«Встречу с президентом Нюта провела абсолютно безукоризненно»: Татьяна Друбич о нападках на главу фонда «Вера», концерте Баскова в хосписе и благотворительности без государства

Понимаете, вот я понимаю, что, может быть, это пафосно звучит, какие-то слова подбираются, может быть, не совсем точные, но то, что она думает и пытается сделать именно в этой теме, потому что без этого движения, без этого шага, я думаю, мы не пришли бы к тому, к чему мы хотим прийти. А к чему мы хотим прийти? Мы хотим прийти к тому, чтобы каждый человек в конце жизни мог получить ту необходимую профессиональную, я не знаю, извините, социальную, духовную помощь, которая ему необходима в этот самый трудный, самый сложный момент его жизни, который, может быть, самый важный на самом деле в его жизни.

И Нюта совершенно без, поверьте мне, она это не сделала, так сказать, с оглядкой, «три пишем, пять в уме», «я немножечко, так сказать, сейчас подыграю, а на самом деле я»… Я видела встречу ее с президентом. Вы знаете, Аня, для меня это был очень важный момент, мне было очень важно увидеть ее в этот момент. Я застыла у экрана, и для меня это был очень важный рубеж. И я его перешла, я выдохнула, я поняла, что мы вместе.

Чего вы боялись?

Я боялась, потому что я видела, как разговаривают с Владимиром Владимировичем люди, и Нюта это сделала абсолютно безукоризненно. Она говорила с ним, для меня самое главное, не как чиновник, а как общественник, понимаете? Она говорила вот действительно как человек, который ничего, так сказать, не имеет в виду о себе и про себя. И вот действительно меня это сразило, я считаю, что Нюта сейчас такой атлант. Мы, в общем, только, так сказать, подставляем плечики. И я с ней. Просто действительно люди не понимают, что пишут.

Как может помочь президент, понятно. Любое его слово действует магически на все этапы российской бюрократии. Он говорит: «Да», и там, по идее, какие-то двери открываются. А чем может помочь здесь Народный фронт? Какие он может помочь открыть двери, которые раньше для фонда были закрыты? Какой-то ресурс. Зачем он?

Этот ресурс нужен для регионов прежде всего, потому что с Москвой почти все налажено.

Для того чтобы это заработало.

Нюта ― честный человек. Я думаю, вот ее честность и открытость очень работает. И потом, понимаете, это такая тема, когда все превращаются, в общем, расчехляются, как говорится. Понимаете, может кто угодно сколько угодно быть значительным, так сказать, поддутым, а потом все, в общем, сдуваются и понимают, что эта тема жизни и смерти…

Коснется каждого.

Она коснется каждого.

Почему я заговорила про ОНФ? Потому что это не первый раз, когда некое общественное мнение вступает с благотворителями или с людьми, которые занимаются благотворительностью профессионально уже, в конфликт. Вот есть опыт истории с Чулпан Хаматовой, которую, естественно, все помнят. Есть опыт, связанный с Лизой Глинкой. Они прошли фактически через школьный бойкот. Как вы считаете?..

Знаете, я помню. Я очень люблю Довлатова. Извините, я могу сейчас точно не сформулировать, но, я помню, у него прекрасное есть утверждение, что единственный честный путь ― это путь ошибок, разочарований и надежд.

Вы понимаете, эти люди на пути, они идут, они живут в этих условиях, в этой системе координат. И они действительно живут с миссией. Это люди, которые пишут в социальных сетях, это очень трудно понять, это вообще мало кому дано. Это все равно что родиться гением, гениальным пианистом, гениальным математиком. Это то же самое, просто это не выражено в какой-то вот такой дисциплине. Но на самом деле то, что я вижу, то, что делает и Чулпан, это национальное достояние ― эти люди.

У государства появилось доверие к благотворителям, чего раньше не было. Там десять лет назад на меня смотрели как на кукукнутую. Я познакомилась с Верой Миллионщиковой, с Верой Васильевной, и пришла в этот хоспис на «Спортивной». Я зашла туда, абсолютно вот, поверьте, Аня… Давид Саркисян, был такой директор Музея архитектуры.

Конечно.

Которого нет уже, он ушел. И он мне говорит: «Таня, я тебя умоляю. Ты артистка, врач, тема такая гробовая. Зайди, они собирают попсовет. Тебе трудно?». Я говорю: «Я не про благотворительность, я вообще социально не очень люблю все это». Он говорит: «Тебе трудно? Зайди».

