Как Запад накажет Россию за Навального, и окажемся ли мы после пандемии в цифровом ГУЛАГе и без денег

Санкции, безусловно, это обоюдоострое оружие, и безусловно, издержки будут и для наших контрагентов, внешних контрагентов. Безусловно. Другое дело, что наши официальные лица, назовем их так, почему-то думают, что если это невыгодно и им, то этого никогда не будет. Вот здесь уже жизнь показала, что заблуждаются, вот даже если невыгодно, то они готовы идти на эти санкции, на эти издержки. Почему? Потому что они занимают такую принципиальную позицию, и потому что на самом деле для них издержки, хотя и будут, они не будут столь значительными, потому что не стоит преувеличивать все-таки вес российской экономики. Российская экономика, смотря как считать, это 1,5-2% мирового ВВП, да какие 2%, даже меньше, и это во много раз меньше, чем объем экономики китайской, я уж не говорю объем экономики США. Мы еще только мечтаем войти там в пятерку, но по доле мы очень и очень небольшие, а это значит, что издержки, даже если будут санкции в виде отключения от SWIFT, они будут не столь значительными, и это там, конечно, прекрасно понимают. Ведь всегда оценивается с точки зрения баланса, вот издержки, а вот принципиальная какая-то позиция, какие-то преимущества, выгоды, не экономические пускай, политические, которые, они считают, они могут добиться, если будут введены эти санкции. Поэтому они готовы пойти на эти издержки, и собственно говоря, предыдущие годы уже показали это, для того, чтобы продемонстрировать ту позицию и отстаивать ту позицию, которую они считают нужной.

Вот в качестве одной из мер, которые сам Навальный предлагал, выступая где-то перед законодателями в Европе, это он предлагал, в частности, накладывать санкции на бизнес-окружение президента, на конкретных достаточно богатых и, скажем так, известных людей, или не очень известных людей в России, которые, собственно говоря, являются какими-то такими, что называется, экономической бизнес-элитой в России. При этом там уже и какие-то были варианты и против Сергея Кириенко, и других, и других. Но вообще, как вы считаете, вот эти точечные, скажем так, санкции, они ощутимы нашей бизнес-элитой? Потому что в принципе уже давно, по-моему, все подготовились и говорят о том, что эффект от них не ощутим, уже давно адаптировались они к тому, что они живут под санкциями. Наоборот, это в какой-то степени даже гарантирует какую-то такую, скажем, поддержку от государства, потому что вот видите, я же за государство страдаю здесь, и может быть, государство как раз наоборот поможет вот этим бизнесменам. Насколько вот такой вариант вообще, скажем так, эффективен и возможен, если учесть, что пока вроде никто не жаловался особенно?

Начнем с того, что ведь все санкции начинались фактически, если вспомнить 2014 год, с персональных или персонифицированных, скажем так, санкций. Ну да, там были юридические лица, но и физические лица, то есть фактически уже будет скоро семь лет. Согласитесь, срок достаточный, чтобы сделать выводы о том, что, значит, это как-то не особо и работает, получается так. Кстати, не особо и работает потому, что наше государство решило, что если под санкциями те или иные находятся, то надо оказать им поддержку, и это не слова, и поддержка оказывается. Так что еще неизвестен баланс, может быть, в результате того, что человек попадает под санкции, благодаря тому, что ему оказывается поддержка, он еще оказывается и в плюсе, такое тоже вполне возможно. То есть как бы тут не оказалось, что выгодно оказываться под санкциями в наше время. Не знаю, считали ли и считают ли это те, которые накладывают такие санкции, но вот на мой взгляд, это вот реальность, которая есть. Вот так мне видится эта картина.

Игорь Алексеевич, а вот если сейчас мы отвлечемся от конкретных, собственно говоря, действий, которые могут предпринимать зарубежные государства и политики, если говорить вообще в целом о том, как это выглядит, как это смотрится со стороны, насколько вот эта вся ситуация с тем, как проходило задержание, с тем, как вот проходит суд в каком-то отделении полиции, насколько это все может, собственно говоря, оказать влияние на инвестиционный климат и вообще на какое-то дальнейшее, на какие-то экономические вещи? Понятное дело, что у нас уже имидж понятный, но с другой стороны, даже вот Майкл Калви вышел вроде бы даже из-под стражи совсем около Нового года, вроде бы какое-то что-то начало изменяться, что-то началось меняться, а тут опять какая-то история такая. Или это будет расценено как чисто политическое дело и никакого внимания этому особенного со стороны инвесторов не будет придаваться?

