Лия Ахеджакова: Путин бы меня не услышал. Чем больше сопротивление, тем сильнее он стоит на своем

Таратута: Всякий раз, когда я вас вижу, вспоминаю этот кусочек про 7-летнего мальчика из фильма «Гараж», который говорил: «У верблюда два горба, потому что жизнь - борьба». Вы ощущаете себя в таком постоянном  анекдотическом типе борьбы, что она не заканчивается, а бороться нужно и нужны силы?

Ахеджакова: Да, всё происходит вопреки, вот в моей жизни так, и чем дальше, тем больше. Когда ещё пытаешься помочь чужим заботам и общим заботам как-то, а вдруг твой маленький голос кто-нибудь услышит, тогда вообще получается, что всё сопротивляется, всё вопреки, и всё плевать против ветра, всё абсолютно. Я никак не пойму, почему я, как часть этого огромного сообщества, которое называется население, всё время виновата, почему против меня какие-то страшные репрессивные законы, которые сыплются на голову со скоростью, вчера мне стукнуло в голову, как кролики размножаются. С такой скоростью репрессивные законы приходят, причём они не всегда обоснованы, но они все, как борьба против меня, если я население.

Таратута: Скажите, а вам эта борьба полезна или она носит характер нельзя не поступить так?

Ахеджакова: Я выскажу такую мысль, что мне кажется, что такое изобилие репрессивных законов и поправок обычно существует во время войны, при чрезвычайном положении, а у нас ведь нет чрезвычайного положения. Я всё время думаю, с кем вы воюем, почему так закручиваются гайки. Я поняла, с нами, с населением, воюет власть, с нами воюют. Мы оказались неприятными, мы не подчиняемся, у нас своя воля, мы недовольны. То мы не довольны нелегитимными выборами, то мы не довольны коррупцией. А коррупция – это же всё против нас, это всё с нас соскребают. То мы не довольны, что людей убивают в СИЗО, то мы не довольны, что убили человека, который помог нашему государству и обнаружил 5,6 миллиарда украденных денег, за что и погиб, причём насильственным способом. Дальше мы всем народом узнаём, что это в годовщину смерти этого человека Серёжи Магнитского люди, которые способствовали его убийству, люди, которых он обвинял, получают ордена.

Таратута: Я вас позвала,  в том числе, и потому что вы со своими коллегами с режиссёром Мирзоевым и другими замечательными людьми на днях записали ролик, в котором призываете людей 13-го числа выступить против закона, который звучал под разными названиями: «антимагнитский», «антисиротский».

Ахеджакова: Ещё «людоедский» у него теперь кликуха.

Таратута: Вы на что рассчитываете в ситуации, в которой вы и люди, которых вы призываете, должны выйти на площадь? Вот кто-то принял закон, сначала Дума, потом Совет Федерации, потом президент, то есть люди поставили свою подпись массово, последняя точка поставлена. К кому тогда обращение? Что может измениться?

Ахеджакова: Я-то думаю, что ничего не изменится, и даже если миллионы выйдут на улицы, ничего не изменится. Что-то должно меняться в совершенно других пунктах нашего расписания, так скажем, потому что я не верю, что этот закон можно изменить. Но мы не должны быть людской тёмной массой, мы должны доказать, что нам это омерзительно. Это весь мир должен увидеть, оказывается, наш голос уже никто не слышит, 100 000 голосов в «Новой газете»  никто не услышал, никто этим не занимается. Мы должны высказать своё мнение, мы должны высказать свой гнев по этому поводу. Я бы к Астахову обратилась, ведь он должен защищать интересы детишек. Сейчас, говорят, он на Лазурном берегу со своей семьёй отдыхает.

Таратута: Позиция Астахова старая, последовательная: после каждого убийства ребёнка американскими родителями он выступал за отмену американского усыновления.

Ахеджакова: Но он же знает, что у нас маленьким инвалидам жизнь не сулит ничего. Чтобы довести ребёнка до нормального состояния, который родился инвалидом, нужны гигантские деньги. Ни одна семья, которая усыновит тут ребёнка, не имеет такие деньги. Более того, наша медицина пока ещё не справляется с этими вещами, может, и есть такие врачи, но их же искать надо, это тоже огромные деньги, а в США это сделать можно, и люди хотят это делать. У нас берут детей, у меня в театре есть семьи, которые взяли, но берут здоровых и хорошеньких детей. Я это понимаю абсолютно, невозможно взять инвалида в семью в России, а американцы берут. Сейчас я услышала информацию, что оказывается не 50 семей, а 500 семей хотят усыновить детей-инвалидов. Есть уже договорённость, а тут возникает этот страшный закон. Это абсолютно бесчеловечно.

Таратута: А как у вас в театре относятся к тому, что происходит? Собирается кто-то поучаствовать в противостоянии этому?

Ахеджакова: Я не знаю.

Таратута: Вы записывали ролики, вы приглашали кого-то из коллег?

