«Сотрудники ФСБ буквально провожали до трапа самолета»: адвокат Иван Павлов о своем отъезде из России

Иван, я приветствую вас! Скажите, где вы находитесь сейчас?

В Тбилиси, вот здесь, около Сухого моста, замечательное место, красивый город, весь подсвечен, иллюминацию вы можете наблюдать за моей спиной.

Да, район Сухого моста и правда место довольно приятное. Вы можете рассказать обстоятельства вашего отъезда из России? Вы об этом написали у себя в телеграм-канале, но, я полагаю, не все наши зрители имели возможность прочитать вашу запись. Насколько я понял, никакого сопротивления вы не встретили.

Нет, несмотря на то, что, в общем, я так понимаю, сотрудники ФСБ следили за мной в этот день, в день отъезда с самого утра и провожали буквально до трапа самолета, были люди, которые вели это наружное наблюдение, было какое-то ощущение, что, может быть, так сказать, вот сейчас они все накинутся, здесь будет задержание и мне не дадут уехать, но так не произошло, что, в общем, подтверждает тезис о том, что все было сделано как раз для того, чтобы это случилось, чтобы я уехал из страны.

Вот эти ограничения, которые были наложены на меня Басманным судом 30 апреля этого года: запрет пользоваться любыми средствами связи, пользоваться интернетом, ― но среди этих запретов не было одного, не было ограничения на передвижение, на выезд из страны, загранпаспорт у меня оставался на руках. Следователи, которые проводили обыск, видели эти загранпаспорта, они их специально не изъяли.

В общем, все указывало мне на дверь, понимаете, на выезд, на то, что мне надо уехать. Но быстро уехать я не мог, поскольку у меня все-таки в приоритете была защита моих доверителей, то есть мои подзащитные не могли быть брошены вот так вот внезапно, я не мог уехать, не создав для них какой-то инфраструктуры, которая продолжает сейчас работать. Нашел надежных достойных адвокатов, которые будут продолжать защищать всех моих подзащитных. И я, в общем, тоже попытаюсь сейчас быть более полезным, что ли, потому что все эти ограничения, которые были у меня, лишили меня возможности работать профессионально.

Здесь собака начинает приставать. Вот видите, тбилисские собаки замечательные. Сейчас покажу вам ее, вот она!

Скажите, это решение связано с тем, что в силу ограничений, на вас наложенных, вы не могли толком работать? Потому что я, например, прекрасно помню, скольких сложностей всегда стоило нам взять у вас интервью, потому что по скайпу интервью вы давать не могли, нам нужно было физически оказаться рядом с вами. Или же это было связано с тем, что у вас была какая-то информация, ощущение, данные о том, что мера пресечения «запрет определенных действий» может быть превращена во что-то более жесткое?

Опасность этого существует всегда и у всех, у всех обвиняемых, поскольку одно уголовное дело ― это, как говорится, только начало. Я знаю, что мои процессуальные оппоненты высказывали свои соображения насчет того, чтобы в отношении Павлова возбудить еще одно, а может быть, даже несколько уголовных дел, уже с более тяжкими составами преступлений, которые позволят изменить меру пресечения.

Но самым главным для меня была невозможность… Я потерял некоторую как бы эффективность с этими ограничениями. Не только средствами связи мне запретили пользоваться, мне запретили пользоваться интернетом. Это вообще глупость, понимаете? По такому составу преступления, как разглашение данных предварительного расследования, мне запретили пользоваться интернетом. Сейчас интернет ― это все, понимаете? Сейчас любая профессия современная, адвокаты подтвердят, те, которые работают, просто невозможно быть эффективным адвокатом, не имея доступа в интернет.

Поэтому я захотел все-таки продолжить профессиональную деятельность, пусть это будет не непосредственная работа в суде, пусть это будет не непосредственная работа на предварительном следствии, для этого я, как я сказал, нашел коллег, адвокатов, очень надежных и достойных адвокатов, они будут продолжать работать в России. Если моя помощь им будет нужна, то я в ней никому не откажу. С доверителями я также все это согласовал.