Инвесторы, на мой взгляд, будут придавать значение не вот этим вот телевизионным картинкам, а конкретным действиям правительств своих стран. А какие действия могут быть, собственно говоря, уже понятно, если такая реакция на все происходящее в России, то хоть и не нравится, естественно, нам, российским властям, что будет усиление санкционного давления, но вероятность эта очень велика. Если будет усиление санкционного давления, оно и так-то было бы, скорее всего, потому что приходит администрация Байдена, а администрация Байдена не скрывала, вернее, не администрация, а Байден никогда не скрывал свою, я бы сказал, более жесткую политику и более последовательную такую политику в отношении России. То есть с приходом Байдена можно, безусловно, ожидать было усиления санкционного давления, а тут вот эта вся еще история, это как бы катализирует этот процесс, безусловно. То есть, если бы санкции какие-то могли появиться спустя некоторое время, неспешно, частично, то теперь, увы, это может быть достаточно мощно и достаточно быстро. Но если так, а вероятность этого растет, то безусловно, инвесторы это будут учитывать, потому что, понятно почему, попадать тоже в какой-то степени под издержки от санкционного давления на российский бизнес они не хотят. Тут и так вон что происходит, пандемия, которая еще совсем не закончилась, неопределенность и так очень велика, и тут еще вот этот, крайне негативный, фактор. Поэтому безусловно инвесторы его тоже будут учитывать.

Первым делом, конечно же, кто первым попадает под удар, скажем так, имиджевый удар или первичный экономический, первая реакция всегда приходит с валютного рынка. Пока более-менее рубль держится, еще не совсем рухнул, но тем не менее, насколько сильно может вот эта политическая новость вокруг Навального отразиться на рубле, насколько сильное будет давление на него оказываться? Или все-таки это пройдет как-то в стороне и все-таки рубль сумеет, начало года, во всяком случае, удержаться более-менее на каких-то стабильных уровнях?

Нет, я не думаю, что то, что вчера, сегодня происходит, это как-то сильно отразилось на рубле, нет. Может, кому-то так и может показаться, но все-таки рубль, курс — это экономика, и на тот же рубль, на мой взгляд, и влияли, и влияют три основных фактора: это, безусловно, состояние российской экономики; это, безусловно, цены на нефть по-прежнему, как бы мы ни говорили, что наша экономика отвязалась от цен на нефть, ничего подобного, мы по-прежнему критично зависим от того, что происходит на нефтяном рынке; и третий фактор, это санкции. Собственно говоря, неоднократно в последние годы, как только какое-нибудь значимое усиление санкционного давления происходило, так рубль сразу проседал. Так вот, не политические факторы, они влияют, а именно состояние российской экономики, цены на нефть, и санкции. Если эти политические факторы реализуются в какое-то усиление санкций, вот так вот опосредованно можно говорить о связи с тем, что сейчас происходит. Но насколько они будут связаны, могут быть связаны, об этом мы только что говорили, санкции с тем, что происходит сейчас, это еще вопрос, поэтому прямого влияния, ощутимого влияния, да собственно говоря, сегодняшний день это уже показывал, то, что происходит и происходило вчера и сегодня, на рубль не окажет и не оказывает.

Тогда давайте поговорим про Гайдаровский форум, который, собственно говоря, проходил на прошлой неделе, любопытного там было тоже много сказано. В частности, глава Банка России Эльвира Набиуллина сказала, что вот эта ситуация, в которой оказалась Россия во время этой пандемии, собственно говоря, видимо, имеется в виду целиком 2020 год, когда в общем увидели мы много нового, в том числе, и от наших финансовых, и не только, властей, вот по мнению Эльвиры Набиуллиной любопытное было в том, интересна эта пандемия была тем, что Банк России проводил то, что она назвала, контрциклическую политику. То есть впервые в своей, собственно говоря, практике, с одной стороны, понижали ставки достаточно существенно, с другой стороны, Министерство финансов тратило большое количество ресурсов и расходы были существенно увеличены. И по мнению Набиуллиной, такое, скажем, состояние может еще какое-то время продолжаться, но, по ее словам, ресурсы уже надо все-таки восстанавливать как-то для того, чтобы готовиться на случай последующих кризисов. Как вы считаете, вообще можно ли сейчас российской экономике и, собственно говоря, поддерживать экономику, и одновременно с этим копить резервы для того, чтобы ожидать какие-то возможные дальнейшие кризисы? Или у нас есть только вот вариант один такой, что либо копим, либо тратим? Есть ли такая, собственно говоря, возможность для того, чтобы проводить эту политику как можно дольше и чаще?

