«Нельзя прокуратуре разбираться в художественном замысле». Режиссер оперы «Тангейзер» про обвинения в оскорблении чувств верующих

Как передал корреспондент Сибкрай.ру из зала суда, Кулябин подал ходатайство о переносе заседания по своему делу, так как сменил защитника. Ранее его интересы представлял Валентин Демиденко, теперь же он заключил договор с Сергеем Бадамшиным, который защищает по аналогичному делу директора Театра оперы и балета Бориса Мездрича. Необходимость отложить рассмотрение режиссер обосновал тем, что новый адвокат не был извещен о времени заседания.

Батанова: Тимофей, вы, наверное, уже читали в фейсбуке и твиттере, что подписывают петицию, очень много уважаемых творческих людей высказалось в вашу поддержку. Как вы думаете, повлияет ли это как-то на заседание суда 10 марта или на решение судьи?

Кулябин: Я не знаю. Я не понимаю логики во всей этой ситуации с самого начала: с заявления, с проверки, с вынесения постановления и последующим судебным заседанием. Все происходящее в самые первые секунды для меня не поддается логике и какому-то анализу со стороны здравого смысла. Искать логику дальше я не намерен, потому что это довольно бессмысленно. Единственное, что я должен сказать, что я бесконечно благодарен всем-всем, кто высказывает и пишет петиции, письма и обращения в пользу спектакля. Борис Михайлович Мездрич выступал в поддержку. Я думаю, что очень важно, это очень важный процесс. Я думаю, что это большая моральная нагрузка. Я не успеваю за всем  этим следить и стараюсь оградиться от этого, потому что очень нестандартная ситуация, в которой я оказался. Они расшатывает привычный образ жизни очень сильно. Но что касается повлияет/не повлияет, я вам ответил.

Батанова: Примеру митрополита Тихона, который пожаловался на вашу оперу в прокуратуру, последовал священник Свято-Михайловского собора Ижевской епархии РПЦ — он пожаловался президенту Удмуртии на постановку «Метели» по повести Пушкина в театре Ижевска. Но там министр культуры Удмуртии довольно вежливо и внятно ответил, что ничьи чувства не были задеты, что каждый сам выбирает для себя, что смотреть, никто насильно в театр не гонит, чтобы видеть эту постановку. Какая реакция официальных властей Новосибирска? Все-таки у вас довольно свободный продвинутый город. Знаете ли вы о том, как отреагировали чиновники на эту жалобу и на вашу оперу?

Кулябин: Честно вам скажу: я знаю, что был круглый стол, кажется, вчера, на нем присутствовал человек из прокуратуры, присутствовали эксперты и представители театральной общественности. И происходило обсуждение, я на нем не присутствовал, но я честно скажу, что информации такое количество, что если я сейчас начну все это изучать и мониторить, то я с ума сойду. Я думаю, что информацию эту можно найти в интернете.

Батанова: Я имею в виду, что, может быть, вам звонили, говорили, что все будет нормально, разберемся?

Кулябин: Мне звонят и пишут очень много слов поддержки, в первую очередь, и местные, и из других городов и театров, где я работал и не работал, и из-за границы. И этот поток общий слов поддержки, их огромное количество. Я всем благодарен. Этих слов так много, что я просто не успеваю отвечать и просматривать. Я стараюсь себя от этого оградить: от негатива и от позитива. Я осознаю и понимаю, что это прецедент, который возбудил огромную волну поддержки в сторону защиты спектакля, а не какую-то другую. Это, наверное, правильно, потому что в большинстве этих высказываний слов поддержки звучит главное, что тут спутана система координат в этом деле. Нельзя прокуратуре разбираться в художественном замысле — это две разные зоны. Это две системы координат, которые не должны никогда пересекаться, но каким-то парадоксальным образом они встретились. И поэтому возникла такая реакция на это бурная.

Батанова: Вы в интервью порталу «Медуза» говорили, что опера не имеет отношения к российскому обществу, вы ее не переносили в нашу действительность. Здесь нельзя не вспомнить «Левиафана» и Андрея Звягинцева, где его и актеров обвинили в нападках на РПЦ и российскую действительность. А Звягинцев говорит, что он снимал это кино про людей вообще, что никак это не связано с Россией. Вот такую реакцию, когда официальные лица РПЦ в какой-то критике сразу же видят себя — вы как это расцениваете? Это успех режиссера, либо это говорит о проблемах в обществе, если сразу же все примеряют на себя и подают в прокуратуру после этого?

