«Меня обманули»: Маргарита Юдина, которую пнул в живот омоновец — о том, что происходило в больнице

25/01/2021 - 20:57 (по МСК) Владимир Роменский

23 января на акции в поддержу Алексея Навального в Санкт-Петербурге сотрудник ОМОНа ударил ногой в живот женщину, которая поинтересовалась, почему задержали одного из протестующих. Маргарита Юдина — так зовут пострадавшую, — от удара упала на асфальт и ударилась головой, она была госпитализирована с сотрясением мозга в состоянии средней тяжести. На следующий день сотрудник ОМОНа пришел к ней в отделение, чтобы извиниться. В интервью перед выпиской она сообщила, что простила его и не держит зла. При этом насилие со стороны правоохранительных органов является уголовным делом публичного обвинения — то есть разбирательство должно быть инициировано независимо от того, подавала ли пострадавшая сторона заявление. В эфире Дождя Маргарита Юдина рассказала о подробностях данного инцидента. 

Скажите, как вы себя сейчас чувствуете?

Чувствую я себе еще слабовато, конечно. Ходить нормально не могу, каждый шаг дается с трудом, то есть я буквально чувствую свои мозги, где они у меня находятся. К тому же болит спина, грудная клетка, ну и так далее, по мелочам уже.

Расскажите, про происходило с вами после этого удара омоновца?

После удара я потеряла сознание, потом как-то смутно вспоминаю, что меня куда-то вели, куда-то отводили, какое-то обследование было потом. Приходил полицейский, взял с меня показания. Я подписала что-то там, небольшие несколько, наверное, строчек десять. Потом меня на «скорой» отвезли уже в Центр Джанелидзе.

То есть вас сначала опросил полицейский, а потом вам уже оказывали медицинскую помощь?

Да. В больнице никто меня показаний никаких, не опрашивал никто. Полицейские, единственное, они просили простить только их подчиненного, больше ничего. Никто с меня никаких показаний не брал, хотя положено по закону, при поступлении в травматологию, при любой ране и травме, сообщать и вызывать полицейского для дознания.

Противоречивая информация приходила и о вашем состоянии. Кто-то говорил, что вы были доставлены в реанимацию, но вот врач той больницы, где вы находились, сказал в какой-то момент, что вы себя чувствуете великолепно, это его слова.

Нет-нет, ни в коем случае. Я поступила в тяжелом состоянии, это было зафиксировано. Потом при мне, когда начались звонки корреспондентов, усилилось внимание прессы и общественности, как я поняла, я лежала на реанимационной кровати, я слышала на столе, что там сбоку от меня какие-то разговоры идут, там говорили, что нужно поменять на средний, на травму средней степени тяжести. А потом, когда меня выписали, там практически написано, что я чуть ли не здоровый человек там, с небольшими ушибами. Нет, конечно, состояние было очень тяжелое, я даже боялась, что поскольку у меня раньше был инсульт, я боялась, что я не переживу эту травму.

Но вы сотрудника полиции, по вашим же словам, простили. Почему вы решили выступить с таким заявлением? Или оно было сделано под давлением?

Тут нельзя сказать, что было давление. Да, меня его начальство, или не его начальство, я даже не знаю, не разбираюсь в этих рангах, упрашивали простить его, что это хороший парень, перспективный, но в него попали до этого снежком, потом ему якобы прыснули перцовым баллончиком в лицо, и он ничего не видел, и толкнул меня нечаянно. Понимаете, я была в шоке, во-первых, такое состояние, потом я не спала ночь в реанимации. Я как-то, у меня туман в голове, у меня не срослось, вернее, я не задала себе вопрос, не подумала, что не вспомнила многие моменты. А потом поэтому как-то я поддалась вот на это, что действительно человек был в растерянности, он не видел, он не понимал, что делает, в него прыснули перцовым баллончиком. А потом уже, когда я уже сказала эти слова, и на камеру, причем корреспондент с 78 канала, единственная его задача была только чтобы я, с меня выспросить это прощение, я так поняла, там больше ничего их не интересовало.

И потом я уже вспомнила, что никакого перцового баллончика ни у кого из протестующей молодежи не было и близко, и смысла не было бы его приносить, поскольку все сотрудники ОМОНа, и полиции, они защищены шлемами. Если бы даже протестующий прыснул этим перцовым баллончиком, он навредил бы только своим окружающим, полиции бы от этого не было ничего абсолютно. И тем более, я видела, если бы еще потом я стала уже думать, если бы действительно кто-то, ну раньше бы прыснули, там был бы такой, извините меня за слово, кипеш там бы подняли бы, там арестовали бы всех за этот случай, был бы такой повод всех схватить. Тем более он бы там плакал, орал бы и лежал бы на земле, его бы сразу увезли на «скорой», если бы действительно ему прыснули баллончиком перцовым.

