Дмитрий Гришин о неприятностях Павла Дурова, цензуре в интернете и роботах

Гришин: На самом деле, если уходить в юридические детали, там есть достаточно много нюансов, но фундаментально то, что бы нам хотелось – когда вы регулируете интернет, очень важна специфика, важно понимать, о чем конкретно идет речь, понимать, как конкретно этот закон будет работать. У нас главные претензии именно к техническим деталям – как этот закон в будущем будет работать на практике. Например, закон говорит, что если есть где-то нелегальный контент, нужно блокировать сайт. Возникает вопрос – как блокировать? Можно блокировать конкретно то место, где лежит нелегальный контент, а можно заблокировать весь сайт. Здесь, как вы понимаете, большая разница. Например, есть вопросы о том, каким образом, кто посылает нам заявки, что происходит, когда мы начинаем реагировать. Все идет вокруг нюансов.

Но суть заключается в том, что есть создатели контента, есть потребители контента, а есть еще такая сущность – закон ее называет информационные посредники. Это люди, компании, которые сами контент не создают, но хранят его у себя на сайте. Например, в нашу социальную сеть кто-то загрузил музыку или видео, мы этот контент не создали, но мы его храним. Фактически вопрос идет о том, как происходит процесс удаления этого контента. Это главное. Мы очень хотим, чтобы было четко прописано, что конкретно происходит, что значит блокировка сайта. Чтобы не получилось, что кто-то говорит, что надо убрать все записи Димы Билана – непонятно, что за записи Димы Билана. Это значит конкретная музыка, конкретный адрес композиции или это все песни, которые пользователи сами назвали Димой Биланом.

Недавно была история о том, что пользователи музыку сами переименовывают. В принципе, пользователь может назвать музыку, как захочет. И вопрос возникает, когда, например, поступила заявка – удалить конкретную композицию или видео с конкретным названием. Что это значит? Мы предлагаем, чтобы был указан конкретный адрес в интернете – вот здесь лежит этот контент, он является нелегальным, его надо удалить. Таких нюансов достаточно много, но это, наверное, самый главный.

Таратута: Пиратство – это новая история в нашей и вашей жизни. Была старая история от депутата Государственной думы, блок законов о защите детства имени депутата Мизулиной, и впервые цензура интернета, так, как ее восприняло интернет-сообщество, появилась именно в этих законах. Насколько вас это коснулось? Или больше пугают, чем исполняют?

Гришин: Идея, концепция благая. Давайте защитим детей, давайте сделаем фундаментально правильные вещи. И как всегда это бывает с точки зрения законов интернета, вопрос конкретики – как конкретно это работает, что это значит. Пока этот закон работает следующим образом: появился орган Роскомнадзор, задача которого – следить, если вы видите какие-то призывы к насилию или к суициду, соответственно, он должен присылать нам заявки, мы должны удалять контент. Этот процесс работает, нам периодически присылают какие-то запросы, которые соответствуют тому формату и тому закону, соответственно, мы стараемся их удалять. Пока, в принципе, все работает нормально, хотя уже были случаи в интернете, когда случайно блокировали не тот сайт, не в то время, извинялись.

Таратута: Нарекания к закону в этом и заключались, что блокировка производится по IP-адресам, что сначала закрывают, а потом можно подать апелляцию, а не в обратной последовательности.

Гришин: Совершенно верно. На факте закон работает. Пока он не нанес существенного вреда интернету, но суть его такая, что завтра если где-то появляется какая-то надпись, если интернет-компания не успевает реагировать, она может быть закрыта. Конечно же, есть много всяких различных «серых» зон. Бывают шутки о суициде.

Таратута: «Черный» юмор.

Гришин: Де-факто это означает, что в данный момент компания нарушает этот закон. Пока, мне кажется, что государство находится в режиме понимания того, что нужно понять точно, как закон работает, настроить. Пока это происходит. Как будет происходить дальше – посмотрим. Закон есть, он может быть как достаточно мощным механизмом для того, чтобы понять очень много всего, так и может быть механизмом для того, чтобы сделать много ошибок. Поэтому здесь вопрос зависит от того, какая конкретно будет практика выполнения этого закона.

Таратута: К слову о рисках. Мы все наблюдаем за довольно болезненной историей – кампании против «Вконтакте» - апогеем которой стало дело против Павла Дурова. Дело вроде достигло некоторой финальной стадии, в нем поставлена точка. Эта значит, что и проблемы закончились, или это видимость?

Гришин: По поводу поставленной точки и самой проблемы, мне кажется, правильно задавать вопрос будет правоохранительным органам. Они знают детали и нюансы. Здесь я не могу ничего добавить. Если они считают, что это правильное решение, почему они так считают. А вы как сами считаете?

Таратута: Как зрители, как пользователи. Я не являюсь пользователем сети «Вконтакте». Не только нам, мне, но и моим коллегам-журналистам, они посвятили этому довольно много текстов, казалось, что против «Вконтакте» развернута кампания. Мы можем даже объяснить, почему такое впечатление возникло:  потому что «Вконтакте» - это довольно серьезный ресурс, там много молодых людей, и в нынешней политической ситуации это довольно серьезная, метафорически, армия людей, организованных неким виртуальным сообществом. Нам казалось, что с этим связаны нападки на сеть.

