Ирина Апексимова: меня убивает, что люди поделились на «москалей» и «хохлов»

Таратута: Ирина, завтра у вас важное событие…

Апексимова: Сегодня вечером.

Таратута: Я говорю о фестивале театральном, о марафоне, и называется он «Театральный демарш». А почему демарш?

Апексимова:  В этом есть какой-то заряд в этом слове, мощный заряд.

Таратута: А соответствует действительности?

Апексимова: Вы знаете, соответствует. Если говорить про сегодня, сегодня в 10 часов вечера мы должны начать демарш с показа оперы «Евгений Онегин». Сегодня, спасибо большое погоде, был сумасшедший ураган, пока мы в парке строим сцены, проверяем экраны, и вот ровно этот экран надувной, роскошный, театра «Эрмитаж» лопнул нафиг и сдулся. Силами дирекции парками, силами администрации демарша, слава Богу, нашли, я буквально перед эфиром была на связи, мне сказали: «Не волнуйся, новый экран уже на Павелецкой». Все состоится, но вы понимаете, что такое заряд демарш.

Таратута: Только слово «демарш» использовано или есть какая-то протестная история в самой задумке?

Апексимова: Да, конечно. Потому что демарш – это нарушение территориальной целостности, а мы нарушаем территорию театра, привычную театральную коробку и выводим театр к людям на улицу. Там будет сцена, декорация, звук, костюмы, свет: все, что должно быть, но не будет самого главного, что ограничивает зрителя от его побега от неинтересного спектакля. То есть это вызов, демарш артистов, которые считают себя профессиональными и могут выдержать такое огромное открытое пространство.

Таратута: И перемещение людей, если им неинтересно.

Апексимова: И перемещение людей, и отсутствие фонограммы «Выключите мобильные телефоны» или что-то такое. Вот в этом весь смысл.

Таратута: Театр и театральные постановки сейчас оказались на авансцене борьбы… я хотела сказать «борьбы с государством». Нет, это государство борется с некоторыми театральными постановками. Ощущал ли это на себе фестиваль? Есть ли у вас какие-то в графике истории, которые были на острие этих атак?

Апексимова: Вы знаете, нет. И не согласна, что государство борется с театром, мне кажется, что это не та борьба, которую невозможно выстоять. Вы имеете в виду запрет мата? Это не борьба. Может, это и к лучшему. Я сама разговариваю на этом языке с 8 утра до 12 ночи, но мне тоже кажется, что на сцене… это не получается у наших артистов органично. Всегда ощущение, что есть бравада «Я могу говорить матом со сцены», ну не верю я в это.

Таратута: Нет, я говорю сейчас о контексте, в котором мы существуем. Почему я говорила про борьбу государства и театра, это только в какой-то момент стало ясно. Есть программа Дмитрия Киселева, который вдруг почем-то дошел и до театра, назвал представителей театральной той самой «пятой колонной». Тогда звучал Богомолов и Кирилл Серебрянников.

Апексимова: Мне кажется, что это к лучшему, значит, театр стал модным, театр стал интересным. Еще несколько лет назад ни на одном канале телевизионном вообще про театр не то что было неинтересно, было запрещено говорить. Я сама работала ведущей на «Добром утре» на Первом канале, и я сама видела стопочку бумаг, где было написано: «О театре говорить нельзя». Мы могли говорить о чем угодно, кроме театра.

Таратута: Это скучная тема?

Апексимова: Это скучная тема, никого не интересующая. Теперь, даже если говорят о «пятой колонне» театральной, то, слава Богу, мы выходим, мы появились, это становится модным. Я думаю, это к лучшему, это не страшно. А у нас в данном фестивале вообще никакой проблемы не было. Моя цель – зрителям, которые могут стать театралами, полюбить театр, показать, что есть такое искусство. Настоящие театралы всегда пойдут в театр, а если люди, которые не знают, что это здорово, что это не хуже, не меньше адреналин, чем прыгнуть с парашюта или нырнуть с аквалангом в подводные дали. Для них это делается, и для них мы делали достаточно разнообразный репертуар, у нас есть и классические детские постановки, и классические взрослые постановки. И есть, не знаю, если это можно так назвать, да не обидятся они на меня, хипстерские - «Гоголь-центр», «Практика», Liquid Theatre. То есть программа очень разнообразная.

Таратута: Та самая «пятая колонна».

Апексимова: Та самая «пятая колонна».

Таратута: Я все-таки к ней вернусь. Театр Виктюка – с дальних времен история скандальная. Почему я говорила про нынешний контекст, потому что у нас сейчас совершенно очевидная эпоха борьбы за нравственность. Театр Виктюка в этом контексте как?

Апексимова: Аморальных постановок никогда у Виктюка не было, потому что Виктюк – певец другого, он не аморальный, он пошлость никогда не нес. Он, наоборот, просто доводил свое искусство, свои спектакли до самой высокой точки, где все по миллиметрам выверяется.