Тратить можно по-разному. Сейчас мы не особенно тратили, об этом уже неоднократно говорили, есть разные оценки, сколько мы потратили в процентах от ВВП, там разные оценки, 4-5%, допустим, у нас, 10-15% от ВВП объем государственной поддержки в период, в 2020 году, в период такого острого коронавирусного кризиса. Другое дело, что мы слышали и мнения о том, что посмотрите, как вот там вот практиковали эти самые «вертолетные деньги», а вот мы на это не пошли, все точечно и все очень эффективно, и какие мы молодцы, и экономика у нас упала значительно меньше по сравнению с тем, как она упала в западных странах. Но когда я слышу такие характеристики от представителей властей, я делаю простой вывод — выдают желаемое за действительное, что все эффективно, все замечательно. Да российская экономика упала действительно на меньшую глубину по сравнению с тем, как падали экономики многих развитых стран не потому, что политика была такая эффективная, а потому, что у нас экономика с такими структурными особенностями, благодаря которым она и упала на меньшую величину. Ну сравните долю туризма, долю общепита, долю гостиниц в экономике России и, допустим, Испании, Франции, Италии, где там где один туризм 12-14% от ВВП, а эти отрасли в наибольшей степени пострадали. Понятно, вот из-за чего, а у нас экономика сырьевая, весь этот добывающий комплекс весной, он не вставал в локдаун, это циклы непрерывного производства. А мы говорим, смотрите, какая у нас эффективная политика, как мы не сильно упали и не много потратились. Поэтому российская экономика упала, окончательных цифр еще нет, процента на четыре, я думаю все-таки, 4,2-4,4% называются, я думаю, около этого и будет по итогам 2020 года. Это действительно сравнительно неглубокое падение, хотя смотря с кем сравнивать. Мне хочется сказать — а вы не хотите сравнить с Китаем, например? Ну, сравните, там экономика вообще не упала, там она выросла на 2,3%, но не хотят сравнивать с Китаем. Давайте сравнивать тогда с Великобританией, с другими странами, где действительно она упала больше. Но почему упала? Я уже сказал, структурные особенности. Но когда начинают ставить себе в заслугу, что мы не так много потратились, не пошли на раздачу такую широкомасштабную денег, мне опять же хочется сказать — окей, вы сейчас не пошли и вроде как сэкономили. Но когда закончится вот это все, я имею в виду пандемию, и когда начнется период быстрого восстановления, постковидного восстановления, то в тех странах, где не скупились на поддержку населения, гарантирован потребительский бум, потому что мы знаем, что там реальные доходы населения, например, в странах ОЭСР за второй квартал, провальный квартал 2020 года, они выросли на 5,3%, реальные доходы населения в странах ОЭСР во втором квартале 2020 года. А во втором квартале 2020 года в России они упали больше чем на 8%, а мы ставим это себе в заслугу, что мы не потратились. Там гарантировано быстрое постковидное восстановление, а у нас оно совершенно не гарантировано с такой-то динамикой реальных доходов населения. Вот надо смотреть чуть дальше, а не просто говорить, смотрите, как все хорошо. Вот такие перспективы, вот так они мне видятся.

Игорь Алексеевич, если говорить тоже о вот этих перспективах, экономическая политика сможет в этом году стать, что называется, нормальной, то есть как-то вернуться к каким-то старым принципам, или все-таки еще будет какое-то ожидание некоего нового шока, третьей волны или каких-то новых рисков, которые будут, скажем так, как дамоклов меч, висеть над нашей, в том числе, экономикой, или все-таки будет какое-то такое осторожничанье, да, все будут как-то аккуратно, насколько это возможно, действовать? Либо все-таки возвращение к нормальной, условно говоря, да, нормальной, привычной нам экономической политике все-таки произойдет в этом году?

Григорий, мне интересно, привычная нам ― а у нас была нормальная экономическая политика?

«Нормальная», понятное дело, в кавычках, да.

Вы привыкли. Я не привык, я не оцениваю, что она нормальная. А как мне оценивать, что она нормальная, если у нас последние годы на самом деле, последние десять лет экономика практически не росла? Это нормально? А если оценить вообще за последние двадцать лет, то рост экономики составил менее 80%. За двадцатилетие! Да мы хотели на 100%, удвоить к 2010 году, а мы к 2020 году даже эту задачку не выполнили.

