«Надо говорить не „на Украине“, а „в Украине“»: Наталья Поклонская об изменении своих взглядов, плохих законах и борьбе с запретами

Мне просто интересно. Вы женщина, это, в принципе, имеет значение в таких случаях, мне кажется, да. Мне кажется, и ваш темперамент в этом смысле, то, как вы говорите в последнее время на эту тему, выдает в вас такое гендерное отношение помимо того, что вы в целом, может быть, за закон ратуете. Кажется, вы как-то лично это воспринимаете. У кого этот закон может вызывать такое неприятие? Это что, действительно мужчины в Государственной Думе или где-то за ее пределами считают, что женщины пошли на них войной? Или в чем проблема?

Слушайте, но страдают не только женщины от домашнего насилия, как стало известно. Страдают и мужчины, и дети. Никто не застрахован от такого неприятного инцидента.

Этого никто не отрицает на самом деле, у этого закона совершенно нет такого положения, по которому защищать нужно только женщин, да.

Конкретно женщин. Поэтому здесь нет ущемления мужчин в этом законопроекте. Говоря о том, что женщины вот так особенно обращают внимание на этот закон, конечно, надо признать, что в большинстве случаев страдают женщины. Но и страдают мужчины, закон не делает исключений ― защищаем только женщин, защищаем только детей. Нет, закон защищает всех.

Вы поняли, да, мой вопрос? В чем политика? Вопрос, почему такая темпераментная должна быть атака, коллажи, Оксана Пушкина? Или речь идет о нападках на что-то более серьезное? Когда-то Владислав Сурков руководил внутренней политикой России и написал такую очень эмоциональную колонку на тему женской повестки, что, мол, плохо все это кончится, эти западные ценности в России. У меня такое было впечатление, что он прямо как-то реально боится женского переворота.

Я не знаю, что имел в виду Сурков, не ознакомлена с его статьей. Но касаемо вопроса женского переворота мне кажется, что это такой популизм. Это же не объективно. У нас нет отдельных прав женщин, отдельных прав мужчин, у нас все равны. У меня точно такие же права, как у любого другого мужчины, и у вас тоже. Мы ничем не отличаемся, в Конституции нет разграничений: вот права женщин содержат столько пунктов, например, сто, а права мужчин ― сто два. И тогда мы говорим: «Так мы же, женщины, ущемлены!». Нет, это не так, у нас равны все.

И в основном нарушаются права женщин, между прочим, и насилие внутри семьи. Не на работе, на работе никто никого не ущемляет. Очень часто бывает, когда женщины превосходят мужчин, да, по рабочим качествам, например, они более внимательны, они более ответственны.

Вы действительно считаете, что никто никогда не ущемляет женщин на работе?

У меня не было таких случаев, я работала в прокуратуре.

Знаете почему? Да, потому что вы прокурор, у вас есть прокурорский мандат. Это, кстати, хороший вопрос. Вы никогда на себе не ощущали дискриминации по гендерному принципу и вообще не бывали жертвой насилия? Простите за такой личный вопрос.

По гендерному признаку по рабочим вопросам я никогда не ощущала дискриминации. Наоборот, я пользовалась тем, что я женщина, потому что, приходя в суд, судебное заседание либо на переговоры, улыбнешься, ты такая слабая женщина, нежная, вроде бы уже и расположила к себе собеседника, оппонента. Все хорошо, все отлично, он потерял бдительность ― и работаешь как положено, выполняешь свою задачу. Поэтому женщина обладает множеством преимуществ по сравнению с мужчиной. Это я могу сказать, что касается меня.

Если говорить о семейных вопросах межличностных отношений, конечно, это вопрос сугубо личный. Каждая женщина могла столкнуться в своей жизни с какой-то несправедливостью, в том числе и на том основании, что она слабее, физически слабее.

И вы тоже сталкивались с этим?

Нет, я за себя не говорю, я вообще за личную жизнь не говорю. А по работе ― нет, не сталкивалась.

Я как раз хотела вас спросить, если вы не говорите о личной жизни, просто это произвело на меня впечатление. Я читала колонку вашего бывшего мужа, она идеологически просто полностью обратна тому, что вы сейчас говорите. Он как раз говорил о том, целый текст был публичный, вы, наверно, его читали, о том, что это женщины издеваются над мужчинами, что насилие исходит из вот этой женской вертикали. Бабушки и мамы бьют детей, вот эти несчастные мальчики потом, я не знаю, что-то там с ними не то случается.