Скажите, в связи с вашим отъездом возникают два вопроса, которые можно увидеть в социальных сетях, в частности. Первый вопрос касается людей, которые оформляли поручительства за вас, второй вопрос касается вашей меры пресечения, притом что формально вы меру пресечения не нарушили, ибо, как вы сами сейчас рассказали, в перемещениях вас не ограничивали, но вот вы теперь за пределами России и, например, сейчас пользуетесь средствами связи. Могут ли ваши процессуальные оппоненты, как вы выразились, теперь, например, прийти в суд с ходатайством об избрании иной меры пресечения?

Слушайте, мы живем в интересное очень время, когда даже не столько от закона все зависит, сколько от желания понятных нам персонажей. Поэтому мы будем, конечно, наблюдать за тем, что будет происходить с моим уголовным делом. Есть адвокаты, которые остаются в России, которые будут меня защищать, и я им очень благодарен и признателен за эту деятельность. Но теперь это, в общем, такой вопрос, который меня если и будет интересовать, то в самую последнюю очередь. В общем, меня и раньше-то всегда интересовала защита своих подзащитных, а не себя самого, потому что себя защищать неинтересно совсем. Для этого есть адвокаты, можно обратиться к своим коллегам, которые меня будут защищать, и они могут даже прокомментировать какие-то аспекты моего уголовного дела, что они и будут делать.

А что касается уголовного дела, ведь дело о разглашении данных предварительного расследования ― поправьте меня, если я неправ ― это не какое-то объемное, сложное дело, которое должно рассматриваться и расследоваться долго. На мой дилетантский взгляд, пяти месяцев, что прошло с обысков, чуть меньше, четырех с половиной, едва ли не достаточно для того, чтобы расследование было завершено. Или это не так?

В том-то и дело, понимаете, что, в общем, в это время меня практически ни разу не беспокоили органы предварительного расследования, то есть следователь никак не проявлял себя с точки зрения какой-нибудь там активности и следственных действий. Все это время просто меня в таком подвешенном состоянии специально держали, посылая тот самый знак: «Иван, уезжай! Иван, уезжай!».

Я этот знак отчетливо слышал, но не мог реализовать, как сказал уже, сразу, потому что приоритетом оставались подзащитные, которые должны были быть прикрыты другими адвокатами. Как только мне удалось это сделать, я купил билет в один конец и уехал, и теперь мне какое-то время придется провести в этой замечательной стране. Не знаю, задержусь ли я здесь надолго. У меня уже есть кое-какие планы, что мы можем, как мы можем продолжить деятельность на удаленке, но тут все теперь по-другому выглядит, я заново привыкаю к средствам связи, к пользованию интернетом. Это все-таки великое благо ― иметь возможность позвонить кому-то и написать кому-то. Мне даже, понимаете, дочери нельзя было звонить. Теперь я это делаю регулярно.

Это правда, благодаря интернету у нас есть возможность поговорить с вами. Буквально еще пара вопросов, и отпустим вас спокойно наслаждаться прекрасным городом Тбилиси. Почему именно Грузия? Я процитировал ваш телеграм-канал, где вы пишете о своей связи с этой страной и с тем, что здесь родилась ваша мама и вы сами там несколько лет в детстве провели, но в большей степени это личные связи или то, что Грузия в последние месяцы становится одним из направлений, в котором отправляются общественные деятели, юристы, правозащитники, политики, которые вынуждены покинуть страну?

И то, и другое, понимаете. То есть это такой комплексный был подход при выборе, куда ехать. Здесь все-таки у меня много друзей и знакомых, родственников нет, но есть друзья, знакомые, коллеги есть, адвокаты грузинские, которых я очень хорошо знаю, замечательные руководители адвокатской местной национальной ассоциации Грузии. Поэтому контакты профессиональные, которые я не хочу терять, личные какие-то, уже на уровне эмоций, наверно, какие-то ощущения о том, что я провел в Грузии три года в детстве, то, что у меня здесь есть все-таки какие-то корни у родственников, ― вот это все заставило меня сделать выбор в пользу Тбилиси.

Последний вопрос. Вы сказали: «Какое-то время провести в этой стране, не в России». Какое-то время, по вашим прогнозам, по вашим ощущениям, ― это сколько?

Все свое будущее я связываю исключительно с Россией, поэтому и деятельность моя сейчас будет, в общем, так или иначе связана с Россией. Я расцениваю это как вынужденную меру, эмиграция ― это вообще штука, конечно, очень непростая, и я жду того момента, с нетерпением буду ждать, когда вернусь в свою страну.