Ахеджакова: Не я приглашала, меня пригласили, но у меня есть люди, которых я всегда предлагаю, например, Эльдар Александрович Рязанов. Я могу себе позволить сказать, чтоб позвонили Эльдару Александровичу Рязанову. Я уверена, что он найдёт какие-то очень важные и нужные доказательства, может, я их не найду, а он найдёт. У меня есть такой друг Ясулович, звоните ему. Кваше, я всегда говорила: «Звоните Игорю!», он найдёт свои аргументы. У меня не хватает аргументов, но мне кажется, это так ясно, что более беззащитных, более несчастных существ на земле, чем ребёнок, родившийся инвалидом, или с какой-то ущербностью, или с нездоровьем, если от него мама отказалась, и он попал в интернат, нет!

Таратута: А вы знакомы с действующими депутатами из числа известных людей? Вообще вас жизнь когда-то сталкивала со спортсменами, с певцами, актёрами?

Ахеджакова:  С актёрами я каждый день сталкиваюсь.

Таратута: Из тех, кто голосовал за этот закон, кто говорил на эту тему.

Ахеджакова: Меня потрясают эти люди, я думаю, что они голосуют из карьерных соображений.

Таратута: Я просто хотела спросить, существуют люди, которым есть, что терять, мы знаем депутатов, которые даже оправдывались, голосуя, говорили, что это партийная дисциплина, кто-то говорил, что это дело их жизни. У нас тут сидел депутат Васильев и сенатор Петренко, которые говорили, почему они так поступают. Есть известные люди, некоторые из них пожилые люди, меня всегда интересовал вопрос- что терять таким людям, если они проголосуют как-то иначе. Как вы можете это объяснить? Что, например, может потерять Ирина Роднина?

Ахеджакова: Я не знаю, что-то она потеряет. Тут есть всему оправдание - Бог накажет, Господь накажет за такие вещи.

Таратута: Нет-нет, я говорю о том, что может заставить человека следовать партийной дисциплине, если человек прожил независимую жизнь?

Ахеджакова: Очень хочет быть депутатом. Они хотят быть депутатами, они хотят иметь преференции какие-то, они хотят быть при власти. Понимаете, пол России кричит что-то против этой Яровой, а ей приятно, она стоит на своём, она уверена в своих позициях. Она может наказать, она может отменить, она может завернуть гайки, она выступает  с этими предложениями. Ей всё равно, что какая-то актриса Ахеджакова смотрит на неё с ужасом и думает, что в седьмом поколении может наказать.

Таратута: Я вы готовы выйти с портретом Ирины Яровой?

Ахеджакова: Куда?

Таратута: На митинг.

Ахеджакова: Зачем мне её портрет носить?

Таратута: Я почему вас спрашиваю, как вам сама идея части организаторов выносить портреты?

Ахеджакова: Пусть люди узнают, кому они обязаны этим страшным законом. Ведь это всех касается, есть вещи, которые люди пропускают, например, оскорбление чувств верующих, не понимая, что он может стать жертвой этого закона. Мы же не знаем, в чём чувство именно этого верующего, мы не знаем, где и когда он будет мной оскорблён. Может, я не ту пьесу играю, может, я выгляжу неправильно с его точки зрения, и в нём это всё клокочет, может, я не те слова говорю со сцены, и он подаёт уголовное дело.

Таратута: А вы не видите в этом некоторого диссонанса? Например, если ваши противники вышли бы с вашим портретом, как с вражеским?

Ахеджакова: И выйдут, но я не такая крупная птица, как Яровая. Но если бы я была во власти и с моим образом мысли, вышли бы. Было же уже, что плевали и топтали, например, портреты правозащитников.

Таратута: Меня просто интересует позиция ваша по этому конкретному поводу - будет шествие и будут плакаты.

Ахеджакова: Мне очень понравилась эта идея. Кто выпустил эту идею? Мне кажется, что больше всего за это должен отвечать Астахов. Это идея чудовищная, мы лишили шанса самых беззащитных. У меня много сейчас накопилось негатива в отношении этих людей.

Таратута: Вы уже давали комментарий по этому поводу и сравнили ситуацию, в которой депутаты выпускают законы, которые вам несимпатичны и кажутся репрессивными, с актёрской медвежьей болезнью. Что перед выходом на сцену роль не выучена, а выходить на сцену надо, и человек от страха ломает дрова.

Ахеджакова: Мне не кажется уже сейчас, что это только от страха. Мне ещё кажется, что это карьерные планы, чтоб уцепиться за эту кормушку, чтоб быть  на устах у всех, даже если, как у Чехова, какой-то сделал ужасный поступок, но газеты написали, чтоб о них писали, чтоб их имена звучали, что они такие солдаты своего дела, что они такие верные путинцы, что они верны своему народу, а на самом деле они же воруют.

Таратута: А насколько вам кажется, человек известный должен  высказываться в таких громких общественных случаях? Есть ваши коллеги, которые говорят, что не выступают в таких случаях, потому что они не хотят навязывать своё мнение поклонникам.