Кулябин: В вашем вопросе было 4 заложено. С какого начать?

Батанова: Можно ли говорить о том, что если мы, даже не перенося на российскую действительность, вещи какие-то показываем и их сразу же примеряют на себя, в первую очередь, официальные лица, которые говорят, что это критика их, то о чем здесь можно говорить? То, что режиссер, сам того нехотя, показал российскую действительность, либо то, что все равно есть какая-то боязнь, что сейчас покажут наши проблемы, и даже если это не наши проблемы, то все равно наверняка это хотели нас в первую очередь раскритиковать?

Кулябин: Нет, я в первый раз слышу такое мнение. Я не могу вообще никак комментировать заявление, поданное от человека, который не был на спектакле. В принципе, я вообще не хочу эту ситуацию обсуждать. Человек, который Пастернака не читал, но осуждает — я не могу с ним разговаривать в прямой логике, потому что нет предмета разговора. Второе — никакой критики в этом спектакле никакого общества там не было, это спектакль про одного человека, про художника, который, нарушая общественный запрет, несет очень тяжелое наказание. Это наказание не только от того же общества, но и от себя лично и от действительности. Это спектакль немного не про то, про что многие пишут. Тех, кто его видел — всего 3,5 тысячи, поскольку было 2 показа. А те, кто его не видел, о нем говорят гораздо больше. Дискурс этой беседы сводится на тему, которая вообще не главная в спектакле. Этот спектакль вообще близко не про религию, он про муки творчества и про цену творчества, и про художника. Но никак не про противостояние священников, еще кого-то с кем-то.

Батанова: Если вас попросят изменить спектакль, вырезать то, что вызвало недовольство, вы согласитесь на это?

Кулябин: Это должен стоять конкретный вопрос. Вы очень абстрактно задаете вопросы.

Батанова: Может, какая-то конкретная вещь возмутила чиновника из РПЦ, который подал жалобу в прокуратуру?

Кулябин: Судя по судебному заседанию, их несколько. Если начинать убирать то, что их возмутило, спектакль не нужно играть, потому что уходит большая часть музыки. Там невозможно это вырезать, на этом построен замысел, в частности. Сцену «Венеровского грота», если ее вырезать, то оперу можно дальше не играть. Это первый акт из трех. А второе: я думаю, что все-таки когда кто-то просит кого-то что-то вырезать из спектакля — этому есть определение. Это слово называется «цензура». И дальше не имеет, мне кажется, особого значения — вырезано 90%, 10% или 0,5%. Мы уже фиксируем сам факт, что что-то было изменено. Опять же повторюсь, что такая практика в советское время была, долгие периоды спектакли принимали, приходили люди и решали, какую сцену можно, какую можно изменить. Это продолжалось на протяжении многих лет, цензура существовала и все с ней жили. У нас цензуры нет сейчас, мы живем в светском государстве. Этот прецедент есть, и в этом вся сложность.

Батанова: Последний вопрос: РПЦ выразили надежду, что этот конфликт будет разрешен мирно и без судебных разбирательств. В это же время в Госдуме призвали вас посадить. Вы опасаетесь, что будет заведено уголовное дело после административного дела?

Кулябин: Практически тот же самый ответ, что на первый вопрос. Сейчас дело стало резонансным. Один говорит одно, другой говорит другое, третий говорит третье. Можно много чего говорить. Поскольку я не понимаю логику происходящего, она не вписывается в мою ни человеческую, ни жизненную, ни в другую систему координат — все, что начало происходить с первого самого иска, для меня это не поддается никакой логике. Я не вижу здесь логических взаимосвязей, поэтому сейчас я могу начать бояться, что заведут уголовное дело, что вырежут спектакль, начать бояться еще чего-то — все это принадлежит к той логике, которую я не понимаю изначально. Поскольку я ее не понимаю, сейчас бессмысленно бояться уголовного, административного дела, еще чего-то.

Фото: www.gazeta.ru