Таратута: Условно говоря, за последние месяцы, за последний год, когда эта тема стали стилистически локомотивной, вас трогали или нет?

Апексимова: Нет, нас не трогают, нас это не касается. Может, потому что уже привыкли к нашей войне, к нашему авангардизму. Виктюк уже стал классиком.

Таратута: Виктюк – это как бы уже не опасно?

Апексимова: Нет, не опасно.

Таратута: Это уже Пушкин?

Апексимова: Это уже Пушкин, да, как правильно. Гоголь, скорее.

Таратута: Как звучат афиши, «Соломея», «Маскарад Маркиза де Сада», Благовещенск, амурские премьеры театра Виктюка. Опять же к этому контексту борьбы за нравственность. Вот вы приезжаете туда, как все устроено, как устроены гастроли, как устроены гастроли в контексте того, о чем мы говорим?

Апексимова: Есть люди в том же Благовещенске, которые очень хотели бы показать… ведь театр Виктюка обожают во всем мире, между прочим, кроме Благовещенска есть еще пару стран, куда нас с удовольствием зовут. Что-то заложено в его постановке, что если человек не понимает каких-то тонкостей, которые себе Виктюк придумал и вложил, то у него всегда очень яркая эмоциональная картинка, эмоциональная на уровне музыки, на уровне пластики, костюмов, на уровне картинки, которая воспринимается. Для тех, кто поглубже любят копаться в произведениях, они находят свое. Для тех, кому интересен Виктюк в данном случае как скандал, они находят в этом свое, они находят красивых мужчин с обнаженным торсом, которые потрясающе вытягивают подъемы, говорят роскошными волосами.

Таратута: А как отличаются люди, которые вас смотрят на Амуре, в Москве, в мире?

Апексимова:  Люди не отличаются абсолютно. Отличается каждый зал. В Москве даже не бывает двух одинаковых залов. Точно так же, как отличается зал в Москве сегодня от завтрашнего московского, точно так же отличается Москва от Благовещенска или Хабаровска. Самые тяжелые два города в мире – это Москва и Одесса.

Таратута: Почему?

Апексимова: Это циничный настолько зал приходит, их нужно побеждать.

Таратута: «Кто вы такие».

Апексимова: «Кто вы такие, давайте продемонстрируйте». Москва – столица, а Одесса вроде как столица всего на свете: и музыки, и юмора. Они всегда начинают с того, что: ну давайте, покажите. И первые минут 20, полчаса уходят на то, чтобы их завоевать.

Таратута: А люди меняются, они отходят от вас дальше? Отходит от вас публика дальше в связи с тем, что происходит в стране?

Апексимова: Нет, абсолютно. Слава Богу, нет. Наоборот, публика начала приходить, наоборот, подходит ближе. Я всего два года директор этого театра, когда я начинала все это делать, до моего прихода все знали Романа Виктюка, и что у него есть театр, где он находится, не знал точно никто. Вот я его сажаю в Москву, это театр в Москве. И наоборот, зрители начали проявлять интерес. Это не общедоступное искусство – Виктюк, Виктюк – элитарное искусство. Нужно это понимать, и зритель должен идти подготовленный. Несмотря на то, что я сказала две минуты назад, что каждый в этом многослойном пироге найдет то, что ему интересно, но зритель Виктюка – подготовленный, он зритель читающий, слушающий музыку. У Виктюка же много зависит от музыки, у него все партитура, речь – партитура, не говоря уже о музыкальной партитуре в спектакле.

Таратута: Если мы говорим о публике, о неком скандальном флере. Мы говорили с вами о том, что Виктюк – это вещь уже такая неприкосновенная, его творчество – это уже классика. Нынешняя театральная канва все-таки скандальная, практически всегда громкие спектакли с некоторым скандальным информационным фоном. Конкуренция с режиссерами нового поколения она какова, она выдерживается?

Апексимова: Скандальный фон же создается специально, это стало можно, это такая часть пиара нынче. Благодаря Фейсбуку, Контактам и так далее все прекрасно понимают, что нужно создавать скандал.

Таратута: Я сейчас говорю о художественном скандале.

Апексимова:  Я не согласна, что он художественный скандал, этот скандал, прежде всего, информационный скандал, в котором так или иначе люди находят художественный смысл. Наверное, с этой стороны. Что касается нас, мы в этом не участвуем, мы не создаем скандалы. Знаете, как прекрасно сказал Женя Писарев, мне очень понравилось, по-моему, на «Золотой маске», когда они получили приз за Бутусова «Добрый человек из Сезуана». И Женя Писарев сказал: «Вот так мы без скандала получаем такие призы». Я с ним абсолютно согласна, потому что скандал ни при чем.

