«У каждого свои отношения со смертью»: Алиса Хазанова и Максим Диденко о новом спектакле про трагическую судьбу советской актрисы

Денис Катаев: Конечно, первый вопрос у меня к Алисе. Насколько это личный спектакль, тяжелый спектакль? Как актриса играет актрису и как вот это все далось эмоционально?

Алиса Хазанова: Он личный, наверно, в том смысле, что у каждого человека есть свои какие-то отношения со смертью либо многие люди пытаются как-то избежать этих отношений, эту тему вообще боятся трогать. Я знаю, что, например, для многих это запретная тема, люди не хотят репетировать, играть спектакли, которые с этой темой связаны, или не хотят смотреть что-то, что связано с этой темой.

Но для меня это, наоборот, какая-то такая очень человечная история, наоборот, во многом освобождающая, потому что когда ты вступаешь в эти размышления, в этот диалог и делаешь это еще посредством такого интересного персонажа, то есть прототипа героини, актрисы Валентины Караваевой, то это такая очень большая какая-то бездна даже, может быть, всяких разных ощущений. Для меня они становятся очень человечными, я много про себя понимаю в данном случае. Конечно, уже сейчас это стало личной историей, потому что она меня привела к каким-то собственным рассуждениям, мыслям и заключениям.

Татьяна Малкина: То есть это, строго говоря, не имеет отношения к профессии героини, это общечеловеческая история.

Хазанова: Да.

Малкина: Или все-таки это принципиально важно, что она актриса, лишившаяся возможности быть актрисой?

Хазанова: Я думаю, что это важно, потому что это очень яркий образ человека, который лишился возможности заниматься любимым делом, еще человека, который закован в данном случае в рамки внешности, потому что именно внешность диктует, можешь ты заниматься этой профессией или нет. И в этом смысле это невероятно актуальная история.

Катаев: Максим, с чем вы работали больше, что пришлось, много ли архивов пришлось перекопать? И с видео… Понятно, что с фильмами много работы. Как работали с личными воспоминаниями актрисы? Как это все происходило?

Максим Диденко: С архивами в основном работал Валера Печейкин, он провел достаточно серьезную исследовательскую работу, очень глубоко погрузился, посмотрел фильмы по нескольку раз и, так сказать, сложил сценарий не столько из ее воспоминаний, сколько из каких-то эпизодов тех фильмов, в которых она снималась. Сквозь эти эпизоды как бы транслировал ее биографию.

Это было весьма занимательно, потому что пьеса получилась достаточно абстрактная. Она скорее не совсем нарративная, а больше поэтическая, это такой поэтический коллаж на тему судьбы Валентины Караваевой и всего, что она пережила, что она сыграла и так далее. И, конечно же, для меня бесконечно важной была именно ее встреча со смертью, потому что, как известно, она погибла очень трагически. Она жила одна последние годы, ее обнаружили спустя долгое время после ее смерти, квартира была затоплена, она лежала в ванной, как-то все было запутано в пленках, все эти пленки, которые она снимала много лет, практически испортились.

Катаев: Ее фильмы.

Диденко: Да. Те фильмы, вот эти ее сторис так называемые.

Хазанова: Ее селфи, да.

Катаев: Селфи. Еще не знала, что такое будет.

Диденко: В этом был какой-то невероятный такой мощный образ преходящести всего и какой-то бессмысленности зафиксировать эти мгновения, невозможности их зафиксировать и образ того, что даже после смерти все эти роли, которые она надеялась как-то оставить в истории, исчезли, растворились. Мне кажется, что в каком-то смысле каждый человек так пытается себя закрепить в этом мире, да, оставить какие-то следы, но, по сути дела, это достаточно тщетные попытки.

Катаев: А вот по поводу визуализации смерти и встречи с ней я и актрису, и режиссера хотел спросить, насколько это важно, потому что у Бергмана, например, это центральная тема, у Киры Муратовой, у той же Ренаты Литвиновой. Они всегда по-разному как-то смерть представляют: монах, женщина с косой. У вас тоже такая своеобразная смерть. Расскажите про вашего партнера, смерть, и как вы придумывали эту смерть, визуализировали.

Хазанова: Давай сначала ты, ты придумывал, потом я.

Диденко: Леша, Алексей Розин, как бы играет не совсем смерть. Он играет скорее ангела смерти, который переносит человека в иной мир, поскольку, мне кажется, смерть ― это не некая персона, да, это скорее некий порог, который человек переходит и оказывается в ином мире, о котором мы ничего не знаем. В данном случае Леша ― это проводник, потому что смерти как таковой, по сути дела, и нет. Это какой-то миг, да, это просто переход.

Катаев: Но все равно это разговор с самим собой получается или как?

Хазанова: У меня в этом спектакле замечательный партнер, актер Алексей Розин. Правда, мне очень повезло в этом смысле, что так сошлось и мы работаем вместе. И у меня абсолютное ощущение, что мы с ним ― часть одного целого в этом спектакле, что мы не две отдельные личности или я человек, а он некий фатум или какое-то изображение смерти. Мне кажется, что мы играем немножко две стороны одного и того же.

Малкина: То есть ваш диалог, получается, ― это внутренний диалог?

Хазанова: Да, и об этом, в общем, говорится даже в спектакле в какой-то момент. Но я не буду все это рассказывать и озвучивать.

Катаев: Да, не будем спойлерить.

Хазанова: Но мне страшно нравится, как мы существуем вместе в этом дуэте на сцене.

Катаев: Не страшно, когда ты все равно понимаешь, что это смерть, с другой стороны?

Хазанова: Страшно.

Катаев: С ней наедине выйти.

Хазанова: Но что ж делать-то?

Катаев: Да.

