Грибы, мутанты и другие. На «Стрелке» презентовали книгу Дарьи Парамоновой о лужковской архитектуре

Кремер: Расшифруйте, пожалуйста, первую часть названия своей книги.

Парамонова: Попытка посмотреть на архитектуру «лужковского» периода другим способом вылилась в то, что я сделала некую своеобразную классификацию этой архитектуры. Эта критика насчет этого наследия всегда очень глобально к этому подходила: вся архитектура плохая. Было важно начать работать с того, чтобы просто посмотреть, из чего эта архитектура складывается, а когда я стала ее собирать, вдруг сами по себе начали складываться какие-то группы.

Кремер: Я смотрела, как вы представляли свой исследовательский проект еще на «Стрелке», и там у вас была группа «Плесень», которая мне очень понравилась.

Парамонова: Проект делался на английском языке, потому что эта была образовательная программа института «Стрелка», и категории изначально были придуманы по-английски.  По-английски это звучало как fungus, что все-таки гриб. Категория грибов самая популярная среди людей, которые интересуются моим проектом, потому что они самые очаровательные.

Кремер: Давайте объясним зрителям, о чем идет речь.

Парамонова: Категория грибы – такой вид коммерческой архитектуры, который появился за этот период времени после распада СССР, который по своей природе очень похож на природу живого организма. Это все, начиная от уличной рекламы, заканчивая торговыми центрами. Киоски – одни из самых ярких представителей этих живых организмов. Когда я делала этот проект, я наблюдала за ними, как в зоопарке. Они напоминают живой организм, в первую очередь, потому что то, что произошло с городским пространством после распада СССР, у него появилось то, что я называю «коммерческий функционализм», то есть пространство, способное приносить прибыль, и на этой особенности вырастают коммерческие результаты.

Кремер: Можно сказать, что «лужковский» период был периодом неуправляемого вырастания грибов?

Парамонова: Нет, это всего лишь одна категория, их на самом деле шесть. Первая категория – уникаты: это авторская архитектура. В момент, когда произошел распад СССР, личное и демонстрация личного стали законны. Например, «дом-яйцо» на улице Машкова. Еще есть категория – вернакуляры: это категория, которую чаще всего в прессе мы встречаем как «лужковский стиль». Манежная площадь, Новинский пассаж. Их самая главная характеристика – это не их внешний вид, а система отношений, которая стоит за всеми этими постройками. Архитекторы в период правления Лужкова находились в несколько дворцовой системе, в которой очень важны были эти отношения, и внешний вид, функция, местоположение зданий всегда были продиктованы очень сложной, интриганской системой.

Кремер: То есть нужно было, чтобы «пацанам» понравилось.

Парамонова: В том числе. Вернакуляры – это локальная характеристика. Эта локальность связана с тем, что это очень специфические, местные отношения.

Кремер: Под какую категорию подходит восстановленный Военторг и гостиница «Москва»?

Парамонова: Это одна из любимейших моих категорий. Я называю их «фениксы»: это здания, которые как бы из пепла восстановлены. В линейке этих «фениксов» церковь на Красной площади, она восстановлена максимально близко к оригинальным обмерам. В момент, когда накладываются современные черты, архитектура – свидетель. Я в своей книге пыталась каждой функции не просто смешное название, а понять, какие самые ключевые характеристики этого времени эта архитектура отражает. «Фениксы» очень сильно были завязаны на попытке восстановить прерванную историю, попытка перепрыгнуть через Советский Союз. Но на нее накладывались современные требования, например, подземная парковка в храме. Если ее нет, значит, здание не современное. Так, например, происходить трансформация с Храмом Христа Спасителя.

Кремер: Я вчера проезжала Храм Христа Спасителя, который первое время меня немного раздражал, в том числе тем, что его золото куполов не так блестело. Что-то с ним от времени произошло, от чего он даже пообтерся, стал естественнее. Появилось ощущение, что город принял этот восстановленный храм. Сначала было сложное с ним отношение в том числе и у горожан.

Парамонова: В этом удивительный феномен, который меня заставил отчасти заниматься этим проектом. Когда мы находимся внутри того или иного периода времени, мы не можем дать оценку, является ли это нашим наследием или нет. Удивительно, как со временем какие-то вещи, которые никем не признавались, сейчас символы. Безусловно, мы не знаем, что нас ждет, что из того, что сейчас мы терпеть все не можем и считаем, что это уродует наш город, со временем станет символом Москвы.

Кремер: Вы это все разделили на разные категории. Вы говорите о сохранении. Как отобрать, что сохранять, а что необязательно? Как разобраться в ваших категориях?

Парамонова: Изначально проект начинался как проект студии сохранения, который вел Рем Колхас. Он на Венецианском биеннале сделал очень провокационный проект, где он тему сохранения ввел в архитектурный дискурс. Это было важно начать архитекторам об этом говорить. Мне показалось, что нам необходимо разобраться во всем, что настроили, что из этого останется. Для каждой категории я придумывала свой метод сохранения.

Кремер: Что из «грибов» вы считаете необходимым оставить?

Парамонова: Я начну с «уникатов». Это здание, рассчитанное на реакцию зрителя, в отличие от любой другой архитектуры. Архитектуру нельзя оценивать рейтингом, но здесь я подумала, что это тот случай, когда можно. Если вы рассчитываете на реакцию, значит, должен быть рейтинг. Я сделала таблицу, где я по всем объектам считала количество написанных статей, запросов в интернете и премий. У меня сложился top 10. Я его предложила считать десяткой лучших «уникатов». Если у нас когда-нибудь встанет вопрос, что из «уникатов» оставить, они самые популярные. Там есть офис на Красносельской улице, «дом-яйцо»… Лучше купить книгу и посмотреть иллюстрации.

Кремер: Вы сказали, что книга электронная.