И я зашла. И вот я зашла и не вышла, потому что то, что я увидела, я не могла в это поверить. Я, будучи действительно с медицинским образованием, работая в системе здравоохранения, в общем, представляла себе, как устроены медучреждения города Москвы. И когда я туда пришла, я поняла, что этого не может быть. Это не рай, но это все про человека, это все про жизнь, это все для этого абсолютно.

Вера умела без всяких СанПиНов, без всяких инструкций, законов делать так, как нужно для людей. Она создала эту всю философию. И я, конечно, была поражена. Это действительно то, чего не было в тот момент, не было, потому что на тот момент, в 2006 году, людей, которых нельзя было вылечить, выписывали из больниц.

Просто умирать дома.

«Под наблюдение по месту жительства» ― с этой прекрасной формулировкой. Кого наблюдение? Кто их будет наблюдать? Кому они нужны? Кто с ними будет заниматься?

А вот то, что получается, что фондом и в принципе людьми, которые активно занимаются благотворительностью, которые на виду, ими как бы пользуются как таким приличным прикрытием? О чем я говорю? Например, та же история с ОНФ. Почему так люди возбудились? Потому что у ОНФ разная репутация. Там появляется Нюта, и таким образом у него появляется приличный фасад. Об этом.

Вы знаете, я так глубоко не копаю вот эти истории. У меня же есть свое внутреннее ощущение.

Внутреннее ощущение.

Мой компас, который мне, так сказать, указывает: туда ходить, а сюда не ходить. Я тоже волновалась, когда я тоже об этом услышала, я поняла: у Нюты были разного рода возможности. Я не могу точно это знать, но мне казалось, она не озвучивала, но мне казалось, что у нее были еще предложения какие-то. И я понимаю, она выбрала то, что действительно поможет не ей, а делу. Потому что, вы понимаете, можно занять позиции, более, так сказать, интересные для себя лично.

Вот вы говорили это в одном из интервью.

Да, Станислав Сергеевич Говорухин.

Занял позиции.

Занял позиции.

Вы мне говорили перед интервью и как-то в интервью другому человеку тоже говорили об этом, что поначалу вам казалось, что благотворительность ― это для скучающих жен в жемчугах.

Не понимала этих людей.

А как вы сейчас относитесь к скучающим женам в жемчугах?

Я очень хорошо отношусь к этим людям.

К этим женам, да.

К этим женам. До меня спустя много лет дошло, какие они молодцы все крутые! Потому что вначале я не понимала, я думала: «Все приходят шикарно одетые, пьют дорогое шампанское».

Вот эти благотворительные обеды, балы и так далее.

Дают благотворительные обеды. Что они деньги на это тратят? Дали бы уже сразу, отписали бы. Не понимала, понимаете? Совершенно по-дилетантски, по-плебейски к этому относилась.

А сейчас? Почему у вас изменилось мнение?

Вы знаете, я сейчас профессионально к этому отношусь, я уже вижу очень многое.

Хотят носить жемчуга ― пусть носят, главное, чтобы помогали, да?

Пусть носят, да, да.

Читала, вы рассказывали, что все, кто учились с вами в медицинском, ушли из профессии. В профессии остались только те, кто уехал. Это правда?

Да. Многие, не все, есть, но многие, кто со мной учился, из моей компании, которых я отслеживаю в жизни, я знаю, что практически те, кто остался, перестали работать в медицине, к сожалению.

А почему? Оказалось, что быть врачом в России невыносимо? Почему так?

В девяностые годы действительно было такое межвременье, никто вообще не понимал, куда это все разворачивается, что это будет. И все кинулись в рынок, во все, так сказать, тяжкие. В основном начали кто-то приторговывать, кто-то еще куда-то притуливаться, кто рыбой, кто нефтью.

Был такой даже одно время проект ― создать клуб бывших медиков, которые, так сказать, достигли каких-то серьезных результатов в разных областях жизни. И действительно, среди медиков оказалось очень много способных к бизнесу людей. Меня это прямо искренне удивило.

А вы себя считаете способной к бизнесу? Вот свои личные результаты.

Хороший вопрос для меня. Хотелось, чтобы у меня было больше способностей к бизнесу.

Вы размышляли на тему, уезжать или не уезжать, в этом контексте? Потому что получается, что, в принципе, у нас страна довольно депрессивная.

