Почему женам погибших в Сирии говорят, что их мужья были на Кавказе

Лобков: Руслан, как это вообще произошло? Потому что видели, что могилы, в общем, воинские. То есть они, в отличие от тех могил, которые были после афганской войны, там не запрещено, потому было в советские годы запрещено устанавливать знаки принадлежности этих секретных погибших офицеров вообще к чему-либо, там все-таки есть ордена, есть венки от воинских частей. Как об этом вообще стало известно?

Левиев: Конкретно все началось по этой истории с Архиреева Олега. Нам написал анонимно на наш адрес один из его близких. Я не знаю, был ли это родственник или друг, или сослуживец, потому что он предпочел сохранить анонимность полную свою. Но он попросил привлечь внимание к этому инциденту, поскольку, как он рассказал, вдове погибшего Архиреева Олега выдали справку, что якобы он погиб на Северном Кавказе, а не в Сирии, и компенсация была, соответственно, другая, поскольку он якобы погиб на территории России. И якобы она теперь ищет правды, готова привлечь внимание СМИ, и попросила разобраться в этом инциденте. Мы установили, где он похоронен, приезжаем на кладбище...

Лобков: Вы установили сами, где он похоронен?

Левиев: Нам подсказали этот близкий человек, сначала он подсказал неправильно, он назвал кладбище в поселке Редино, это около Солнечногорска, непосредственно около воинской части, оказалось, что он на другом кладбище был похоронен, там есть отдельный район, где хоронят именно бойцов Сил специальных операций из Солнечногорска.

Сагиева: И там вы нашли еще одну могилу?

Левиев: Еще две могилы.

Сагиева: Еще две?

Левиев: Да. Это, соответственно, Максим Сороченко, который погиб в один день с Федором Журавлевым, и еще был Сергей Суслов. Обстоятельства его смерти неизвестны, но есть репортажи от октября 2014 года, где говорится, что он погиб при исполнении, и даже есть его имя на памятнике воинам-интернационалистам в городе Химки.

Сагиева: То есть вторую смерть вам тоже подтвердили, и это были тоже сослуживцы, или дальше вы уже с семьями работали?

Левиев: Вторую смерть, то есть смерть Максима Сороченко мы подтвердили сами, потому что мы увидели репортажи с Кубка дзюдо, кубка между МВД и силами армии, где происходило награждение вдов погибших воинов, погибших при исполнении, и там перечислялись непосредственно вдовы Федора Журавлева и Максима Сороченко.

Лобков: Но, собственно, о самом Журавлеве-то мы узнали только после окончания формальной операции в Сирии, Владимир Путин награждал вдов, в том числе, он назвал фамилию Журавлева, собственно. Скажите, пожалуйста, сами родственники, мы с ними пытаемся общаться с очень многими, и многие боятся, и они даже, что ли, не проявляют какого-то или делают вид, что не проявляют, какого-то желания, чтобы все-таки геройски погибшие за интересы России, их родственники, ближайшие родственники, с кем они прожили, может быть, годы, чтобы их имена были увековечены, чтобы они стали национальными героями. Такими, как становились герои, допустим, войны в Заливе в США. Мы как-то не почувствовали этого возмущения. А вы?

Левиев: Да, действительно, у родственников всех этих погибших солдат, как и у бойцов Сил специальных операций, так и обычных подразделений, есть такое ощущение, что если они разгласят эти данные, то непременно начальство воинской части, где служил их погибший родственник, как-то их накажут и, может быть, даже возбудят уголовное дело. Более того, как правило, представители Министерства обороны и ФСБ после гибели очередного военнослужащего на Донбассе или в Сирии проводят профилактическую беседу с родственниками, с близкими погибших, говорят, что все нужно хранить в тайне, никому ничего не рассказывать. Поэтому они проинструктированы не говорить.

Лобков: Но по сути дела, так было во времена афганской войны, и так было во времена забытых войн.

Сагиева: Здесь есть разница. Все-таки на Донбассе это другая история, здесь официально идет операция в Сирии, и есть список из 18 человек, но выясняется, что он неполный, что есть другие имена. Почему скрывают? Кто эти люди?

Левиев: По Сирии действительно очень странная тактика у России, пока мы не можем понять, но прослеживается некая закономерность, что те, кто погибают из-за обычных подразделений — морские пехотинцы, артиллеристы — как правило, они, наоборот, просто или сразу признают в первых сообщениях СМИ об их смерти, либо сами даже заявляют, что погиб такой-то военный советник, иногда даже называют имя. А по бойцам Сил специальных операций не признают очень долго, если только чуть ли не перед стенкой поставить Министерству обороны, что есть имя, есть могила.

Сагиева: А в чем логика, как вы считаете?

