Бен Бернанке продлил стресс у инвесторов

Весь день инвесторы с замиранием ждали выступления главы Федеральной резервной системы США Бена Бернанке. В шесть вечера по Москве он выступил, с часовым опозданием.

И отложил введение стимулирующих мер для американской экономики.«Сейчас уже ясно, что посткризисное восстановление американской экономики идет гораздо более медленно, чем мы ожидали», - сказал Бен Бернанке на конференции в штате Вайоминг, чем озадачил биржи.

Американские инвесторы, похоже, не понимают, как реагировать на слова Бернанке.

Понимают ли российские - мы обсудили с нашим гостем - главным экономистом ВТБ Капитал Алексеем Моисеевым.

Писпанен: Каким образом отреагировали биржи?

Моисеев: Сначала испугались, а потом наоборот отыграли обратно. В принципе, не знаю, как реагировать. Так всегда бывает: когда чего-то ждешь, потом раз – и получаются пустышка, и тогда непонятно, что делать. То есть в принципе, считаю, что ничего интересного Бернанке не сказал. Там было две части. В первой он оправдывался в своих предыдущих действиях, во второй он говорил о том, что у нас большие разногласия, и поэтому он сделать ничего не может. К сожалению, все решения отложены до сентября.

Писпанен: Он пообещал же, что в сентябре все-таки будут какие-то решения опять, все в нетерпении будут ждать выступления Бернанке.

Моисеев: Естественно, он сказал, что в сентябре мы вернемся к рассмотрению, то есть мы снова обсудим то же самое в сентябре.

Зыгарь: Почему он медлит?

Моисеев: Две причины. Во-первых, есть оппозиция серьезная к принятию новых решений по печатанию денег, по сути. Во-вторых, неочевидно, что это надо делать сейчас. В принципе, финансовые рынки этого хотели бы, и диктат финансовых рынков, конечно, на принятие политических решений в Америке очень большой. Не только потому что такие там лоббисты эффективные на Уолл-стрит, а еще потому, что уровень котировок акций в значительной степени определяет уровень благосостояния рядовых американцев. Как вы знаете, там держателями акций являются все пенсионеры. В чем еще проблема. Я специально принес, здесь 13 страниц – это выступление, оно уже есть на сайте Федерального резерва. Там нет самого главного. Мне это напоминает отчет о мерах по совершенствованию хозяйственного механизма, который советские экономисты приготовили в 1983-1984 годах - о том, что здесь надо подкрутить, здесь подвинтить.

Писпанен: Есть еще недочеты на местах.

Моисеев: Да-да. А так все хорошо.

Зыгарь: Но никаких системных выводов не делается?

Моисеев: Вообще никаких.

Зыгарь: Близорукость налицо.

Моисеев: Не знаю. Близорукость или просто политическая неспособность, нежелание говорить такие вещи.

Писпанен: Но считается, что как будто бы Федрезерв не зависит от некой политической воли. Или это не так?

Моисеев: В принципе, не зависит. Но мы уже знаем, что Конгресс пригрозил принять закон о лишении Феда независимости этой самой. Конгресс, как мы знаем, может принимать любые решения, примерно как Съезд депутатов в 1993 году принимал любые решения – то же самое и здесь. Это первое.

Писпанен: Он просто испугался, получается?

Моисеев: Я не знаю. Я думаю, что они просто не знают, что делать. В принципе, это не Бернанке должен говорить о таких вещах. Может быть, если это был бы такой лидер общественного мнения как Уолкер в свое время, он бы, наверное, выступил и сказал. Бернанке, если честно, более такой технократический председатель Федрезерва. Он не лезет в политику слишком далеко. Он какие-то вещи пытается называть - про фискальные проблемы, про проблемы банковского сектора, но он не выходит и не говорит, что в американском банковском секторе нет капитала. Японский опыт показывает: пока этого капитала не будет, роста не будет. Бюджетные расходы неэффективны и завышены, надо сокращать расходы - это вещи он не говорит. Это надо сказать, но даже если он и сказал бы, ничего бы не произошло.

Зыгарь: Именно же Бернанке в 2008 году был одним из главных катализаторов тех довольно болезненных, смелых решений, которые принимались тогда. Сейчас он уже устал или как?