У нас климат депрессивный.

Климат депрессивный. А страна какая? Для того чтобы оказывать помощь людям, нужно вступать в политические организации. Можно сколько угодно говорить о том…

Знаете, нет, Аня.

Как? Ну все равно.

Аня, нет. Вы могли бы меня спросить, насколько вообще необходима благотворительность с государством, да? Вот можно же так сказать?

Вы знаете, можно благотворительностью заниматься и вне государства, и очень прекрасные фонды существуют. Это зависит все-таки от масштаба, от задачи, а самое главное ― от темы. Вот, например, опять-таки я в защиту вот этих нападок людей, они просто не понимают, о чем они говорят. Они просто не понимают.

А какой благотворительностью можно заниматься без контакта с государством? Какой?

«Обнаженные сердца», например. Наташа Водянова, прекрасный фонд. «Линия жизни». В той или иной мере они занимаются, они свободны. Но, понимаете, изменить законодательство…

То есть когда не нужно с медициной, например, государственной вступать в прямой контакт, да?

Конечно. Вот как вы решите обезболивание? Как вы решите, например, проблемы с детским обезболиванием? Нет у нас лекарств, это только уколы. Почему нужно ребенка колоть? И вроде бы сейчас вот опять-таки благодаря всей этой работе Минздрав услышал, и они сказали, что да, они будут регистрировать вот эти формы препаратов специально для детей, но законодательно это нельзя ускорить. Закон таков. Они должны пройти доклинические испытания, клинические испытания. То есть это все равно 2023 год. А сейчас-то что делать с этими детьми?

А что делать?

Нарушать закон. Нарушать закон и привозить, как это делают сейчас. На сегодняшний день все равно все привозят, все ищут. Это целое сообщество, понимаете, людей. Не сравнить ничто, люди идут на все, чтобы помочь своему ребенку, чтобы у него не болело, чтобы судорог не было. Вот не работают какие-то препараты.

А можно сказать, что для вас фонд «Вера» каким-то образом заменил вашу медицинскую деятельность? То есть что это катализация этих усилий?

Абсолютно. Это для меня огромная терапевтическая жизнь. Вы знаете, вот я говорю, что, к сожалению, для меня фонд больше, чем я для него. И вот эту пропорцию я, конечно, хотела бы менять. И для меня я реализуюсь в этом, потому что, конечно, я жалею о том, что я без медицинской практики, потому что врачом очень трудно перестать быть. И это восполняет мою потребность в этом. И этой темой заниматься ― это правильно, понимаете? Потому что она действительно очень чувствительная, она действительно сложная. Не каждый ее выдержит. И мне это тоже помогает, медицинское мое образование, видение.

Недавно у нас был потрясающий, меня поразил, в Центре паллиативной помощи… Компания Universal Music запустила новый, значит, диск Баскова Николая с новогодними какими-то хитами, и они решили сделать благотворительный концерт, деньги собрать в пользу фонда. И Басков приехал в центр, в ЦПП. Можно пошутить и сказать, что люди ожили, люди выздоровели.

В этом контексте это звучит уже…

Я серьезно говорю. Я была, просто я встречала, я отвечала от фонда за эту встречу. Я была поражена. Люди, которые… Вот это действительно жизнь. Они не представляли себе, что это возможно будет. Они все, значит, заказали парикмахеров, маникюры, друзей, товарищей.

Для встречи с Басковым.

С Басковым. Попросили, значит, красивую одежду из дома привезти. Аншлаг, невозможно было никого вместить. Он такой молодец, он как-то с этим со всем справился.

Понимаете, поскольку мы начинали, у нас были достойнейшие люди, которые давали концерты в Первом московском хосписе, я вам могу сказать, что вот простые, банальные вещи какой-то другой, иной смысл приобретают в этих стенах. И музыка звучит по-другому. И таких слушателей, как в хосписе, нет ни в одних самых крутых залах мира. Они такие все меломаны!

А ваше личное отношение, например, к смерти, вот к уходу изменилось в связи с тем, что вы все время присутствуете рядом с фондом «Вера», с хосписом и так далее? Меняется отношение человеческое, когда ты все время это видишь?

Меняется отношение к жизни. К смерти ― не знаю, потому что смерть все-таки такая вещь… Как бы вам сказать? Это не вещь, это все-таки очень интимное сложное глубинное состояние. Но отношение к жизни меняется точно, без этого нельзя, извините за трюизм такой. Без смерти никак не получится.