Ахеджакова: Называется «промолчи - попадёшь в палачи». Это всё-таки вопрос порядочности, и конечно, какого-то мужества, потому что сейчас уже инакомыслие  имеет последствия. Вы видите, Оля Романова из-за того, что она написала, причём, слово, которое обозначает продажность... Я теперь боюсь сказать что-то, и мне пришьют уголовное дело, а не хотелось бы, это ещё всё впереди. Пришьют за то, что она назвала выходящую из автозака даму…

Таратута: Не совсем цензурным выражением.

Ахеджакова: Это цензурное выражение, это адекватное название продажности, а продажность имелась в виду, потому что винтят ни в чём неповинных людей. Сейчас они сидят, двое слепнут там, сходят с ума эти ребята, болеют, 18 человек. За что?  Девушку обвиняют, что она куском асфальта ударила полицейского. Да ты мужчина или кто? Кто тебя ударил, ребёнок, девочка? Вот это всё вместе - это так некрасиво, это так стыдно и бесчеловечно, противно очень!

Таратута: Мы с вами обсуждаем, что, по-вашему, человек не должен молчать,  а где достаточная мера участия известного человека в таких процессах? Достаточно ли, по-вашему, прийти со значком «Дети вне политики» к президенту, как поступил актёр Константин Хабенский?

Ахеджакова: В зависимости от того, куда бы я попала, я бы соответственно и действовала. Не знаю, мне трудно кому-то давать советы, но вот эта «лизость к телу», знаете, сейчас такой проект есть радиостанции «Коммерсант FM» «Лизость к телу», это стыдно.

Таратута: Среди получателей этой премии были люди вполне состоявшиеся, независимые, которых тоже сложно тронуть. Привычка?

Ахеджакова: Не знаю. Вообще среди актёров есть очень много людей, которые считают так же, как я, просто их не приглашают на ваш канал и не дают эфиры на «Эхо Москвы», поэтому у них нет возможности высказаться. Но есть очень много звёздных людей в шоу-бизнесе, которые воспринимают эту «лизость к телу» как правильное поведение.

Таратута: А верно ли я помню, что именно у вас в театре после участия некоторых актёров  в некоторых предвыборных кампаниях другие актёры не подавали руки?

Ахеджакова: Про это я ничего не слышала, в нашем театре это невозможно.

Таратута: А как вы относитесь к такому роду разделению на лагеря?

Ахеджакова: А у нас всю Россию сейчас раскололи, раскололи этим делом Pussy Riot, когда стенка на стенку. Мои очень близкие друзья, которых я никогда в жизни не могла заподозрить, тоже говорили: «Пусть отсидят, так им и надо, как они смели», но я иначе думаю.

Таратута: А добру вообще нужна пропаганда? Люди должны пропагандировать отличие добра от зла, как в этом случае?

Ахеджакова: У каждого своё представление

Таратута: Нужно ли объяснять остальным, что такое добро и зло? Или действительно понятие либеральной пропаганды существует, и это такое же зло, как нелиберальная?

Ахеджакова: Вот этим должен заниматься, как ни странно, и театр и кинематограф.

Таратута: Как вы это видите?

Ахеджакова: Я это вижу очень просто: должны быть спектакли, которые своим путём, языком искусства будут людям открывать те истинны, которые для них пустой звук. Нужны такие книги, спектакли, телевизионные передачи, иногда они есть, но наше телевидение сыграло огромную роль по созданию людей, которым всё равно, это я мягко сказало, которые принимают то, что сейчас происходит за стабильность. Это телевидение, и его роль огромна.

Таратута: Как вам кажется, есть ли какая-то жизнь у людей протестно или не протестно настроенных вне Путина? Можно ли жить, не вовлекаясь в борьбу эмоционально настолько, насколько это делают оба лагеря? Как вам кажется, сегодня это возможно?

Ахеджакова: Конечно, если у тебя болен ребёнок, если у него онкология, есть ещё масса болезней таких детских, я немного в курсе этого дела, люди будут думать только о том, где денег достать, и как доехать до хорошего врача и больше ни о чём.  Потому что государство не помогает, помогают частные фонды, помогают какие-то люди, у которых есть деньги, но где найдёшь этого человека, и как упадёшь перед ним на колени, чтоб он дал эти деньги? Я несколько раз звонила, и люди давали, но не всем  и не всегда. И если у тебя болен ребёнок, ты заложник этого. Вот почему я говорю, что для ребёнка, у которого нет родителей, это великий шанс, чтоб тебя усыновили люди, у которых есть такая возможность.

Таратута:  Если бы к вам завтра или послезавтра пришёл президент, что произошло бы у вас на сцене? Вам есть сейчас, что ему сказать?

Ахеджакова: Лично мне есть, что сказать, но он всё равно не услышит. Он странный человек, чем больше сопротивления, тем сильнее он стоит на своём. Я присутствовала, когда с ним разговаривал Юрий Шевчук, он не слышит.

Таратута: Может быть, тогда не сопротивляться, чтоб избежать…

Ахеджакова: Чего избежать?

Таратута: Усиления давления.

Ахеджакова: Не знаю, у каждого свой путь, у каждого своя дорога. Как тебе совесть подсказывает, так и приходится  себя вести. Иногда лучше промолчать, но вот я вам говорю: «Промолчи - попадёшь в палачи».