если умышленное было какое-то его действие. Если неумышленное действие – ну, давайте оценку сделаем того ущерба, который нанесен. Слава Богу, все остались живы, здоровы. Могло быть значительно хуже. 

Олевский: Игумен Тимофей найдет возможность объясниться по поводу упреков, что он был нетрезв за рулем?

Подопригора: А вот в отношении этого – очень решающий момент. По мнению участников ДТП, он был невменяемым и прочее. На наш взгляд, это вообще просто выходит за рамки нормальные, потому что оценку этому дает всегда медицинское заключение. Здесь ситуация была такова, что у человека было сотрясение мозга. Мало того, на следующий день, когда он госпитализирован был, даже не на следующий день… Ну, да, получается, ночь была, было непонятно, как он вообще там – отвечал-не отвечал, что он давал какие-то там объяснения, потому что вопрос стоял о том, что… И здесь говорить, что он был невменяемым, от него был запах… Если человек перед этим плохо себя чувствовал, и у него с собой были лекарства, мало того – они с собой у него… И давать сразу ответы в отношении того, что он пахнет… Я пью валокордин, стоит мне его выпить, сразу же пахнет, немедленно пахнет, хочу я сказать. И пахнет очень сильно. 

Олевский: Расскажите, почему священник храма Илии Обыденного ни с того ни с сего сел за руль спортивного родстера, к тому же чужого, с дипломатическими номерами?

Подопригора: Да, действительно, такая была необходимость у него. И это не было ночное катание по Москве, это была необходимость. Мало того, это было накануне события, к которому готовились в храме. Вообще, даже совершенно не было никакой праздности, тем более там привязывается тем, что машина с дипломатическими номерами. Машина может быть разной. И если даже священник сел в эту машину, если у него есть водительское удостоверение, если у него надлежащим образом подтвержденные полномочия на это, полагаю, что на вопрос может человек отвечать, а может не отвечать. Но коль скоро так получилось…

Олевский: Но у игумена Тимофея в пастве среди прихожан есть довольно известные люди? 

Подопригора: Ну, понимаете, тут действительно можно говорить о том, что кто известен-кто неизвестен, менее известен. На самом деле, ну, что? Если человек известен, если у него хорошие качества – кто лучше? Известный, который проявляет себя или совершает поступки не очень хорошие – кто лучше? Здесь же мы не даем оценочную картину. В данном случае почему-то заинтересовало и потерпевшего, почему он решил это выпячивать, и, наверное же, средства массовой информации, что тем более машина, эти номера, священник.

Мне нужно было принимать решение – говорить или не говорить? Я привел пример вопиющий с собой. Вот меня лишал водительского, точнее, права вождения мировой судья, на мой взгляд, несправедливо. Я пошел по пути – оспаривал это в районном суде. И через 6 месяцев суд вынес решение, если не беспрецедентное, то сложное для доказывания. Но было изменено наказание, был штраф в 1500 рублей. Вот расскажите об этом! Но нет. Мне журналист Анатолий сказал: вы ж понимаете, здесь же священник, плюс тут машина, понимаете? Вот так, да? Ну, хорошо… Еще. Значит, какая принадлежность национальная? Хорошо. Я вам отвечу, что национальная принадлежность собственника машины – болгарин. Меняет это что-то? Скажите? Не меняет. 

Олевский: 17 августа, если я правильно понимаю, они наконец-то встретятся, все участники аварии,  в ГИБДД. Или нет? 

Подопригора: Понимаете, стороны могут встретиться и раньше. Ничего не мешает. Мало того, я вам даже скажу больше того – встречу предлагал даже я, будучи доверенным лицом, с тем, чтобы узнать у лиц… Более того, я вам отвечу даже – мне сказали: нет, вот завтра то, что мы с вами решили встретиться, узнать что и как, сейчас и немедленно, и принесите, что называется, с собой. Я сказал, что, вы знаете, как-то вот я не иду по этому пути и не хотел бы. Ах, так? Ну, мы с вами разговаривать не будем. Вот, собственно, было мое последнее общение, к сожалению. Завершая этот ответ, повторяю то, что говорил вашему коллеге: мы не занимаем позицию, что потерпевшие плохие, мы говорим о том, что был такой факт, ну, дайте право, в конце концов, будь то священник или кто-то другой, дать объяснения и представить доказательства те или другие. Ну, пусть, в конце концов, в данном случае возобладает правда. Если в данном случае скажут: негодяй какой, этот человек, в поступке своем. Ну, хорошо, ну, будем делать выводы, как это обычно бывает. Если, значит, здесь встает вопрос о денежном возмещении, и это безусловное обязательство будет, то необходимо будет его выполнять. Но до разбирательства давать оценку человеку… или с тем, чтобы это повлияло как-то на дальнейшее разбирательство… На мой взгляд, это совсем не правовое поле, тем более, если мы сейчас все являемся, или решаем, или, как это правильно, строим гражданское общество. Вот на этом маленьком примере – маленький, он, действительно, маленький пример – можно говорить о том, зрелое общество-не зрелое, готовы ли мы к этому или нет? Если мы идем, значит, по пути «известный человек», тем более он с саном каким-то, то тогда это будем делать в плоскости публичной, и это как-то повлияет на ход расследования. На мой взгляд, не совсем это правильно. И дело не в том, что является он при этом виновным или не является. Был бы не его месте какой-то другой человек, я, пожалуй, точно так же это говорил бы. Но не учитывать это невозможно, я это понимаю. Именно по этой причине я и общался с потерпевшими, чтобы понять их позицию и не допустить этого по возможности. По возможности. И вопрос с ними не стоял о том, как у нас говорят, «заплати, чтобы молчали» – да не было такого совершенно. Мне приводят примеры о том, что там какие-то люди были. Вот поверьте мне, я сейчас искренне говорю, я не знаю об этих людях. Ровно на следующий день, когда я этим занимался, с моей стороны ни разу такого не позвучало, и не могло прозвучать. Это не значит, что я святой и не решаю как-то эти вопросы. Спрашивая, но только в рамках этого некоего мирового соглашения, как нередко это возникает, потому что есть вред здоровью, есть моральный ущерб, по мнению участников, которые возникают. А моральный ущерб заключается в том, что, мол, я сейчас без машины, я страдаю. Да, действительно, понимаю. Я же не привожу судебную практику или практику Верховного суда, что является моральным ущербом? Моральным ущербом является… здесь дан короткий развернутый ответ. То, что я сейчас без машины, не является моральным ущербом. Но мы не занимали позицию такую, чтобы вот эти нормы сразу, так сказать, интерпретировать.

Мы не хотели бы занимать эту позицию, это должно для всех быть уроком, в том числе для священника, если он в нездоровом, в болезненном состоянии, если он садится на машину, не здорово это. Я это ему буду говорить. И не устану ему это говорить. Плохо себя чувствуешь – не надо ехать. Даже если в этом есть необходимость. Поступай по-другому. Вызывай такси, позвони мне, приеду-примчусь, если это нужно.