Моисеев: Просто экономическая наука – это, по сути, не наука, это некий сбор правил, которые меняются в зависимости от того, что происходит каждый раз. Это наука, которая постоянно корректируется и учится. Как говорил Полтерович, наш академик: «Не может быть науки, у которой нет аксиомы». Вот экономика – это как раз такая наука и есть. Бернанке всю жизнь изучал опыт Великой депрессии, главный урок Великой депрессии, как оказалось тогда, то, что нельзя предоставлять финансовую систему самой себе – необходимо, экономическим языком говоря, компенсировать падение мультипликатора путем печатных денег. Это то, что привело к Великой депрессии – что этого тогда не сделали. Бернанке ту проблему тогда решил, он ситуацию стабилизировал.

Зыгарь: Ага, то есть Бернанке, получается, такой узко специализированный эксперт, он умеет спасать от Великой депрессии. А от невеликой депрессии он уже не умеет, то есть от какой-то такой отхляби и от нестабильности он не спасет?

Моисеев: Это как если дать такой медицинский пример – условно говоря, можно подключить аппарат искусственного дыхания и стабилизировать ситуацию, человек не умер. Но дальше-то что? Он не то что не умеет – у экономики нет ответов на эти вопросы.

Писпанен: Вообще странно, вы говорите – нет ответов на эти вопросы. Но тем не менее, Европа, когда столкнулась с теми же самыми проблемами, они достаточно жестко поставили все проблемные зоны, проблемные страны практически даже не перед выбором – указали, что только так и никак иначе. Затягивайте пояса, урезайте расходы, бюджеты и т.д.

Моисеев: Затягивать пояса – чтобы что? Чтобы стабилизировать ситуацию. А чтобы расти – что делать? Тоже непонятно. Принципиально проблема понятна, что последние 20 лет экономики Запада росли, по сути, за счет надувания финансовый пузырей и, по большому счету, эбьюза, если говорить по-английски, нас с вами. Богатство мировое было там из-за превосходства финансовой системы. Теперь финансовая система обанкротилась и больше не работает, поэтому, по идее, они должны оказаться в стагнации и богатство должно идти на Восток в Россию, Китай, Индию и т.д. Наверное, так оно в конечном итоге и произойдет, но Бернанке это не помогает решить его проблему.

Зыгарь: Получается, что никакого выхода у Бернанке не будет, в том числе, его нерешительность для нас даже плюс.

Моисеев: Нам, наверное, было бы лучше, чтобы все-таки снова пришел печатный станок, потому что это, наверное, ускорило бы эти процессы, это обеспечило бы более высокие цены на нефть, соответственно, решило бы наши бюджетные проблемы, которые тоже накопились и выглядят не очень красиво. Потом инфляционный сценарий – если не сваливается в гиперинфляцию – всегда более гладкий. Потому что дефляционный сценарий, как было в Великую депрессию – это масса безработицы, голод и т.д. Инфляционный – когда инфляция 7-8% - позволяет проблемам более сглажено проходить. Поэтому нам, конечно, было бы лучше так, но для Бернанке 7-8% - это, конечно, политическая смерть, катастрофа для доллара и американской финансовой системы. Поэтому он и не решается на такие меры.

Зыгарь: А если бы сейчас во главе Федрезерва стоял бы такой сильный лидер – Уолкер, Гринспен, не технократ как Бернанке, а именно смелый лидер, вот что бы он мог предложить?

Моисеев: Уолкер был в такой ситуации, он просто сказал, что «Моя задача – это обеспечить здоровье финансовой системы, и мне все равно, если после этого будет Великая депрессия». Он бы так сделал бы. После Великой депрессии Америка в конечном итоге военные приготовления и военные заказы. По большому счету, то же самое сделал Рейган. Он, по сути, объявил, как тогда говорили, новый виток гонки вооружений, который и угробил Советский союз в конечном счете технически, и это завело экономику - жесткая денежная политика, мягкая бюджетная политика. Но сейчас же кончилось время мягкой бюджетной политики. Вообще, я почему и говорю, что рецептов нет. Их сейчас не видно. Поэтому я боюсь, что мы входим в период длительной стагнации, пока технологических не будет прорывов. Америку, Запад может спасти, как в 70-е годы, технологический прорыв – появление компьютерных технологий, появление нового образа мировой современной экономики. Отход от экономики угля и стали, приход к экономике постиндустриальной – то, что произошло в 70-е. Я не знаю, что это сейчас будет – нанотехнологии или что-то еще, но что-то должно такое произойти.