А тем более, я видела эту ситуацию, когда я вышла с тротуара, что там толпа ребятишек стояла, никаких у них не было ни баллончиков перцовых, ни снежков, ничего. То есть их выборочно хватали, кто не успел убежать, и все. Вернее, они даже не убегали, они как-то мужественно стояли вот так вот, никто из них никаких противодействий не оказывал полиции, абсолютно.

То есть до меня потом дошло, я еще вспомнила потом уже, когда память возвращается постепенно, я помню этот момент очень хорошо. Когда они шли на меня, я сначала концентрировала внимание на мальчике на этом, кого они схватили, а потом я стала смотреть на этого омоновца, который наступает на меня, он был от мальчика с его стороны слева, а для меня справа, и он смотрел мне в глаза, я это очень хорошо помню. Я ему собиралась еще что-то сказать в глаза. И я помню вот этот летящий сапог, а взгляд я его хорошо помню, и по-моему, шлема на нем не было, мне так кажется.

Он был в шлеме, но я насколько понимаю, забрало было поднято, хотя сам он заявляет…

Не шлем, а забрало. Извините, да, я неправильно выразилась, не шлем. Был шлем, естественно, да, но по-моему, поскольку я четко видела его глаза, забрала не было вот этого, поскольку оно затемненное немножко, затемненное стекло там какое-то. Так бы я глаз бы вообще не видела, но я видела его глаза, то есть они не слезились. И вот это потом уже до меня дошло, и я поняла, что меня просто как-то обманули. Ну некрасиво это, ну зачем такие отговорки, неприятно это, вы понимаете.

Маргарита, а вам назвали имя вашего обидчика? Он же приходил, вручал вам цветы, извинялся.

Да, он когда пришел, извинялся, никто мне его имя не называл, ни фамилию. Я из деликатности сначала молчала, а потом все-таки я спросила, как тебя зовут. Он сначала помялся-помялся, потом сказал, что Коля. Я не знаю, Коля это или не Коля, Воля-Моля или кто там, но в общем, я не знаю, кто это был, и был ли это он вообще, тот, кто меня ударил. Был ли это именно он, я тоже не уверена.

Маргарита, а будете ли вы писать заявление в полицию и добиваться того, чтобы человек, который ударил вас ногой в живот, понес ответственность за это деяние?

Вы понимаете, тут дело не в моем, я уже говорила это другим корреспондентам, дело не в моем прощении или не прощении. Потому что это не личные наши с ним отношения, чтобы прощать или не прощать, это не наше личное поле, то есть на моем месте мог оказаться совершенно другой человек, другая женщина. И вот я бы простила бы человека, который ударил просто беззащитную женщину, стоящую на пути? Я не знаю, навряд ли бы. Вы понимаете, тут дело-то не во мне лично, дело в том, что нужно пресекать такие действия полиции, впредь чтобы их не было, и чтобы полиция вообще наконец-то начала заниматься своим прямым делом — защищать общество от преступников, а не от тех, кто выступает против преступников.

То есть вы будете добиваться уголовного дела?

Правозащитные организации, да, что-то начали там без меня, я поддержу, несомненно. Потому что это не моя личная обида, я могу сколько угодно прощать лично, лично я на этого парня уже даже зла не держу, по своим каким-то, по своему личному характеру, по своей личной конституции, но дело не в этом, нужно пресекать, нужно обрывать на корню. Конечно, там уже корни разветвились по всей стране, я не знаю, какая-то раковая опухоль этот беспредел, но нужно с чего-то начинать, понимаете, обрывать хотя бы какие-то корешки.

В интервью моим коллегам вы говорили, что живете вчетвером с детьми на десять тысяч, что из семьи репрессированных, что дом не отапливается и детей пытались отнять. И что следите за деятельностью Алексея Навального уже порядка восьми, если я не ошибаюсь, лет.

Десяти уже.

Десяти. Скажите, будете ли вы в дальнейшем принимать участие в подобных акциях?

Да, по мере своего здоровья, как я приду в себя, конечно же, не нужно оставлять борьбу. Потому что если мы вот так вот будем сидеть, прятаться, этот беспредел будет нарастать снежным комом. Уже и так вся страна уже буквально похоронена под этим снежным комом.

Спасибо за этот комментарий и желаю вам доброго здоровья и скорейшего восстановления.

Фото: Диана Маминова / Коммерсантъ

Другие выпуски