Зато теперь всегда можно свалить все на пандемию и сказать, что если бы не пандемия, мы бы ох-ох-ох как бы смогли.

Если бы не пандемия, мы бы удвоили к 2060 году ВВП, да! А так не получилось, потому что в 2020 году произошла у нас пандемия. Но это, наверно, как критерий, как показатель нормальной экономической политики.

А если серьезно, то первое условие, да, первый признак, если хотите, того, можно ли ожидать, ну ладно, еще раз употреблю это слово, нормальной экономической политики, ― это адекватная оценка текущего состояния экономики. Вот об адекватности я уже говорил. Если оценка неадекватная, если говорят: «Посмотрите, мы упали совсем ненамного, потому что у нас политика была такая эффективная», не говорят, что это просто из-за структурных особенностей экономики, значит, неадекватная оценка ведет к тому, что вы и не сможете нормальные меры принимать. Вы по-прежнему уверены, что чем больше вы сэкономите, тем лучше. И в результате…

Мы говорим, чего ожидать. И в результате, когда начнется, ― а мы все надеемся, что все-таки поскорее начнется это постковидное восстановление, то там оно будет происходить быстро, а мы на такое быстрое восстановление совсем не можем рассчитывать, болтаться будем какое-то время, так тяжело будем болтаться.

Игорь Алексеевич, может быть, тогда стоит рассмотреть варианты какой-то, скажем так, смены приоритетов, да? Чтобы посмотреть, что уж раз все так сейчас произошло, может быть, воспользоваться этим случаем, когда все… Все в разных особенно условиях, но более-менее всё понятно. Может быть, сейчас и произвести какой-то, скажем так, разворот экономический, может быть, в каком-то другом направлении начать двигаться, развивать ту же несырьевую, собственно говоря, какую-то экономику? Сделать какой-то сейчас…

Не удобный ли момент сейчас для того, чтобы подумать о том, что восстанавливаться как-то по-новому, а не к тому, о чем вы говорите, чтобы опять вернуться к тому болтанию, в котором мы находились вот это все время.

Да это не сейчас надо было делать, это уже надо было делать и в 2020 году. Вот посмотрите, начался этот острый кризис. Понятное дело, что некоторые отрасли в большей степени пострадали. Но был и ряд отраслей, которые на самом деле показывают очень хорошие результаты ― безусловно, и фармацевтическая промышленность, и связанная с ней химическая промышленность, и сельское хозяйство.

То есть одно дело ― выделить отрасли и помогать им, потому что они наиболее пострадавшие, какая-то помощь была, но я бы еще в большей степени стал помогать тем, кто стал быстро расти в такой период, потому что они в такой период, и не только в такой, а и в последующие, способны стать локомотивами. А все те отрасли производства, которые обеспечивают вот эту всю интернет-экономику? Какой импульс к развитию они получили! Поэтому не только поддерживать упавших надо, но и стимулировать, создавать стимулы для развития тех, как это ни парадоксально, у которых все хорошо, чтобы они еще больше это дело вытягивали. Это первое.

Второе ― этот период, да, кризис, так часто бывает в кризис, это хорошее время для перестройки. Смотрите, что мы делаем: мы максимально стараемся сохранить, законсервировать то, что у нас есть. Мораторий на банкротство, если, соответственно, кредит получил, если сохранил всех работников, не менее чем 90%, то тебе спишут этот кредит. Я не говорю, что не надо оказывать помощь, я говорю о том, что наши усилия направлены на то, чтобы максимально сохранить то, что есть, и в гораздо меньшей степени они направлены, на мой взгляд, вообще не направлены на то, что надо развивать.

Но тогда, если вы так действуете, о чем я сказал, вы сохраняете прежнюю структуру экономики, вы не готовите себе основу для будущего быстрого развития, вот в чем проблема. Поэтому ― и в том числе поэтому ― мне не кажется, что у нас это постковидное восстановление будет быстрым. Мы упустили время, мы его по-прежнему упускаем, и самое печальное, что лично я не вижу, не демонстрируют понимания, специфики текущего момента. Сплошное такое, знаете, хвалят сами себя: «Мы действуем на опережение, эффективная политика и так далее, и тому подобное».