Левиев: Возможно, это какое-то обоснование секретности их подразделения, чтобы они нигде, даже в документах не проходили как потерянные и погибшие на данной войне. Ведь даже родственникам дают бумаги, что они погибли на Северном Кавказе, хотя при этом на словах рассказывают, что они действительно погибли в Сирии.

Лобков: А как вы поняли? Родственники знали, где они находятся? Они родственникам говорили, что я еду в Сирию, или они говорили, что я еду просто в командировку?

Левиев: Близкий Архиреева Олега рассказал нам, что действительно у вдовы погибшего есть его снимки из Сирии, он присылал свои снимки, где он находится в Сирии, соответственно, в воинской форме песчаного цвета, и он находится на службе. Они, соответственно, знали, что да, они в Сирии.

Лобков: То есть им присылать бумагу про Северный Кавказ — это просто форменное оскорбление, правильно я понимаю?

Левиев: Да, кстати, именно примерно так и описывал близкий ситуацию, что Министерство обороны так по-скотски поступает с родственниками, пишет, что якобы человек погиб на Северном Кавказе, хотя родственники прекрасно знают, что он погиб в Сирии, плюс на основании этой бумаги выдают, соответственно, меньшую компенсацию, чем положено, поскольку погиб он не на войне.

Сагиева: А почему именно Северный Кавказ? И про компенсации расскажите, в чем разница.

Левиев: Северный Кавказ — потому что там периодически проходят контртеррористические операции, но как таковой войны нет. В Сирии это именно война, это не просто контртеррористическая операция, это война. И я не знаю, какова разница в размерах компенсации, но, насколько мне известно, действительно компенсация значительно разная: погибаешь либо ты на территории России в ходе какой-то перестрелки при задержании боевиков, или ты погибаешь на войне за пределами России.

Сагиева: А в чем логика? Все-таки непонятно. Спецподразделение что в Сирии, что на Северном Кавказе, в любом случае участвует, и непонятно, зачем это разделение нужно. Может быть, вы пытались разобраться, может быть, у вас есть какие-то источники, те, кто вам пишут, объясняют, как это происходит.

Левиев: Родственники не объясняют, здесь, конечно, нужно спрашивать у самого Министерства обороны. Но нам кажется, что дело именно в секретности и прохождении тех погибших по какой-то внутренней статистике о том, где они погибли, чтобы не было никаких даже документальных источников, что они погибли именно на войне за пределами России, а не внутри России.

Лобков: Руслан, а на могиле одного из погибших есть изображение Ордена Кутузова, как я понимаю, в скобках — посмертно. А как происходит процедура присуждения этих орденов родственникам? Говорили ли вам что-нибудь вдовы? Их вызывают в Кремль, передают коробочку, и при этом же им не говорят, где погиб их муж или сын. Как вообще это происходит?

Левиев: По бойцам таких секретных подразделений, мы видим, происходит в такой достаточно приватной, секретной обстановке. Напомню, что про Федора Журавлева мы сообщили еще в ноябре прошлого года, и на церемонии в Кремле присутствовала вдова Федора Журавлева. Однако, погибший, вместе с тем, Максим Сороченко тогда еще не был известен, соответственно, вдова не присутствовала в Кремле. По крайней мере, официально она в церемонии нигде не фигурирует и ее фамилия нигде не фигурирует на тот момент.

Лобков: Мы видим сейчас изображение, это Орден Кутузова, правильно я понимаю?

Левиев: Здесь выделена эмблема Сил специальных операций, и ниже, да, Орден Кутузова тоже виден.

Лобков: То есть, в общем, так или иначе, местные жители, если они бывают на этом кладбище, они, в общем, догадываются, наблюдатели, что это действительно совсем непростые смертные здесь похоронены, что молодые, в расцвете лет и, в общем, с достаточными обозначениями. Потому что я просто припоминаю 1989 год, когда было просто запрещено красные звезды даже ставить на могилах тех, кто возвращался в цинковых гробах из Афганистана. То есть все-таки как-то информация просачивается все равно, да?

Сагиева: А как, если мы видим, что самих вдов награждают? То есть, с одной стороны, не говорят, с другой стороны, награждают.

Левиев: Но здесь вообще у Министерства обороны несколько двойственный подход. С одной стороны, они стараются всячески скрывать потерю военнослужащих в сирийской войне, с другой стороны, когда они их признают, они обязательно подчеркивают, что человек погиб геройски. То есть даже если им, на самом деле, неизвестны данные того, как погиб военнослужащий, они обязательно пишут: уводили вертолет от местных, которые на земле, или вызвал на себя огонь, или еще что-то, или защищал гуманитарный груз на выдаче. То есть всегда обязательно подчеркивается, что человек погиб геройски и, как правило, большинству выдаются такие ордена посмертно.

Лобков: Спасибо большое, Руслан.

Фото: Associated Press