Спектакль хороший найдет своего зрителя не так быстро, не так роскошно, если так это можно назвать. Но для этого и делаем демарш, для этого и делаем фестиваль, чтобы зрители приходили и понимали, что необязательно скандал. Мне кто-то позвонил и сказал: «А кто у вас из селебрити будет?». Вот у меня это в процессе появилось, что демарш у меня антиселебрити, потому что не будет. Давайте на этом организуем скандал – Апексимова не пускает селебрити на фестиваль.

Таратута: Насколько я понимаю, вы долго жили в Одессе.

Апексимова: Жила, да. Я там жила каждое лето. Я выросла практически там.

Таратута: Я даже читала заголовок «Ирина Апексимова не сразу поступила во МХАТ из-за украинского говора».

Апексимова: Это неталантливый инфоповод.

Таратута: Я с вами хотела про Украину поговорить. Как вы это все переживаете, что происходит на Украине, что происходит между Россией и Украиной?

Апексимова: Я переживаю, что я потеряла очень многих своих знакомых. Я постоянно от своих близких людей узнаю о том, что, например, не разговаривает мать с сыном, сын живет в России, а мама на Украине или в Украине, они не разговаривают между собой, потому что не могут сойтись в политических взглядах. Вот меня больше всего убивает это. Меня убивает, что появились «москали» и «хохлы». Это всегда было на уровне какой-то шутки или это меня не касалось. Одесса никогда не была Украиной, Одесса всегда была свободной экономической зоной во всех пониманиях этого слова. И вдруг в Одессе появляются люди, которые кричат: «Мы за Украину!». Для меня это удивительно. Я не могу понять, откуда эти люди взялись, для меня это так странно.

Таратута: То есть, я так понимаю, что вам не очень симпатично то, куда пришла украинская государственность?

Апексимова: Мягко говоря, это не симпатично совсем.

Таратута: Моя коллега из Одессы родом написала большой пост в Фейсбуке, что Одесса никогда не была политизированным городом. Что вы именно по поводу одесских событий подумали?

Апексимова: Я могу рассказать только то, что происходит у моих близких в Одессе. Что происходит у них там, трудно представить, я не могу сказать, что я каждый день созваниваюсь с ними, но когда были события, я звонила каждые несколько часов и спрашивала: «Что с вами? Что у вас?». Они, в основном, все сидят дома, они стараются никуда не выходить.

Таратута: Им страшно?

Апексимова: Им страшно, потому что им все время передают по телевизору, я не знаю, это одесское телевидение или общее: «Закупайте спички, соль, гречку». Создается военная обстановка, даже если ничего этого не происходит. Они все сидят дома, на всякий случай никто никуда не выходит, или перебежками, пока чего не вышло.

Таратута: Они настроены антиукраински, антимайдановски?

Апексимова: Антимайдановски.

Таратута: Но они при этом настроены пророссийски, как Крым, или как-то иначе?

Апексимова: Мои все настроены пророссийски.

Таратута: Они готовы включиться в состав России?

Апексимова: Готовы. У многих родственники живут в Крыму, они говорят: «Как им повезло, они уже в России».

Таратута: И любят Владимира Путина, считают его гипотетическим лидером?

Апексимова: Да, все эти годы смеялись, называли украинские гривны «хохлобаксами», это же было всегда предметом издевательств и какого-то юмора.

Таратута: Насколько я понимаю, позиция вашего руководителя совсем иная.

Апексимова: Мы с ним не говорим на эти темы.

Таратута: Это важно. Насколько я понимаю, он выходец из западной Украины, львовянин, блестяще говорит по-украински, любит эту ноту.

Апексимова: Мы не разговариваем на эту тему, потому что это невозможно. Невозможно человеку доказать… Знаете, есть замечательно выражение: «Если что-то нужно объяснить, то объяснять не надо». Это бесполезно. У Романа Григорьевича своя точка зрения. Мы не обсуждали с ним, может, он со мной в чем-то согласен, может, я с ним в чем-то соглашусь. Но мы стараемся это не обсуждать.

Таратута: Но это ваши отношения не портит?

Апексимова: Абсолютно.

Таратута: То есть у вас нет этих ситуаций, как у этих семей, про которые вы рассказывали?

Апексимова: Нет-нет. Мы мудрее.

Таратута: Ваш театр, насколько я помню, во время всех острых событий перенес гастроли, он должен был приехать в Киев, там были большие украинские гастроли, но до Киева они не добрались. Они перенесены на лето. Это гастроли состоятся?

Апексимова: На сегодня, насколько я понимаю, нет. Запрещен же въезд молодым людям мужчинам на Украину, от 36 лет, я точно не помню. А у нас все артисты как раз молодые, те, которые могут стать солдатами. Так что не думаю, что театр Виктюка пустят туда. Это даже технически невозможно при всем желании.

Таратута: И последний вопрос – ваши гастроли в Вашингтоне. Верно ли я понимаю, что они уже прошли или пресса лжет, что вы совсем недавно ездили с какими-то спектаклями?

Апексимова: Совсем недавно я ездила со спектаклем «Скамейка» на гастроли по Америке, а театр Виктюка – нет.