Да, это очень ощущается, когда смотришь какое-нибудь совещание по экономическим вопросам. Там всегда выступает представитель ведомства, который говорит: «Надо что-то хорошее рассказать, а то все у нас плохое, плохое, давайте что-нибудь. Нет? Неужели у нас ничего хорошего нет, что вы всё ругаете?». Та же Эльвира Набиуллина на том же гайдаровском форуме сказала отчасти то, что сказали вы, но немножко другими словами, о том, что сейчас при существенном росте безработице, который произошел за прошлый год, когда много людей потеряло работу, сейчас она призвала, во всяком случае, бороться не с…

Не просто сокращать уровень, собственно говоря, безработных, да, который вырос в последний момент, а бороться структурно, по ее словам, то есть давать конкурентоспособные места, которые будут приводить к тому, что будут расти зарплаты дальше. Не просто чтобы людей чем-то занять, да, сейчас они ничем не заняты, придумали какую-то должность волонтера, как у нас сейчас модно, дать им какую-то условную зарплату, чтобы люди не голодали.

То есть никто не думает на один шаг вперед. Фактически важно, чтобы циферка, которая нужна, да, была на каком-то условном уровне: сократилась на 2,6%. Как сократилась, за счет чего сократилась? Это правда мало, действительно, видимо, кого-то интересует. Но складывается ощущение, что попытки ― то, что вы говорите ― помогать тем, кто растет, для того, чтобы люди становились крепче и, собственно говоря, набирали силу, ― этого нет.

Насколько, как вам кажется, с безработицей такая ситуация, что в первую очередь людей стараются, грубо говоря, чем-нибудь хотя бы занять, а не думать о том, чтобы они могли дальше осваивать профессию, развиваться и как-то у нас, в конце концов, становилось больше профессионалов вообще во всех отраслях, где, собственно говоря, люди работают?

Собственно говоря, вы ссылались на то, о чем говорила Набиуллина. Это действительно в значительной степени примерно то, что и я говорил, только на примере той же безработицы. Да, я согласен. Набиуллина не раз у нас говорила уже и о необходимости структурных реформ, и всегда говорила, как условия необходимы.

Правильно, она об этом говорит, но Центробанк-то у нас не отвечает. Устойчивость курса национальной валюты ― это его, а структурные реформы ― это уже Минэкономразвития в первую очередь. Поэтому Центробанк, на мой взгляд, который является одним из самых профессиональных все-таки органов нашей власти, правильно устами Эльвиры Набиуллиной говорит частенько, но, к сожалению, это опять же частенько остается только словами, в том числе и потому что, наверно, не Центробанк ответственен за это.

Но он и не должен быть, Центробанк, ответственен за структурную политику. Для этого есть другие органы, более ответственные, которые, к сожалению, такого понимания и такой заинтересованности у нас не демонстрируют. Почему? Наверно, в большей степени потому, что все-таки заняты решениями текущих таких проблем, текущих задач, а текущие задачи ― это, знаете, где-то здесь, то, что они видят совсем близко. Они не могут заглянуть чуть дальше. Парадоксальная ситуация: несмотря на то, что национальные цели уже продлили, пролонгировали до тридцатого года, понятное дело, до двадцать четвертого года не выполняют, надо упреждающе, у нас уже сейчас за четыре года до двадцать четвертого года было, продлить все это до тридцатого года. Об этом думают. Или о тридцатом годе думают, или о ближайших паре месяцев. А то, когда будет действительно перспектива восстановления постковидного, а это полгода, год, вот об этих сроках как-то реально рассуждать, думать, принимать решения, к сожалению, не могут.

Полностью я с вами согласен, Игорь Алексеевич. Еще хотел обсудить с вам такой доклад, который появился недавно, он называется «Год ковида: предварительные итоги и вызовы десятилетия». Подготовил его фонд «Либеральная миссия». Среди авторов доклада в том числе и частые гости нашей программы «Деньги. Прямая линия»: это и бывший зампред ЦБ Олег Вьюгин, Центр трудовых исследований Высшей школы экономики, Владимир Гимпельсон, Евсей Гурвич, Евгений Гонтмахер ― известные экономисты.

В том числе среди выводов, которые они, собственно говоря, подготовили в этом докладе, одни из главных ― это то, что пандемия запустит очень важные процессы во всем мире. В первую очередь это, на самом деле, конечно же, не только экономика, но и, как часто бывает, с ней связана и политика, разумеется. Будут укрепляться авторитарные режимы, ускоренный переход к цифровой экономике, усиление цифрового контроля за людьми, и все это будет происходить на фоне слабого роста мировой экономики и такого неутешительного прогноза, как рост неравенства. Как выходить вообще всей мировой экономике из этого, тоже пока не ясно, но ясно, что демократические, скажем так, страны оказываются перед таким серьезным испытанием, которое им предстоит.