Это я совершенно не оспариваю того, что так случается, бывает насилие родительское, в нем участвуют в том числе агрессивные матери и бабушки, я совершенно этого не отрицаю. Но как это у вас так получилось?

Представляете? Не прожив и года вместе. Я тоже прочитала эту статью и могу сказать, что с учетом моей добропорядочности и доброты я не комментирую то, что сказал мой бывший муж. Если я начну комментировать, то…

Плохо закончится. Вы так посмотрели на меня, я прямо почувствовала, да. Просто вас удивила эта колонка?

За тот период времени, который мы вместе пробыли, я повторюсь, непродолжительный, меньше года, я, если честно, уже не удивилась.

Тогда все остальные вопросы личные, вы в предыдущем акте ответили мне, что никакой специальной личной истории у вас не было. Спрашивать не буду. Если вам захочется как-то поделиться с нами личным опытом…

Очень много женщин ко мне обращалось по факту насилия в семье, причем я уже депутатом была и есть, после прокуратуры. Все равно обращались, писали заявления, просили помощи, потому что уже наступила стадия развода, бракоразводный процесс, у женщины несколько детей, маленьких детей. Ей уходить некуда, от мужа она уйти не может, муж тоже не уходит и издевается над ней систематически. Она обращалась… Куда только не обращалась!

Но с учетом действующего законодательства как-то защитить эту женщину невозможно, потому что нельзя запретить мужчине подходить к женщине, нельзя запретить ему издеваться над ней. Выедет полиция несколько раз, проведет профилактическую работу, профилактическую беседу. Это ничем не закончится, абсолютно ничем не закончится. Третий, пятый, десятый раз приедет домой. На двадцатый раз откажет. А на двадцать первый женщину убьют.

Поэтому это вопрос важный. Над этим вопросом нужно работать и не нужно делать вид, что у нас все хорошо, у нас нет насилия в семье, у нас традиционные ценности, у нас все согласны, чтобы их били, либо вообще никто никого не бьет. Такого нет. Проблема есть-то.

Я сейчас вернусь обязательно к традиционным ценностям, очень любопытно все это от вас слышать теперь. Но я должна задать этот вопрос, просто меня не поймут, если я не спрошу. Вы работаете зампредом международного комитета. Самый громкий случай по харассменту, по домогательствам в России, в российской практике был связан с вашим непосредственным шефом, не знаю, начальником, да, председателем комитета Леонидом Слуцким.

В данном случае у вас… Я правильно понимаю, что некоторое ваше профессиональное единство с этим человеком, вы о нем говорите исключительно уважительно, выше как бы вашей этой гендерной эмоциональности? В том смысле, что вы никогда не говорили о том, что он неправ, что-то с ним не так.

Вы знаете, а я никогда не сталкивалась с тем, чтобы Леонид Эдуардович был неправ. С учетом нашей совместной деятельности, а работаю я в комитете относительно недавно, два месяца, я не имею проблемы с тем, что не согласна с позицией руководителя комитета.

Вы говорите, что к вам приходили женщины, у которых были проблемы домашние. Представьте себе, что девушки… Идеальное общество некоторое, да. Вся полиция слушает женщин в таких ситуациях, суды прислушиваются. Вообще все как должно быть, да, по справедливости. Вот к вам приходят женщины, три вот эти журналистки по очереди, и рассказывают вам, сидя за столом, что такая ситуация, человек сделал то-то, то-то и то-то.

Вы знаете, мне кажется, в отношении меня тоже могут столько понарассказывать!

Меня, кстати, поражает, что вы все время говорите это, это такая очень эмпауэрмент-позиция, да, что вас тоже могут обвинить.

А про меня рассказывали.

Расскажите нам, что это, что за компромат?

Не про домогательства еще, слава богу.

Нет? Я просто решила, что…

Пока не по домогательству, пока до этого не дошло. Про меня рассказывали и писали, даже расследования проводили по поводу того, что я не задекларировала квартиру в Донецке.

Да-да, мы это помним. Я просто имею в виду, что вы сразу примеряете на себя позицию домогательства, это редко происходит, вы, видимо, занимали просто довольно серьезную позицию, вам легче представить себе, что вас кто-то обвинил в чем-то.

Так вот, у вас не возникло сочувствия к журналисткам, которые говорят что-то о вашем коллеге, начальнике?