Гришин: Я не могу ни согласиться, ни опровергнуть. Просто я могу сказать, что там действительно очень много нюансов. Все-таки здесь замешаны правоохранительные органы. Я не знаю всех деталей, что происходит там.

Таратута: А можно к бизнесу вашему вернуться? Доля в Mail.ru прежними владельцами была продана господину Щербовичу.

Гришин: Давайте все-таки говорить о «Вконтакте».

Таратута: Простите, я оговорилась, конечно. Говорили о том, что он – промежуточное звено в этой сделке. А вы собираетесь увеличивать свою долю?

Гришин: У нас есть текущая доля в «Вконтакте» - 39,9%, мы рассматриваем различные варианты. Это все будет зависеть, конечно же, от условий. Поэтому мы, как любой бизнес, всегда рассматриваем различные возможности. Но здесь нужна какая-то специфика и конкретика. Если будут какие-то конкретные предложения, мы с удовольствием их рассмотрим.

Давлетгильдееев: Как вам кажется, какая рыночная цена социальной сети «Вконтакте» сейчас?

Гришин: Мне сейчас трудно сказать, много нюансов. Есть публичная компания, есть оценка рынка. Например, в случае с Mail.ru вы можете в любой момент зайти в интернет, есть цена. С точки зрения частных компаний, это все-таки более сложная история, потому что обычно цена у этих компаний такая, за которую ее готов кто-то покупать. Поэтому я не могу вам какой-то четкий принцип сказать, какую-то четкую цифру.

Давлетгильдееев: Очень много эмоционального в этом.

Гришин: Я просто говорю о том, что действительно часто бывает, что оценки частных компаний очень сильно разнятся. Это не только касается «Вконтакте», это касается огромного количества других бизнесов, когда оценки даже не в разы, а в десятки раз отличаются. Это сильно зависит именно от взгляда, от стратегии инвесторов. У одних инвесторов стратегия – фокусироваться на росте аудитории, у других – фокусироваться на монетизации. Здесь много нюансов, и какую бы цифру я ни назвал, она будет очень условной, содержать большое количество неточностей.

Давлетгильдееев: Есть другие более точные цифры, которые касаются других ваших бизнесов. Я говорю про вашу личную компанию Grishin Robotics, вы инвестируете крупные суммы в развитие этого направления. Для вас это мечта или вы действительно верите в то, что это перспективная история, что на производстве роботов можно зарабатывать деньги?

Гришин: Это тот редкий случай, когда мечта совпадает с бизнес-интересами. Тут есть два фактора. Первый: достаточно давно люди понимают, что роботы придут, и это будет крупный серьезный бизнес. Вопрос всегда состоял в том, когда это случится. Я думаю, что было очень много анализа, оценок, основы робототехники были заложены еще в 60-70-е годы, в 80-е это все должно было произойти. К сожалению, и фантасты, и люди, которые делали прогнозы,  ошиблись. Но именно сейчас ситуация кардинальным образом меняется, и меняется она, в основном, за счет устройств, которые у вас лежат на столе – планшетов, смартфонов. Почему? Потому что 90% этих компонентов – эти те же самые компоненты, которые нужны для создания роботов.

Что нужно для создания робота? Батареи, камеры, процессоры, память – это все то, что есть в современных устройствах. И так как цены очень сильно падают, падают цены создания роботов. Если раньше, чтобы произвести тысячу роботов, вам нужны были сотни миллионов долларов инвестиций в разработку робота, вам нужны были огромные инвестиции в постройку завода для роботов, то сейчас ситуация поменялась. Сейчас реально может быть компания, где работает 3-5 инженеров, которые создают достаточно интересные уникальные приборы. Например, интересная статистика: в Испании уже 20% пылесосов, которые были проданы в 2012 году – это роботы. Вы знаете – робот-пылесос, который сам ездит. Они становятся все умнее и умнее, они учатся объезжать препятствия, это один из хороших примеров, когда этот рынок активно развивается.

Хоте бы сразу сказать: когда я слышу «робот», я начинаю хитро улыбаться. Все понимают, что роботы – это Терминаторы, ходящие киборги. На самом деле, это заблуждение, потому что с точки зрения бизнеса… вопрос – зачем нужно делать робота, похожего на человека? Задача робота – решать конкретную функцию: поворачивать камеру, пылесосить квартиру, перевезти вас из точки А в точку Б. Если вы путешествуете, и в терминале во Франкфурте или Сан-Франциско вас возит между терминалами поезд, в котором нет машиниста. Фактически, это поезд, которым управляет робот. Он же не выглядит как гуманоид, который управляет роботом.

Вокруг нас много устройств, которые мы воспринимаем естественно, но 20 лет назад люди посчитали бы, что это робот. Например, банкомат. Это, в принципе, классический робот: вы подходите к какому-то устройству, где вы набираете кнопочку, а он вам дает деньги. Или даже кофе-машина. Фундаментально это робот.