У меня действительно изменилось. Поэтому многие вопросы, вот даже про ОНФ или еще, вот про компромиссы, про это… Понимаете, когда ты это видишь, как это все на самом деле ничто и как много абсолютно ложной суеты, ложных каких-то стремлений к тому, что на самом деле… Все становится так просто, так понятно.

А вам Нюту приходилось успокаивать, что этот, как сейчас говорят, хайп, этот ажиотаж вокруг этого ее решения как-то?..

Конечно.

Люди говорили всякие жестокие слова.

Конечно, она же человек.

Вот я об этом.

Очень чувствительный человек. И она, конечно, очень нуждается в поддержке. И я надеюсь, что она ее чувствует от нас всех.

Чтобы добиться какого-то результата от людей, связанных с администрированием, с какими-то должностями и так далее, приходится спекулировать на этом вопросе? Вы где-то мельком про это сказали, что все к этому придут, что это может понадобиться и вам, и вашим близким. Приходится использовать этот последний аргумент и как часто?

Я думаю, да. Я думаю, да, потому что мы, слава богу, имеем дело с людьми уже взрослыми, а если даже не взрослые, то у них есть взрослые родители. Человеку свойственно примерять к себе все это. Я думаю, вот этот момент примерки очень работает.

Я думаю, что с Владимиром Владимировичем это тоже должно сработать гипотетически. Все не вечные, все о себе думают в этой перспективе.

Вы мне не ответили на этот важный для меня вопрос. В тот момент, когда были девяностые, когда жизнь была менее очевидной, вы задумывались о том, что, может быть, вы должны быть не здесь, вы должны уехать, например?

Гениально говорил Жванецкий, помните? «Сначала были очень правы те, которые уехали. Потом очень недолго были правы те, которые остались. Теперь опять правы те, которые уехали».

У меня была просто жизненная история. Я брала интервью у Сергея Соловьева, известного вам режиссера. Был год юбилея «Ассы». В этом же году были какие-то выборы. Это просто все очень пересекается к нашему сегодняшнему разговору.

Я говорю: «Вот же какая драма: кино, которое дало людям ощущение перспективы, надежды, нового поколения, что можно о нем ни говорить, но такого ощущения свежего дыхания, которое дала когда-то „Асса“ всей стране, не было другого такого фильма». И вот это был как раз тот год, когда Говорухин стал доверенным лицом Путина, Африка активно высказывался за победы в Новороссии и как все хорошо должно быть.

Приколист. Он не сдает, он всегда давал, он вообще такой.

Да-да, давал жару.

Дает жару.

Я говорю: «Вот, значит, такая ситуация. Как вы к этому относитесь? Это же, в принципе, судьба фильма, это судьба героев его. Как все странным образом изменилось». Он был в бешенстве, я вам хочу сказать, он чуть не ушел у меня из эфира, а эфир был прямой. Страшно на меня обиделся за то, что я ему задала этот вопрос, потому что, видимо, внутренне это была для него тоже нерешенная какая-то история. Как вы к этому относитесь?

Оказалось все очень как-то неожиданно, так сказать, недалеко и неглубоко. Казалось, что существеннее изменилась наша жизнь. Меня перемены в обратную сторону, конечно, тоже удивили. Но опять-таки возвращаясь к тому, что я говорила, не потому что я хочу уйти от этого вопроса или у меня нет на него ответа. Он есть у любого человека, я думаю, нормального и живущего здесь.

Но я опять-таки говорю: вот если бы не 12 лет занятия фондом, если бы не вот этот обзор мой и не вот эта, так сказать, точка отсчета, когда я вижу этих людей, этих, волонтеров и вот эту огромную-огромную страну, которая, в общем, живет так, как она живет, знаете, абсолютно как Вера Миллионщикова, вот построила хоспис, вот они живут как Вера Миллионщикова. Вот как надо. Зашло к ним начальство? Хорошо. Зашло ― угостят самогоном и вареной картошкой.

Но как-то эта жизнь здесь происходит. И если им, этим людям, можно помочь в чем-то, то я действительно, извините, без пафоса, я считаю, что, в общем, мы не зря тут задержались. Я же человек, который, в общем, проживает эту жизнь. Я вижу, все на меня влияет: и это, и это, и это. Я рада, что я с вами сижу, мы можем об этом с вами говорить. Да, как-то нам что-то померещилось тогда. Очень странно.