«Государство как крокодил, и мы пытаемся эти челюсти разжимать»: Дмитрий Гудков и Любовь Соболь об освобождении Алексея Миняйло

Любовь Соболь: Я не была на самом заседании суда, потому что пустили только журналистов, по сути, в зал заседания, как и вчера тоже. Когда я попыталась попасть в суд к Егору Жукову, чтобы его поддержать, меня вчера тоже не пустили, там даже отец Жукова долгое время стоял около здания суда, потом под конец мы смогли просто пристава попросить, чтобы его тоже запустили.

Мы стояли около суда и новости все читали по трансляции, которую вели журналисты. И в начале там не было полнейшего понимания, что происходит. Если честно, я до сих пор в шоке, в очень приятном, конечно, и радостном шоке оттого, что Лешу все-таки выпустили на свободу. До конца не было этой уверенности, потому что там же сначала запросили домашний арест, потом сказали выпустить из-под стражи. И когда сказали освободить в зале суда, все, конечно, закричали: «Ура!», у всех слезы радости на лице были.

Очевидным образом, конечно, решение принимается не в российских судах. Карпову как скажут, так он и будет делать, это Карпов из «списка Магнитского», у меня нет никаких иллюзий, что Карпов судит не по справедливости, а выносит те решения, которые ему спускаются сверху. Очевидно, что Алексея Миняйло освободили, как до этого прекратили уголовное преследование в отношении Даниила Конона, Владислава Барабанова, то, что сейчас по Устинову было принято вот такое решение, ― это победа гражданского общества полноценная, это консолидация общества в защиту фигурантов «московского дела». 

То, что мы отстаивали свои права, что мы выходили в том числе на шествие в поддержку политзаключенных и против политических репрессий, ― все, все сыграло роль. И, конечно же, работа адвокатов. Я думаю, здесь все сыграло роль, потому что если бы адвокаты советовали бы признать свою вину людям, которые очевидно невиновны, то, наверно, тогда бы это дело развивалось по-другому.

До сих пор не отпущены на свободу другие фигуранты «московского дела», до сих пор не отменен незаконный приговор Константину Котову. Фомин, который находится под домашним арестом тоже по делу о так называемых массовых беспорядках, уголовное преследование в отношении него тоже не прекращено. И я считаю, что сейчас нам, конечно, обществу нужно отстаивать дальше наши права, дальше бороться за прекращение уголовного преследования в отношении других фигурантов «московского дела», прекращение дела ФБК, которое явно является политическим заказом против оппозиции, о чем писали в том числе журналисты издания «Проект». Мы должны дальше бороться, потому что сейчас эта победа в виде того, что Алексея Миняйло отпустили на свободу, ― это победа всех нас, гражданского общества.

Дмитрий, скажите, как вы отреагировали на сегодняшний приговор Миняйло и вообще как вы его встретили? Так же, как и мы?

Дмитрий Гудков: Так же, как и все нормальные люди. Я рад, что человек на свободе. Свобода лучше, чем несвобода.

Да-да, как говорил один политик. Я хотела спросить, ожидаемое для вас это событие или нет, или это такой большой сюрприз?

Гудков: Конечно, большой сюрприз, потому что вчера я пытался попасть, так и не попал на суд по Егору Жукову, ему оставили меру пресечения в виде домашнего ареста до 27 декабря. В общем-то, и Константин Котов сидит, и еще очень много у нас политзаключенных, поэтому я лично иду 29 сентября на акцию протеста. Так что, конечно, было неожиданно.

Сегодня много обсуждали и акцию протеста, и то, что действия власти в такой ситуации по «московскому делу» часто зависят от того, есть акция протеста или нет. Мы помним ситуацию с Иваном Голуновым, когда перед большим митингом с Вани, журналиста «Медузы», сняли обвинение. Похоже, что и сегодня произошло что-то подобное. Или я неправа?

Гудков: Безусловно, конечно, власть, я думаю, удивилась такому количеству людей, которые вышли 10 августа. По скромным оценкам «Белого счетчика», было 60 тысяч. Мне кажется, было больше. Я вижу, конечно, и борьбу башен всяких разных, есть сторонники репрессий, есть сторонники мягкой, более мягкой линии. Между ними идет тоже в том числе такая подковерная борьба. Поэтому она идет с переменным успехом: одного выпустили, другого забрали. Знаете, государство ― как крокодил, мы пытаемся эти челюсти разжимать. С переменным успехом это получается. Безусловно, акции протеста и количество людей влияют на эти решения.

Дмитрий, скажите, а в этом контексте почему, как вам кажется, перенесли приговор Устинову?

Гудков: Слушайте, я уже давно потерял, давно уже не понимаю логику этой репрессивной машины. Совершенно непонятный по Устинову приговор, совершенно мне непонятно решение по Егору Жукову, за которого вписались уже все. Насколько я знаю, уже чуть ли не у президента на контроле этот вопрос. Если удалось доказать, что на кадрах, на видео не было Егора Жукова, а был человек, похожий на него, то теперь Следственный комитет, видимо, защищая звездочки на погонах, пытается переквалифицировать, доказать, что все равно экстремист: посмотрите, какие у него видео!

Так что, с одной стороны, идет борьба башен, с другой стороны, идет борьба за сохранение позиций, потому что никто тоже не хочет подставиться. Может быть, идет поиск решений, как сохранить, так сказать, лицо и хорошую мину при плохой игре, чтобы не потерять эти звездочки. То есть там может быть много самых разных причин.

Такое складывается впечатление после этого большого и красивого протеста, который устроили актеры, буквально цеховой протест, что если бы все это началось немножко раньше, то и на само дело можно было повлиять.

Гудков: Конечно, потому что это огромная аудитория. Узнали об этом деле, увидели эти кадры с задержания Устинова, многие разобрались в том, что происходило с другими фигурантами «московского дела». То есть чем больше общественный резонанс, чем больше людей поддерживает политических заключенных, тем лучше складывается их судьба. Это напрямую от этого зависит. 

Я сравнивала реакцию вот этого актерского цеха даже на дело Кирилла Серебренникова, известный режиссер, очень громкая история. И там очень многие вступались за Кирилла Серебренникова, сам театр стоял в постоянном пикете, все актеры за него очень стояли, звезды тоже вступились. Но ощущения такой мобилизации актерской не было. А вот сейчас совсем другое настроение, по-моему. Почему так случилось?

Гудков: Во-первых, настроения другие, вы правильно сказали. Во-вторых, может быть все, что угодно, например, борьба за кресло будущего председателя Федеральной службы безопасности. Может быть, там тоже борьба. Насколько я знаю, там есть разные группировки, которые борются за влияние, одним выгодно подставить других. Поэтому этот фактор, который, может быть, не обсуждается, является ключевым в принятии решений.

Нет-нет, это вы сейчас говорите о том, почему принимается то или иное решение по «московскому делу», я верно понимаю?

Гудков: Да. 

Как силовики принимают решения и как они реагируют на обстановку. 

Гудков: Да. Но почему поменялись настроения?

Я вас спросила, почему люди, да-да, как поменялось настроение. Как вам кажется, с чем это связано? Потому что слишком абсурдные приговоры, слишком понятные людям? Или почему-то еще?

Гудков: Смотрите, мне кажется, что московские выборы ― это всего лишь повод. Дело Голунова ― это тоже повод. Накопилось недовольство у людей в связи с, например, пенсионной реформой, в связи со всякими делами, когда за лайки сажали. То есть у общества накопились претензии к власти, общество понимает, что с этой властью нет никакого будущего. 

И когда общество пытается на свое будущее как-то повлиять через выдвижение своих кандидатов, через участие в выборах, им просто плюют в лицо и внаглую, во-первых, не то что не допускают кандидатов, но и всех еще ключевых кандидатов посадили на период выборов. Это, конечно, возмутило очень многих. Очень многих возмутило дело Жукова. 

И просто идет политизация, причем политизация среди тех, кто когда-то особо и не участвовал в политике, например, Юрий Дудь с огромной аудиторией подключился, Oxxxymiron, музыкант Face и многие другие, а это же огромная аудитория. И очень многие люди узнали о несправедливости, очень многие люди узнали об этом деле. И мне кажется, что это вот такая эмоция, когда люди защищают свое достоинство.