«Есть предчувствие: в таком виде у власти ничего не получится»: интервью адвоката Ильи Новикова о деле ФБК, в котором он стал защитником

Напомню, что у «Команды 29», которая защищала, изначально зашла в этот процесс, начались проблемы. Мы знаем, что у адвоката Ивана Павлова были сложности, теперь он тоже сам является обвиняемым. Вероятно, я думаю, именно поэтому, Илья, да, вы решили тоже войти в этот процесс? Или я ошибаюсь?

Вы не ошибаетесь, Иван действительно оказался человеком, который… Адвокатом, который настолько достал, видимо, администрацию своей совершенно законной, правильной и результативной работой, что его решили сделать вот таким примером для всех остальных адвокатов: смотрите, что с вами будет, если вы будете слишком хорошо работать. Это такая государственная премия, премия Путина: адвоката обвиняют в разглашении тайны следствия там, где очевидно, что он не разглашал.

Но его проблемы не связаны, да, с процессом ФБК? Это все-таки история про Ивана Сафронова.

Слушайте, мы видим, что по Ивану Бортников, председатель ФСБ, директор ФСБ подписывает бумагу на Бастрыкина с просьбой разобраться с этим нехорошим человеком. Мы как, мы должны понимать, что там не связано что-то или там все на самом деле связано?

Я предпочитаю это не анализировать. У меня появилась возможность подставить плечо Ивану и его команде. Действительно, мы сегодня были в суде, у нас было первое заседание по существу по делу ФБК, в нас кинули очередной пачкой бумаги: было порядка двадцати тысяч страниц до этого в иске прокуратуры, сейчас их стало на две тысячи больше, нам предлагается до 9 июня все это переварить и выразить какую-то свою позицию по этому поводу.

Но у вас нет ощущения, что вы входите в процесс, который является такой черной меткой для его участников? Сейчас это происходит с «Командой 29» и с Павловым, может быть, и у вас дальше…

Смотрите, любые такого рода процессы являются черной меткой в первую очередь для их инициаторов, потому что мы понимаем, что ФБК как юрлицо, наверно, это важно для России, есть ли в ней организация ФБК. Это много говорит о нас о как стране, что с нами происходит, куда мы движемся, где мы находимся. Но никакое судебное решение не может заставить людей, которые находятся, которых нельзя прямо сейчас взять и посадить, нельзя прислать полицию, да. Вы говорили с Иваном Ждановым, насколько я понимаю, к нему нельзя прямо сейчас взять и прислать полицию по объективным причинам. Нельзя заставить людей перестать работать, перестать делать свою работу, только приняв какое-то судебное решение, зато можно очень сильно повлиять на ту репутацию и на тот авторитет, который есть у власти, у судебной власти в том числе, судебная власть ― это тоже власть, приняв такое решение.

И я не могу согласиться с тем, что закрытость этого процесса как-то что-то маскирует, да, она, наоборот, подсвечивает. То есть если бы этот процесс был открытым, вы бы просто с ума сошли от скуки, глядя, как юристы, бубня себе под нос, говорят, что на странице сотой в томе десятом что-то не так, а на странице сто пятой что-то так. Нет, вместо этого вы видите довольно контрастную картинку, что выходят адвокаты и говорят: «Вы знаете, там за закрытыми дверями просят признать экстремистами людей, которые сообщили вам, что у Путина есть дворец за миллиард, а до этого сообщили о том, что у Медведева есть дворец за сколько-то миллиардов, а до этого что-то еще. И все это за закрытыми дверями».

Этот посыл, что вам не покажут, что там происходит, и вам и они не скажут, и мы не должны, по идее, говорить, какие аргументы звучат на этом процессе, ― это гораздо более отчетливый и понятный сигнал, чем если бы вы имели возможность следить за этим в обычном режиме на открытом процессе.

Но прессинг адвокатов, во-первых, мне кажется, тоже говорит скорее о том, что руки опустились, что непонятно, с какой стороны подойти и наехать.

У кого, у адвокатов руки опустились?

Нет, в том числе у власти, которая не знает, каким образом запугать, в том числе прессинг адвокатов ― это один из методов, мне кажется, что совсем крайний.

Давайте как-то не радоваться уж очень сильно, да, у власти ничего там не опустилось, может быть, даже у них что-то там поднялось по этому поводу. Нет, они просто пользуются теми методами, которые у них есть, да, им показалось, что сейчас можно надавить на самого яркого такого адвоката России, который занимается именно делами, наиболее чувствительными для власти, это пройдет, ничего не будет.

Сейчас посмотрим. У нас есть некие свои соображения, у адвокатского сообщества, по крайней мере, у его части, как на это можно реагировать. Сейчас посмотрим, пройдет или не пройдет. У меня есть такое предчувствие, что в том виде, как хотели люди, которые все это начинали, оно в таком виде не получится. Может быть, это будет некая острастка, то есть это не получится так, как хотел Бастрыкин, как хотел Бортников и как хотела вся эта замечательная компания.