Я столько видела разных случаев за свою работу и в прокуратуре, и в Государственной Думе. Разные есть заявители. Действительно, есть заявления, которые содержат в себе крик души, крик о помощи, есть заявления популистического характера, есть пиар-заявления. Меня смутил один факт. Я не спорю, я не знаю, что там было, что там происходило между этими журналистками в Государственной Думе с депутатами Государственной Думы. Но меня смутил один факт, что вот это сообщение о домогательстве прозвучало спустя определенный период времени, то есть несколько месяцев.

Ой, я вам могу рассказать, как это работает, если вам когда-нибудь будет интересно.

На первый взгляд меня это смутило. За время работы с Леонидом Эдуардовичем в комитете я от него не замечала подобных намерений.

Понятно, то есть вы верите своим глазам. Если вас он, условно говоря, никак не трогал, никаким образом, да.

Да, я могу верить и доверять только своим глазам. С учетом прокурорского опыта это на сто процентов верное решение, нужно всем верить только себе. И то не всегда.

Или просто у вас другого выбора нет? Вы у него работаете, как-то странно, да, сдавать…

Нет-нет, у меня вы знаете какой характер. Характер у меня такой сложный. Поэтому я говорю то, что я думаю.

Скажите, пожалуйста, а как вы вообще пришли к этой программе? Потому что вы сейчас, если посмотреть на вашу повестку, как вы появляетесь в прессе? Есть часть каких-то международных комментариев, а есть истории буквально про эти женские проблемы. Вы выступили горячо за право женщины выбирать, делать ей аборт или нет, выступили буквально с таким чуть ли не феминистским лозунгом, буквально процитировав лозунг «Мое тело ― мое дело». Вы, очевидно, его не просто так произнесли, вы его слышали и знаете, о чем идет речь. Это просто даже необычно.

Вы вообще часто высказываетесь на эти темы и как-то в последнее время проявляете эмпатию и сочувствие к людям несчастным и обездоленным. Как вы к этому вдруг пришли? Раньше у вас была повестка чуть более строгая, такая академичная, давайте я буду так мягко говорить. Многие считают очень консервативной и агрессивной, такой вас видели раньше. А теперь вы…

Видите, как происходит превращение прокурора…

В адвоката!

В депутата, народного избранника.

Понятно.

У меня вначале, конечно, была такая обвинительная нотка, то есть обвинительный наклон. Я прокурор, я всегда видела где-то подоплеку, я смотрела через призму проверочных материалов, надзорных проверок, уголовных дел, подозрений. Но это прокуратура, это школа прокуратуры.

Проработав в Думе, я меняюсь. Я получаю другой опыт, я получаю другое общение, я понимаю, что не всегда нужно идти напролом, и я уже не прокурор, я не в погонах. Вернее, временно не в погонах, потому что я в Думе на пять лет.

Вы говорили, что бывших прокуроров не бывает, я читала.

Да, но я меняюсь, и это нормально.

А вы вообще человек в жизни артистичный? Я имею в виду, вам нравится менять роли, я не знаю, примерять на себя разные истории, разные судьбы? Как вы в детстве, фантазировали ли, как у вас может сложиться жизнь, так, вот так?

Только песни пела.

Вообще вам нравится смотреть: что будет, если я так? А если я все брошу и сделаю иначе? Потому что вы прямо очень меняетесь.

Я так думаю, я этим живу. Почему по поводу женщин я так горячо выступила? Вы знаете, меня поразила одна история. Я была на передаче у Романа Голованова на «Комсомольской правде», и там был комментарий священнослужителя Дмитрия Смирнова.

Главы Синодального отдела по взаимодействию с силовыми структурами, если я правильно помню. Отец Дмитрий Смирнов.

Да. И были сюжеты с его высказыванием и с высказываниями других священнослужителей. И вот привели в пример такой случай: женщина с помощью ЭКО родила ребеночка и пришла с ребенком в церковь крестить его. А церковь, священнослужитель ее отправил обратно и говорит: «Что ты наделала? Никто крестить не будет твоего ребенка, потому что это грех ― рожать таким образом ребенка».

Вы знаете, меня это поразило до глубины души. Я просто представила на секундочку, что чувствует сейчас эта женщина. Она отмучилась по больницам, по процедурам, они с мужем, или без мужа, она сама, неважно, она мечтала об этом ребенке. Если говорить о духовности, то все, что происходит в этом мире, происходит по воле Божьей, если говорить с церковной стороны, да. Если ребеночек родился, значит, есть на то воля Божья. Вот она пришла со своей радостью в церковь покрестить ребенка, а ее выгоняют. Как это? Как можно быть таким жестоким-то?

Меня это так зацепило, я сказала, что женщина, уважаемая женщина, дорогая женщина, чтобы она не отчаивалась и шла к другому священнику, обязательно другой священник покрестит ребеночка, обязательно все будет хорошо. И чтобы она не обращала внимания на такие вот заявления и выступления со стороны некоторых отдельных священнослужителей. Поэтому вот эта история меня зацепила, я выступила.

И вы как-то пошли…

Конечно, это неправильно.

Скажите, пожалуйста, как вам кажется, вам вот эта ваша новая программа, ваш новый образ поможет в следующих выборах в Государственную Думу? Вы собираетесь в нее? Скоро совсем.

Я открою секрет: это не программа. Я не могу действовать программно. Если я буду действовать программно, я буду ненастоящей. Я такая, как есть. Я так думаю. Я думаю, что не нужно навязывать женщинам чужое мнение.

Вы знаете, я на самом деле сейчас просто на голубом глазу абсолютно вам верю. Просто, мне кажется, у любого человека есть какие-то стороны или, я не знаю, какие-то вещи, которые он либо выдвигает вперед, либо задвигает в силу ситуации, конъюнктуры. Если человек карьерист, он знает, как ему лучше себя вести.

В силу полученного опыта.

Да, абсолютно согласна. Очевидно, я верю, что вы искренне говорите о том, что женщина имеет право на все то, о чем вы говорите. Но вы принципиально приняли решение, очевидно, выдвигать именно эту часть себя. Вы могли бы в душе так считать, правильно я говорю?

Я не выдвигаю часть себя, я говорю о той проблеме, которая сегодня на плаву.

Но вы не боитесь, что с вами будет такая же история, как с Оксаной Пушкиной? Вы, например, решите выдвигаться в Государственную Думу, а против вас начнут так же танки выставлять с «Пятьюдесятью оттенками серого», с дьяволом, да, какие-то, испортят вам жизнь. Или вы прокурор, вам ничего не страшно?

Я это так часто проходила, поэтому это не самое страшное в жизни. По поводу того, что бояться поддержки и не поддержки, я считаю, что в нашей жизни и вообще в стране должны быть разные мнения, потому что нет одинаковых людей. Люди думают по-разному, и я всем нравиться не могу. Я могу кого-то устраивать, кого-то не устраивать. Но я стремлюсь к тому, чтобы граждане России гордились тем, что у них есть такой депутат.

И вы с этой программой и пойдете, с этими словами и пойдете в Думу, да, следующую?

Я хочу этого достичь, я хочу, чтобы так было. Я хочу, чтобы самый простой, самый обычный человек знал, что есть депутат, к которому можно обратиться и который его услышит. По крайней мере, я делаю все для этого. Я слышу каждого человека, который обращается на мое имя.

Вы знаете, я читала в вашем интервью внутри вашей новой речи, такой повестки, вы говорите, что не повестка, а просто ваш образ мышления. Вы говорили о том, что изоляция… Вы говорили про Хэллоуин что-то, по-моему, в интервью «Комсомольской правде».

Да-да. Не нужно закрываться самостоятельно.

Не нужно закрываться, изоляция ― это плохо, культуры только обогащают друг друга. Замечательно брать у Америки что-то хорошее, у Европы что-то хорошее.

Совершенно верно.

Да. А вот сегодня Дума приняла закон об иностранных агентах, поправки в законы, которые помогают исполнять закон об иностранных агентах. Я просто очень упрощаю. Но ведь этот закон противоречит тому, что я только что процитировала в вас.

Закон не из ряда прекрасных. Посмотрим, как он будет работать. Знаете…

Вы голосовали против?

Нет, я голосовала, как велела фракция, потому что я не могу всегда выступать против, потому что я хочу, чтобы в Думе еще был депутат, к которому можно было обратиться простому человеку.

А то прогонят, я поняла. Так вы рассуждаете, да?

Это я про себя рассуждаю и хочу сказать, что эти законы… Много законов неработающих, много законов, которые следовало бы пересмотреть вообще, их действие, целесообразность их действия в стране.

И иностранные агенты ― один из таких?

Нет, иностранные агенты ― пока не видно и непонятно, как это все будет работать. Никто не знает. Придет время, когда будет проведена хорошая инвентаризация всех этих законов, и кто знает, может быть, вот этот принятый закон тоже попадет в разряд инвентаризируемых.

Вот вы говорите, что вы сейчас не голосуете против воли фракции, потому что вам еще надо дела какие-то делать, я правильно вас поняла? И можно тут уступить.

Нет-нет, знаете, я хочу уточнить. Там, где я разбираюсь, четко имею свою позицию, к примеру, пенсионная реформа.

Вот я хотела спросить вас. Вы проголосовали против пенсионной реформы. А дальше были какие-то репрессии или что-то? Вам сказали, что не надо так поступать?

Пусть это останется таким серым пятнышком, которое ушло в историю. Я его прошла, все оценила и приняла, по-другому я бы не поступила. Если бы вернуть время обратно, я бы снова проголосовала против пенсионной реформы, потому что я глубоко убеждена и уверена в том, что моя позиция имела право быть.

Что касается теперешних законопроектов, с которыми, да, я не согласна, где-то не согласна, но я иду на компромисс. Я иду на компромисс и с собой. Здесь я допускаю себе такой компромисс. В том случае я не допускала компромисса.

Скажите, пожалуйста, у меня такой личный вопрос. Вы не обижены на Кремль, на Владимира Путина? Все-таки история с «Матильдой» была невероятно громкой, правда.

Владимир Владимирович к «Матильде» никакого отношения не имеет.

Почему? Я вам напомню, какое имеет.

Почему? Он сказал, что я имею свое мнение.

Нет-нет, я видела это по телевизору буквально. Знаете, мне Владимир Владимирович свое мнение показал. Я помню, это долгая же была история, вы в ней выигрывали. Давайте так, если говорить об информационной войне, вы ее сначала выигрывали, это все было очень шумно-шумно-шумно. А потом, уж не знаю, как это случилось, на «Прямую линию» с президентом, кстати, плохо помню… В общем, это была встреча Владимира Путина, а на трибунах сидели в том числе актеры. Евгений Миронов, Алексей Учитель. Мы знаем, что президенту обычно эту мизансцену как бы готовят, то есть не может оказаться рояль в кустах, да. Значит, все знали, что так будет, он был готов к этой сценке.

И вот, значит, все стали жаловаться, и Владимир Владимирович Путин на моих глазах присудил вам поражение. То есть он как бы так все сказал, что было ясно, что сейчас вам скажут: «Больше не трогайте „Матильду“». Это я вам зрительское ощущение говорю. У вас не было такой небольшой обиды на Кремль, который, возможно, как-то Владимира Владимировича накрутил? Я не знаю, или на него лично, что он не вам присудил победу, а вы, в принципе, за скрепы боролись, за традиционные ценности? Тогда, в той вашей жизни. Не было такого разочарования небольшого, что вы всей душой, а вас так?

Владимир Владимирович не присуждал победу и поражение. У Владимира Владимировича есть намного важнее задачи, и фильм «Матильда» как-то, мне кажется, особо не тронул. Он тогда сказал, что Поклонская ничего не запрещает, Поклонская высказывает свою позицию. Я имею право ее высказать. Вот тогда для меня был сигнал, что я имею право иметь свою позицию, это важно. Я хочу, чтобы в этой стране были разные позиции: моя позиция, позиция другая, позиция третья, четвертая, пятая, десятая, двадцатая. Мы разные.

Такой личный тоже, но политический вопрос. Не то чтобы когда эта вся ситуация развивалась, но были ли у вас такие разговоры с чиновниками Кремля? Мы все знаем, что они ведутся в таких ситуациях. «Наташа, ты перегибаешь палку. Мы тут так горячо бороться не планировали в этом месте. А то люди на взводе, уже кино запрещают, режиссер известный. Может, немножко поубавь обороты?». Извините, я так вольно просто пересказываю эту сценку. Не то чтобы такое что-то случилось?

Вы знаете, вообще вся эта история с «Матильдой»… Я понимаю одно ― что то личное должно оставаться личным. И выносить это в публичное поле нельзя, я это для себя поняла. Поэтому вопросы касаемо веры, вопросы касаемо государя Николая II, моего отношения ― это мои сугубо личные дела, отношения, и о них я говорить не буду, как говорила когда-то.

Это была моя ошибка, что я позволила себе публично пойти напролом и высказала таким образом, открыла ту часть, которая должна быть закрыта в человеке. Я это понимаю, я это признаю. И, конечно же, делаю выводы. Если нужно будет сражаться по какому-либо иному вопросу, я уже буду сражаться с учетом полученного ранее опыта.

Уже так, в общем, себя закладывать не будете, вы имеете в виду, да?

Я не буду делать тех ошибок, которые я сделала. Я вижу их сейчас.

Мне просто любопытно, как вы отрефлексировали ситуацию, где была ошибка? Что вы слишком горячо вступились за эту историю?

Нет, я сказала, что личные вопросы не должны быть… Личное не надо превращать в публичное.

А что вы понимаете здесь под личным? То есть вы лично… Это же ваше… Что личное? Да, зачем я за вас отвечаю?

Вопросы вашей веры. Вы ходите в храм, не ходите вы в храм.

Понятно.

Вы молитесь какому-то святому, не молитесь, как вы молитесь, что вы думаете ― это ваше личное дело. И я не имею права посягать на ваше отношение.

Скажите, а как-то вы пересмотрели свои взгляды и какие-то вещи, не то чтобы ценности, но какие-то штуки, или у вас это хорошо мирится, то, что вы тогда отстаивали, выступая против фильма «Матильда», и то, что вы сейчас отстаиваете, когда вы говорите про то, что у людей должны быть разные мнения?

Конечно.

Про то, что не должно быть насилия, что не надо быть такими консерваторами, надо быть открытыми.

Во мне абсолютно гармонично все эти…

Западниками, а не почвенниками.

Во мне все это гармонично существует, и я думаю именно так. Не надо изолироваться, не надо превращаться в дикарей, не надо идти обратно назад. Надо развиваться, надо пользоваться прогрессом, техническим прогрессом. Не надо бояться шестерок в паспортах, не надо бояться электронных карточек, не надо бояться «Сбербанка». Это развитие, мы должны жить. Нас никто в Библии не учит страдать и ни в коем случае не принимать результаты прогресса. Этого нет, это не грех, это нормально. И мы имеем право ходить в церковь, и мы имеем право пользоваться, я не знаю, паспортом, электронным паспортом.

Вы знаете, вы не сочтете это за слишком интимный вопрос, если я вас спрошу? Это волновало как-то нашу редакцию. Как сейчас у вас отношения с вашими духовными наставниками? Сменился ли кто-то или это прежний человек?

Я сейчас только минуточки две назад говорила про личное. Очень-очень. Очень почему-то надо, чтобы у меня был духовный наставник.

Я извинилась, заметьте, я вам даю право.

Нет, я совершенно не обижаюсь, спасибо вам за вопрос. Кто-нибудь слышал от меня, чтобы я сказала, что у меня есть духовный наставник, я поступаю только так, когда получу совет? Этого же не было, кому-то надо было написать, нарисовать мне: «Духовный отец Поклонской призвал бороться с Путиным», «Духовный отец»… Кому это надо? Какой, зачем?

Мое личное дело, кто мой духовный отец, и я никогда в жизни не раскрою и не скажу, кто это. Я не скажу, есть ли он, нет его. Это мое личное дело, поэтому это та тайна, которую я имею право хранить, беречь от чужих взоров.

Вы уже ответили немножко на вопрос про иностранных агентов, собственно, по вашему основному профилю, депутатскому. Он частично тоже, как ни странно, связан с международной деятельностью, потому что это отношения России, Запада и вообще других стран. Вы только совсем недавно стали соотечественницей россиян, я бы так сказала.

Молодой гражданин России.

Да, молодая гражданка России.

Меня так иногда даже в Думе называют.

Да?

«Вы тут со своими правилами, со своей свободой, украино-крымской». А я говорю: «А Крым ― это полуостров свободы». Я хочу, чтобы везде так было. Действительно, Крым ― это полуостров свободы, у нас нет границ, только море.

Скажите, а как вы сейчас прогнозируете ситуацию и вообще развитие отношений между Россией и Украиной? Сегодня просто был какой-то, знаете, эпизод, как в плохой комедии. Про разбитые унитазы, да. Кто-то бьет горшки, какие-то страны, видимо, бьют унитазы, так войдет этот кейс в историю. Как вообще будут развиваться, по-вашему, наши отношения? То есть какая стратегия у российской стороны, по-вашему, возобладает?

Я очень хочу, чтобы эта стратегия пришла к одной цели ― к нормализации отношений между Россией и Украиной. По крайней мере, с украинской стороны тоже видно, что новый президент, законно избранный, не тот, преступник, занимавший пять лет незаконно место президента в Украине, а законно избранный Владимир Зеленский делает шаги. Он делает шаги по урегулированию конфликта на юго-востоке Украины.

Сегодня юго-восток имеет возможность договариваться с законно избранным президентом, который может слышать. Тогда у него не было такой возможности, тогда не с кем было договариваться. Порошенко, понятно, он пришел, как он пришел? Кровавый Порошенко, такой страшный, который не способен был договариваться и думать по-другому. У него была своя функция, своя задача.

Скажите, а с российской стороны вы чувствуете вот это полководческое намерение? Понятно, что вы крымчанка, вы сторонница вообще всего, что произошло, я думаю, исторически. Но все-таки вы с Украины, как ни крути, да. Бывали моменты, мне кажется, у людей, которые здесь живут, когда казалось, что скоро все до Киева отсюда дойдут, московские войска буквально, никто не остановится на Крыме. У вас какое ощущение?

Знаете, хотелось бы, чтобы такие шаги тоже пошли и из средств массовой информации по отношению к Украине. Потому что я уже высказывалась один раз, когда на телешоу приглашаются представители из украинской даже не политики, а я бы сказала, шуты из Украины, клоуны, которые позорят свою страну в телешоу здесь, в Москве. И все дружненько аплодируют, хлопают, смеются: «Ха-ха, посмотрите, какие хохлы тупые!». Да это не так.

А кого вы имеете в виду? Я как-то пытаюсь понять, что это за мизансцена.

Я имею в виду все эти передачи на первых, на вторых каналах, когда участвуют не политики, не депутаты, а какие-то отщепенцы, и представляют целую страну, целый народ. А я бы предложила пригласить какого-то дельного депутата из новой власти, политика, эксперта, который нормально мог бы…

Вы имеете в виду, что вам кажется, что Россия и российские государственные СМИ (в данном случае о государственных, да, СМИ) относятся к украинским политикам с высокомерием?

Не к украинским политикам.

К стране.

Они приглашают тех людей из Украины, которые не могут представить Украину, как это предполагает вообще этикет, вообще по всем правилам нормально представить и показать эту страну, нет. И это устраивает телешоу. Почему? Потому что интересно, потому что на их фоне мы выглядим намного лучше. Но это неправильно, я считаю, что это неправильно.

Надо говорить не «на Украине», а «в Украине». Надо если приглашать на шоу, то приглашайте таких же равнозначных нормальных политиков, которые могут ответить нормально и высказать свою позицию.

Слушайте, я вам хочу сказать, что «в Украине» ― это прямо позиция. Я хочу вас спросить, немножко поменять тему, если можно. Вы говорили о том, что у каждого человека должна быть возможность высказывать свое мнение. Как вы в этом смысле относитесь к происходившим в Москве протестам и к реакции власти на эти протесты, к «московскому делу», к жесточайшему ― я позволю себе эту оценочность ― разгону, избиениям людей? Как вы это ощущаете в вашем нынешнем состоянии?

Конечно, люди имеют право на свое выражение, на свое мнение, на свою позицию, имеют право высказать эту позицию, но с учетом тех законов, которые работают у нас на сегодняшний день. И я не могу сказать, что в этих законах нет изъянов каких-то. Та ситуация, которая произошла в Москве накануне выборов, конечно, нехорошая, но…

А что вы сейчас имеете в виду? Что людей не допустили на выборы?

Нет, я имею в виду вообще конфликт, возникший на этом фоне. Но в данном случае ко мне как к депутату никто ни с какой, ни с одной, ни с другой стороны не обращался. Поэтому я могу только видеть это со стороны, как обычный человек, который смотрит опять-таки телевидение, по которому говорят то, что нужно говорить, то, что мы будем слышать в интернете, YouTube, разные передачи, и могу оценивать, как обычный обыватель.

А как вы оцениваете произошедшее?

Я считаю, что люди имеют право самовыражаться, имеют право говорить свое мнение, но с учетом, конечно, требований действующего законодательства.

Считаете ли вы, что имели место массовые беспорядки, а не полицейский произвол?

Полицейская дубинка никогда не будет убедительным аргументом в политических целях, никогда.

Вы знаете, мне прямо как-то хочется на этих словах закончить это интервью. Наталья Поклонская, мне кажется, заслужила это.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.