Вы согласны с такими выводами ваших коллег, что действительно возникает проблема не только экономической, но и социальной жизни в будущем, что это такое тектоническое изменение произошло, которое уже не только экономику затронет, но и, скажем так, социальную сферу жизни людей не только в нашей стране, но и во всем мире?

Я согласен, конечно, то, что изменения происходят, не произошли еще, но происходят тектонические, экономика и общество постковидные ― это что-то значительно более другое. И все эти изменения, конечно, до конца еще не поняты, но понятно, что это будет по-другому.

С чем-то я согласен из этих выводов, а с чем-то нет. Я, допустим, не соглашусь с тем, что такое уж будет медленное восстановление. Я уже об этом частично говорил. Я ожидаю, что в развитых странах это будет просто такое стремительное, это бум такой будет. Потребительские расходы стремительно вырастут, и будет мощнейший импульс для быстрого восстановления, чего, к сожалению, на фоне падающих, продолжающих падать реальных доходов населения в России ждать не стоит. А если мы учтем, ― а это надо учитывать, ― что в России доходы населения падают с 2014 года, приостановились в своем падении только в 2019 году, то ситуация у нас достаточно резко отличается от того, что будет в других странах.

Так что будет по-разному. В развитых странах ― это все-таки такая доминирующая часть мировой экономики ― восстановление будет быстрым. Да и Китай опять же, который с минимальными потерями выйдет из коронавирусного кризиса и в котором даже в 2020 году, о чем я уже упоминала, экономика не упала, а приросла, вообще мощнейший шаг вперед сделает.

Что касается изменений в социальной организации, не только в экономике, безусловно, цифровизация, вот этот мощнейший импульс к развитию интернет-экономики скажется. Но, на мой взгляд, все-таки здесь некое преувеличение на самом деле влияния, цифровой ГУЛАГ и так далее. Я бы такими жесткими терминами все-таки поостерегался бы так широко бросаться. То есть изменения будут, но называть так, что это будет уже цифровой ГУЛАГ… А почему, собственно говоря, ГУЛАГ? Действительно, это же реальность, цифровизация проникает во все сферы жизни. Нет, я понимаю, почему слово ГУЛАГ появилось, ну так на это есть, собственно говоря, и общество, и люди, чтобы реагировать, чтобы это ГУЛАГом не стало.

На мой взгляд, вот это уже такие крайние оценки. То есть здесь крайние оценки, а перспективы мировой экономики с точки зрения восстановления я оцениваю все-таки более оптимистично.

То есть тогда получается, Игорь Алексеевич, что развитые страны быстро восстановятся, Китай даже быстро восстановится, а мы будем буксовать. И что же, получится, что даже та разница, которая между нашей экономикой и мировой, ведущими экономическими державами была, получается, что сейчас, после этого коронавируса, еще непонятно даже, когда он на самом деле закончится, Сергей Собянин говорит, что в мае уже будет более-менее все хорошо относительно в Москве, но Москва ― это только одна часть, да. То есть непонятно еще, когда это все закончится.

Но получается, что вот эта пропасть, этот гэп, который есть сейчас между нашей экономикой и мировой экономикой, только будет расти и фактически у нас даже нет, скажем так, источников роста для того, чтобы хотя бы не очень сильно отстать. То есть отставание наше будет, получается, расти, я правильно вас понимаю?

Пока длится этот острый период коронавирусного кризиса, наше отставание сокращается, но потом такое догоняющее у нас… Развитием это трудно назвать, когда экономика падает, но все-таки мы догоняем. Но потом, когда начинается восстановление, они будут гораздо быстрее восстанавливаться, и мы в результате, если сложить этот период, острый коронавирусный кризис и этап посткоронавирусного восстановления, то мы, да, рискуем отстать еще больше. А оценивать надо только так, а не по одному этапу, острому этапу, то, что было в 2020 году, да и на самом деле сейчас так еще и продолжается.

Поэтому да, к сожалению, если на среднюю и долгосрочную перспективу оценивать, то, извините за тавтологию, наши перспективы мне представляют менее радужными по сравнению с теми же перспективами развитых экономик.

Что ж, будем надеяться, что все-таки не так все жестко окажется, может быть, что-то произойдет у нас хорошее. Большое спасибо!

По решению Минюста России ФБК включен в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента.