Экономия на матери и ребенке: какие расходы на здравоохранение попали под нож

Как это скажется на пациентах, обсуждают врач-онколог и эксперт из РАНХиГС​
19/10/2016 - 23:48 (по МСК) Когершын Сагиева

Правительство продолжает бороться с дырами в бюджете — под нож попали и расходы на здравоохранение. Об этом говорится в пояснительной записке к проекту бюджета на грядущую трехлетку. Мы поговорили о том, что ждет медицину, с директором экспертно‑аналитического центра РАНХиГС Николаем Калмыковым и исполнительным директором Ассоциации онкологов России Александром Петровским.

В этом году на программы здравоохранения выделялось 544 миллиарда рублей, а в 2017 на эти цели выделят только 362 миллиарда. За счет каких программ идет сокращение? Например, в планах Минфина — урезать финансирование «охраны здоровья матери и ребенка». В прошлом году на нее обещали потратить почти 5 миллиардов рублей, но сегодня выяснилось, что есть только 2 миллиарда.

Заботиться о здоровье матери и ребенка дополнительно решили в 2013 году — тогда и появились средства, на которые были построены перинатальные центры. Но теперь — кризис. Впрочем, чиновники заявляют, что беспокоиться не о чем: деньги матерям и детям компенсируют за счет других проектов, например, из программы «По развитию высокотехнологичной медпомощи». 

Но и программа «По развитию высокотехнологичной медпомощи» сокращена по сравнению с прошлым годом втрое — со 154 до 57 миллиардов рублей. Траты на проект переложили с федерального бюджета на Фонд обязательного медицинского страхования. Откуда Фонд будет брать деньги — до сих пор не ясно, его дефицит на будущую трехлетку составляет полтриллиона рублей.

Сагиева: Николай, это ведь не первая волна сокращений. Сколько лет урезают расходы на медицину и за счет каких программ?

Калмыков: Во-первых, в 2013 году, наоборот, выделялись дополнительные средства на конкретные целевые задачи, в том числе и на перинатальные центры.

Сагиева: То есть начали урезать с 2014 года?

Калмыков: Была поставлена задача, которую было необходимо решать: нужно было построить конкретное количество перинатальных центров. Эта статья имела конкретную задачу. На данный момент тот объем, который был тогда запланирован, большей частью выполнен.

Сейчас вопрос стоит не о том, что идет сокращение конкретной статьи всего, что связано со здравоохранением. Не нужно вводить людей в заблуждение. Вопрос в том, что происходит перераспределение между самими статьями.

Есть статья «Высокотехнологичная медицинская помощь», есть статья по здоровью, есть в том числе специальные проекты, о которых мы сейчас забываем. Они предполагают отдельное финансирование и выстраивание совершенно других процессов. Эти проекты еще не утверждены. Мы знаем направления, которые заявлялись в правительстве по специальным проектам, которые в течение года-двух могли бы дать кардинальные изменения в положительную сторону тех или иных отраслей.

Сагиева: Какие программы?

Калмыков: Этих программ еще нет. Есть направления, которые обозначены, сейчас формируются специальные проекты.

Сагиева: До конца года остается всего пара месяцев, а мы еще не знаем, какие программы.

Калмыков: Это не государственные программы как таковые, а специальные проекты. В свое время были национальные проекты, наверно, все помнят. Сейчас создана совершенно иная структура ― Совет при президенте по стратегическому развитию и приоритетным проектам. Создан профильный департамент, проектный офис. В ходе этой деятельности и происходит выявление специальных проектов, которые за счет системных решений, преодолевая бюрократические барьеры и те сложности, которые действительно зачастую возникают и мешают любым нормальным новациям, быстрым решениям, позволят решить те или иные проблемы. Это очень важно подчеркнуть.

Сагиева: Александр, директор экспертно-аналитического центра РАНХиГС говорит, что это прежде всего перераспределение средств, а не сокращение. Вы как врач, который работает в системе, внутри, чувствуете ли, что денег стало меньше? И когда все это началось?

Петровский: Конечно, всегда хочется иметь больше денег, причем всем, а не только здравоохранению. В последнее время действительно ощущается некоторое сокращение финансирования. В большой степени это было понятно в Москве, когда стали закрывать больницы, уменьшать количество коек, сокращать врачей.

То, что вы сейчас говорили о вопросе сокращения средств, ― тут не совсем четко сказано, поскольку бюджет фонда ОМС увеличивается, он измеряется в триллионах. Поэтому неправильно говорить, что это сокращение средств на все здравоохранение.

Севрюгин: Но дефицит на будущую трехлетку ― полтриллиона. Он есть. Откуда будут брать деньги, тоже непонятно. Опять урезать, опять кто-то все равно пострадает.

Петровский: Я не экономист, я врач, не могу сказать, откуда будут брать средства.

Сагиева: Скажите на примере своей больницы, есть ли нехватка лекарств и оборудования?

Петровский: Конечно. К сожалению, существует проблема с нехваткой лекарств. Оборудование, к счастью, было нам поставлено в течение нескольких последних лет в большом объеме. Но есть большая нехватка расходных материалов. Те тарифы ОМС, которые существуют на сегодняшний день, не способны в полной мере покрывать лечение пациентов, в частности, в федеральном лечебном учреждении, где я работаю, где траты, конечно, выше, чем в обычной городской больнице.

Севрюгин: Александр, в какой момент вы почувствовали, что денег не хватает?

Петровский: В общем-то, медицина никогда не жила в ситуации избыточного финансирования. Поэтому сказать, что когда-то мы жили очень хорошо, не приходится.

Севрюгин: То есть вы не ощутили резкого скачка?

Петровский: Нет.

Севрюгин: То есть это плановая постепенная нехватка, если так можно выразиться?

Петровский: Вы же живете в той же стране, что и я.

Севрюгин: И мы ходим в обычные поликлиники в том числе, да.

Петровский: К сожалению, мы все видим, что отношение к здравоохранению могло бы быть более внимательным.

Севрюгин: Вы сказали, что не хватает лекарств. Это именно нехватка или вам приходится закупать более дешевые лекарства?

Петровский: Конечно, когда появляются так называемые дженерики, то по нынешнему законодательству мы вынуждены приобретать самый дешевый препарат на рынке.

Севрюгин: Кто вынуждает?

Петровский: Законодательство. Подается на торги препарат по так называемому международному непатентованному наименованию, МНН. Неважно, кто производитель этого препарата, важно, чтобы было одно и то же действующее вещество. Кто предлагает более дешевый препарат, тот и выигрывает торги.

Севрюгин: Больница сейчас сама закупает или направляет в Министерство здравоохранения заявку, и уже там идет одобрение? Или вам выделяется сумма, и вы на нее должны каким-либо образом закупить лекарства?

Петровский: Это зависит от формы собственности лечебного учреждения. Как я уже говорил, я работаю в федеральном лечебном учреждении, мы самостоятельно производим закупки лекарственных препаратов.

Сагиева: А какой зазор между теми расходами, которые несет государство на человека, и тем, сколько действительно нужно человеку, чтобы пройти курс? Я понимаю, что ситуации бывают разные, но, может быть, приведете какой-то конкретный пример? Нужно в два раза, в три раза больше денег?

Петровский: Я скажу по-другому. Мы оценивали возможный общий объем финансирования на лекарственные препараты в РФ. Экспертное мнение говорит о том, что на сегодняшний день существует нехватка порядка 200 миллиардов рублей на лекарственные препараты в онкологии.

Сагиева: Спасибо.

Николай, можете ли вы тогда объяснить, если все в порядке и это перераспределение средств, почему же тогда в отчетной записке Счетной палаты, которая, например, была опубликована полтора года назад, конкретно называются цифры? В ней говорится, что «скорая помощь» во многих регионах стала добираться в два раза дольше, что где-то сократили ФАПы, что количество больничных коек стало значительно меньше, а смертность повысилась. Что значит этот отчет?

Калмыков: А кто сказал, что все в порядке?

Сагиева: Вы только что доказывали, что это всего лишь перераспределение.

Калмыков: Я не говорили, что все в порядке, не надо.

Сагиева: Хорошо. Тогда давайте обсудим, что происходит на самом деле.

Калмыков: Если говорить о конкретном сокращении конкретных статей, то это перераспределение происходит зачастую за счет того, что выполнены конкретные обязательства, задачи, финансирование направляется на другие статьи, где можно суммарно больше помочь за счет тех средств, которые у нас объективно есть. Я не говорю, что все хорошо.

Второй момент ― что не так. У нас действительно очень много проблем, не только в этой отрасли. У нас в здравоохранении очень много вещей, которые как священная корова. Мы их боимся двигать, трогать и немножко менять. Изменения необходимы в том числе в вопросе лекарственного обеспечения. Мы не так давно достаточно активно заявляли ― у меня на эту тему есть публикации ― вопрос необходимости рассмотрения хотя бы частичного лекарственного обеспечения на основе подходов управления по рискам.

Что это такое? Очень просто, на пальцах. Зачастую выгоднее, правильнее и эффективнее своевременно дать какое-нибудь лекарство превентивное, чем впоследствии обеспечивать дорогостоящее лекарство, вовремя не предоставив человеку доступ к лекарственным средствам, может быть, не очень дорогим и менее сложным, на том этапе, когда можно сделать профилактику.

Есть профессиональные заболевания, у нас серьезная ситуация на этот счет. Человек имеет профессиональное заболевание, но к врачу он приходит тогда, когда у него уже все совсем плохо. Это экономический расчет, статистика ― можно дать некий набор лекарств профилактического толка, которые позволяют укрепить здоровье, то для человека продлевается здоровая жизнедеятельность. Это как раз момент управления по рискам, а не основываясь на отчетности по прошлому году.

Сагиева: Я надеюсь, что превентивные меры подействуют, а также хотелось бы, чтобы люди не ждали «скорую помощь» по два-три часа, как это часто происходит.

Фото: Евгений Самарин / РИА Новости

Другие выпуски