«Судьи поняли, в какую ловушку они попали»: почему курсанта Осипова, подозреваемого в терроризме, отправили в психбольницу

Здравствуйте, Виталий! Почему вы взялись за это дело? Какова версия защиты: что же все-таки студент рисовал на листке и при чём здесь его психическое здоровье?

Добрый вечер. Я адвокат. С этим связано то, что я вошел в это дело в качестве защитника Вадима Осипова. Когда мы с ним познакомились, когда он мне высказал свою версию, впоследствии эта версия была подкреплена материалами уголовного дела.

Я полагаю, что материалы уголовного дела, наоборот, говорят о том, что мой подзащитный не виновен в тех преступлениях, которые ему инкриминируются. Просто такова трактовка сначала предварительного следствия, потом суда. Как мы знаем, если дело попадает в суд, то доля оправдательных приговоров у нас ничтожна.

Объясните, пожалуйста, это действительно был какой-то листок? Парень шутил с друзьями, а потом за ним пришли и стали очень серьёзно относиться к юношескому чувству юмора?

И результаты психолого-психиатрической экспертизы, и рассказы его родных, близких, знакомых, в том числе из числа курсантов данной академии, говорят о том, что Вадим всегда отличался неуемным веселым характером, у него постоянно были шутки на разные темы, в том числе на такие пограничные. Как бы чёрный юмор, когда нельзя на эту тему было шутить, тем не менее он себе это позволял.

И это продолжалось довольно-таки длительный период времени во время обучения в академии, никто никогда не поднимал вопрос, что стоит за этими шутками. Все это воспринимали именно как шутки, может быть, неуместные, может быть, неудачные. Но только после того, как было возбуждено уголовное дело и как курсанты, его однокурсники оказались в поле зрения сотрудников ФСБ, а потом следователя, вдруг они задним числом стали говорить: «Оказывается, только теперь мы стали понимать, что скрывалось за этими шутками».

В общем, когда вмешалась ФСБ, стало не до шуток всем, как это часто бывает.

Да.

А что происходит на самом деле, как вы считаете? Похоже это на ловлю преступника ради статистики, как вы думаете? И вообще кому это нужно ― ловить парня, студента военного вуза?

Вы знаете, это все просто совпало. 3 апреля происходит взрыв на станции метро в Санкт-Петербурге. Естественно, все силовые структуры стоят, образно говоря, на ушах. И на следующий день им поступает информация о том, что преподавателем у моего подзащитного на уроке истории был изъят вот этот листок со схемой казармы, которую якобы он пытался схематично захватить.

И после этого, понимаете, эксцесс исполнителя. Мой подзащитный попал в поле зрения конкретного оперативного сотрудника ФСБ, который, я считаю, используя доверчивость моего подзащитного, то, что это сирота, что он всегда был расположен к мужчинам, особенно из такого серьёзного ведомства, доверился полностью этому оперативнику. И оперативник просто им манипулировал.

В материалах дела есть серьёзные доказательства, говорящие о том, что оперативник исказил первичные показания моего подзащитного. Нам посчастливилось, что оперативник во время его опроса ещё вел видеозапись. И вот когда мы сличили, что говорил мой подзащитный под видеозапись, и то, что изобразил в процессуальном документе оперативник, ― как небо и земля. Оперативник там изобразил то, что ему нужно было делать. А так как мой подзащитный на тот момент имел восемнадцатилетний возраст, при нем не было адвоката, мой подзащитный просто подписал эти листы.

Он просто подписал, конечно, откуда у него знания юридические, да, в восемнадцатилетнем возрасте. Как вы считаете, этот приговор ― победа или поражение?

Мы считаем этот приговор поражением в силу того, что мой подзащитный длительное время будет находиться в местах принудительного медицинского содержания. Когда врачи признают его не опасным для общества, в кавычках «не опасным для общества и для себя» и выпустят его на свободу, неизвестно. В каком состоянии он может выйти потом после вот этого психиатрического стационара, неизвестно. Как он в дальнейшем с таким клише будет осваиваться в социуме, тоже неизвестно.

Мы же полагаем, что парень, во-первых, психически здоров, вменяем, а это уловка. Ей воспользовались судьи в ситуации, когда они ознакомились с материалами дела, когда они допросили первых свидетелей из числа его сокурсников, которые отказались от своих первичных показаний на предварительном следствии и заявили о том, что Вадим их ни к чему не склонял, не призывал к совершению совместного теракта. И в этой ситуации, я полагаю, судьи поняли, в какую ловушку они попали.

И опять же возвращаясь к тому, что у нас практически нет оправдательных приговоров, а статьи, по которым предстал перед судом мой подзащитный, одна статья тяжкая, а вторая особо тяжкая. И здесь даже если назначать ему минимальный срок, все равно этот срок будет достаточно суровым. И я не исключаю, что в данной ситуации вдруг неожиданно после первичных экспертиз, которые установили, что мой подзащитный виновен, судьи по своему усмотрению, это не ходатайство прокурора, это не ходатайство защиты, сами судьи прервали судебное разбирательство и сказали, что у них появились основания назначить повторную экспертизу в институте Сербского.

И дальше уже стало ясно, что нужно отправлять на лечение. Я напомню, что у нас меньше процента оправдательных приговоров в России. У нас на связи был Виталий Черкасов, адвокат международной правозащитной группы «Агора».

Фото: Виталий Черкасов / Facebook