Хазанова: Бояться потом будем, мне кажется. Сначала будем делать, потом бояться.

Катаев: Что было важнее в этой постановке для вас как для режиссера, как-то все визуально преобразить? Все-таки это мультимедийный спектакль.

Диденко: Я ко всякому произведению отношусь как к какому-то такому шифру, который мы разгадываем вместе с моими соавторами, с художником Галей Солодовниковой, с видеохудожником Олегом Михайловым, с моими актерами.

Катаев: Потом со зрителем.

Диденко: Потом со зрителем, да, на самом деле, потому что зачастую зритель видит какие-то вещи, которые мы не видели. Они как-то открывают какие-то такие грани, которые не были нам очевидны. В общем-то, мне главное было разгадать и найти какую-то такую форму, которая бы соответствовала бы тому, что написал Валера, тому, что мы сами об этом всем думаем, и тем средствам, которые мы замыслили использовать в этом спектакле.

Он действительно получился, просто мы его делали в Лондоне в очень маленьком театре, очень старом. Но при этом этот театр находился внутри небоскребов Сити.

Хазанова: Да, репетировали мы его в такой театральной студии.

Диденко: Мы там работали и монтировщиками, и уборщиками, и реквизиторами и так далее, сами все делали. Это был немножко театр на коленке в каком-то смысле.

Хазанова: Жестокий мир капитализма.

Диденко: Да.

Катаев: Заставили.

Диденко: Мы сами снимали какие-то видео. И это был какой-то очень интимный и очень крафтовый процесс, в котором мы действительно вошли в какую-то среду доверия. На самом деле, для меня вот именно эта среда доверия ― это, наверно, самое важное, что между нами произошло. Мне кажется, что та атмосфера, которая в спектакле есть, в первую очередь передает вот это какое-то очень трепетное отношение и к реальной судьбе Валентины Караваевой, потому что это все-таки судьба очень трагическая, это контакт с ушедшим человеком, с человеком, который пережил такую жесть.

У нас и в жизни происходили какие-то перипетии. В каком-то смысле это такой слепок, дневник нашего пребывания в этом процессе. Наверно, с ритуальной точки зрения каждый раз, когда мы это повторяем, это вход именно в эту среду доверия, в которой мы обитали и которая нас как-то а) сблизила и б) продвинула в какое-то понимание смертности и так далее.

Катаев: Про доверие Алису хотел спросить. В Лондоне, наверно, меньше знают о контексте, а тут восприятие зрителей, уже были предпремьерные показы, как-то иначе все происходит?

Хазанова: Конечно, иначе, зритель-то везде разный. Причем это не из категории «плохо ― хорошо», просто он действительно очень разный. Для русской аудитории Лондона вообще было большой новостью, что такие вещи, допустим, в российском театре происходят.

Катаев: Возможны в театре российском.

Хазанова: Да. И они с этой точки зрения во многом смотрели. Немногие знали историю Валентины Караваевой, но задавали вопросы потом, и было интересно про это что-то узнать, смотреть документальные фильмы, которые о ней сделаны. Английская часть публики смотрела в основном именно на, что называется, произведение искусства, простите меня за высокопарный слог, за изобразительной частью, как это все сочетается с игрой актеров.

Катаев: Визуально. За театром.

Хазанова: Да, и за этой магией, которая случалась на сцене, и это было интересно. А московский зритель, мне кажется, гораздо больше погружен именно в историю человека конкретного, про которого рассказывается.

Катаев: Так и есть, да. Все с замиранием смотрели, когда я был на этом показе.

Хазанова: Да. И на самом деле очень внимательно люди смотрели, и это было очень здорово, как-то очень трогательно и пронзительно, потому что есть ощущение вот этого диалога, когда мы вместе можем говорить о каких-то вещах непростых, сложных, то, что всех нас, людей, объединяет. Наверно, так.

Катаев: Кстати, к слову о распознавании лиц, мы тут сюжет делали. У вас в спектакле этого полно, трансформаций лица человеческого.

Хазанова: Трансформации лица, да, это Максим с Олегом Михайловым, нашим видеохудожником, колдовали.

Катаев: Как, чем вы это делали? Это все-таки актуально сейчас.

Диденко: Слушайте, например, один кадр мы сняли, Галя у какой-то бабушки на Китай-городе купила старые очки.

Хазанова: Галя купила очки, да.

Диденко: Галя Солодовникова. Причем с серьезнейшим плюсом, с увеличением.

Хазанова: Невозможно находиться.

Диденко: И я снимал Алису на айфон, приставлял к объективу эти очки, страшное искажение. То есть это прямо суперкустарный способ производства.

Катаев: Вот как!

Малкина: Я понимаю после этого, как вы любите эту работу. Это же прямо счастье, руками.

Хазанова: Да, это все сделано руками непосредственно.

Катаев: И последний вопрос: не мешают ли вам, уже внутри находясь, все эти технологии, уже внутреннему переживанию не мешают? Все-таки иногда есть такой перегруз мозга. Больше даже Алисе вопрос.

Хазанова: Нет, перегруз мозга ― это часть нашей профессии, от этого никуда не деться. А все вспомогательные средства становятся придуманным способом изложения, и в тот момент, когда ты это принимаешь и через себя пропускаешь, наоборот, это помогает.

Катаев: Поэтому мы и зрителей призываем не бояться и экспериментировать. Таня, сходи 25-го.

Малкина: Ничего не бояться. Я с удовольствием схожу.

Хазанова: Ждем вас.

Малкина: Я не уверена, что есть билеты.

Катаев: 25-го и 26-го, да?

Хазанова: Да, 25-го и 26-го в Театральном центре на Страстном.

Катаев: Билеты еще, кстати, по-моему, есть как раз. Спектакль «Девушка и смерть».

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.