Иван Жданов только что мне в интервью говорит, что очень трудно вообще об этом говорить, потому что не работают никакие законы, что это находится как бы вне категории права. А как можно вести в этой ситуации дело, когда действительно как бы это находится вне категории права, по словам, например, Ивана Жданова?

Давайте не будем предвосхищать это дело, мы все догадываемся, какое будет решение суда. Смотрите, дело, которое не находится в пределах закона, да, все равно находится в пределах процедуры. У нас есть процедура, которая предписывает, что такого рода решения принимаются судом по административному иску прокуратуры. И закон можно обойти в том смысле, что суд может сделать вид, что те условия, которые на самом деле у него там есть, что в тех бумагах, в которых не содержится доказательств, на самом деле содержатся доказательства. Процедуру обойти сложнее, процедура контролируется, даже если она непубличная, она все равно фиксируется, да, протокол все равно ведется. Это все оседает где-то.

Я не сторонник считать, что мы работаем только на историю, что потом в будущем прекрасные историки, да, будут читать архивы московского суда начала XXI века, первой четверти, и удивляться, как такое было возможно. Нет, мы работаем, в общем, достаточно практически. Мы фиксируем, что происходит, те люди, которые ведут этот процесс, да, притом что нам противостоит такая команда достаточно статусная, то есть там есть представители от прокуратуры, от Минюста, от МВД, дай бог вспомнить, от кого еще. И они все, как правило, те, кто носит погоны, носят погоны звания не ниже полковника.

Но все равно они все моложе Путина, да, все равно Путин каким-то образом нас покинет, и это случится довольно скоро, во всяком случае, скорее, чем он сам хочет и хотят его близкие друзья. А большинство людей, которые выполняли такого рода поручения: пойдите и задавите «Свидетелей Иеговы», запрещенной организации, или пойдите и разгоните ФБК, иностранного агента, ― они по большей части останутся. И те решения, которые они принимали, да, будучи агентами власти и будучи представителями своих ведомств, никуда не денутся, они останутся. И поэтому очень важно, что мы находимся в этой процедуре, делаем все, что требуется делать, тыкаем пальцы, вкладаем персты во все язвы, в которые нужно их вложить, и это работа не на дальнюю историю, работа на самом деле на ближайшее будущее, на то, что будет через несколько лет. Может быть, в следующем году, может быть, через несколько лет, может быть, через два года. Но это будет очень скоро.

Вы сами только что сказали, что есть некая стратегия у части адвокатского сообщества, как действовать в данной ситуации. То есть если будут проблемы, не дай бог, но все-таки будут уже общие проблемы у «Команды 29», потенциально могут быть проблемы и у вас, придут ли следующие на ваше место защищать ФБК, например?

Смотрите, Иван ― я имею в виду Ивана Павлова ― со своими ближайшими сотрудниками вел дело Сафронова. Там была не очень большая адвокатская команда, там было, по-моему, меньше десятка адвокатов. И редко в каком деле, где один обвиняемый, у вас будет много адвокатов. И вот уже сейчас по делу самого Ивана Павлова, только что образовавшемуся, несколько десятков адвокатов в этом деле подали жалобы на меру пресечения, на то, что ему запретили фактически работать, ему не дали пользоваться интернетом, телефоном, никакими коммуникациями. Работай как хочешь, товарищ Павлов.

И пока что настроение такое: наши официальные структуры, разного рода палаты могут как-то очень сдержанно реагировать, делать какие-то заявления, более-менее корректные, но адвокатскую массу это очень сильно возбудило. Мы только на начальной стадии находимся всех этих процессов, но когда у вас в дело входят несколько десятков адвокатов и требуют внимания, каждый вынуждает это ведомство, которое затеяло эту неправильную некрасивую игру, с собой взаимодействовать и что-то себе отвечать, как-то, по крайней мере, отвечать на бумаги, которые поступают, а бумаг этих очень много.

Или представьте себе, какую логистическую задачу сейчас должен решить Басманный суд, если сорок адвокатов подали сорок жалоб и нужно каждому из адвокатов скопировать и разослать жалобы всех остальных, да, полторы тысячи конвертов как с куста. И это абсолютно законная реакция, еще раз, это не саботаж, это не диверсия, не партизанщина, это нормальная позиция солидарности с нашим коллегой, которого действительно преследуют за его работу, не за что-то еще. Это есть, мы это пробуем, и даже по первым признакам видно, что этой реакции не ожидали, что это понемногу производит впечатление. Посмотрим, что будет дальше.

*По решению Минюста России ФБК включен в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента