Разъединенные штаты Европы. Александр Баунов о том, как коронавирус уничтожает ЕС

Саша, скажите, действительно ли такие совершенно апокалиптические изменения буквально в географические и политические карты вносит вирус?

Во-первых, мы видим, что все, что строилось в течение полувека, я имею в виду пространство без границ, оно началось с Бенилюкса сразу после войны, когда три небольших государства Северо-Запада Европы решили отменить разрешение на въезд на территорию друг друга и просто показывать паспорт. Потом эта практика расширилась практически на всю западную Европу. Это было основой основ этой идеологии «никогда больше». Европейское единство как главное средство прекращения войны держалось в том числе на свободе перемещений.

Этого больше нет, это действительно рассыпалось в течение дней, и это еще не осмыслено до конца. Это очень, в общем, печально, потому что выясняется, что свобода перемещений и само по себе европейское единство существует от избытка, а не от недостатка, от благополучия, а не от, так сказать, угрозы или от беды, да. Общая беда вместо благополучия перестает быть общей и разделяется на несколько десятков, я бы даже сказал, индивидуальных бед, потому что то, что происходит, например, на немецко-польской границе, ― это ситуация, которая, наверно, была в 1914 году и потом в 1939-м, когда граждане балтийских стран, которые должны вернуться к себе домой на автомобилях… Я сам ездил когда-то из Риги через Польшу в Чехию и Венгрию, они не могут этого сделать по суше, потому что Польша их не пропускает, им приходится ждать, когда их эвакуируют кораблем, собственно, в родные балтийские страны.

Можно ли говорить, Саша, о кризисе еще одной важной вещи, которая появилась после Второй мировой войны, а именно третий сектор, благотворительность? Когда бывают какие-то беды большие, наводнение в Индонезии, допустим, или землетрясение в Турции, мы видим, что страны скидываются, привозят аппаратуру какую-то.

Допустим, в Италии не хватает приборов для искусственной вентиляции легких. Я не вижу, допустим, от скандинавских стран, у которых более благополучная история с коронавирусом, чтобы они, допустим, эти аппараты предлагали Италии.

Совершенно верно, я же об этом как раз и писал и был поддержан в том числе множеством людей, которые живут в Европе. Они сами удивлены этой ситуацией. Только что Европа сочувствовала именно что Индонезии, или беженцам в Сирии, или каким-то людям, страдающим в Афганистане и Африке, но как только Европа перестала быть территорией благополучия и превратилась в территорию недостаточного благополучия, они утратили навык в каком-то смысле сочувствия совсем близкого. Да, Северная Италия совсем недалеко от Германии, Швейцарии. Швейцария не Евросоюз, но все равно. От Словении какой-нибудь, которая не очень пострадала, Франция, в конце концов, рядом.

Очевидно, что у каждой из этих стран есть обширные медицинские возможности. Очевидно, что они востребованы не в одинаковой степени. Понятно, что все боятся, что и у себя будет хуже. Но в тот момент, когда у тебя еще не хуже, чем у соседа, теоретически можно было бы мобилизовать какие-то ресурсы по линиям местных МЧС. Не везде есть такие министерства, но везде есть какие-то службы для чрезвычайных ситуаций.

И есть еще блок НАТО, который располагает какими-то госпиталями на случай войны, причем большой войны, войны на востоке, с советским блоком, с Россией. Не все эти резервы, в общем-то, исчезли, да, конвертированы во что-то более мирное. Есть военные госпитали.

Саша, извините, а можно ли говорить, если говорить так философски, что этот вирус, который, в общем, не является самым страшным из всех, которые поражали человечество, эту тонкую цивилизационную пленку сорвал, мы увидели наших людей, которые бегают за гречкой, туалетной бумагой, и других людей, которые послушно достаточно разбегаются по своим национальным квартирам, как сказал бы Ленин, и что эта пленка оказалась слишком тонкой?

Можно сказать, но это было абсолютно ожидаемо. Неожиданно несколько другое. Неожиданно, что, во-первых… Смотрите, в чем была притягательность Европейского союза для стран Восточной Европы и для тех стран на востоке Европы, которые туда еще не вступили, а только собираются это сделать? Это именно территория благополучия, территория добра. Это некоторое объединение Европы первого сорта. Чтобы подтянуть себя до этого первого сорта, нужно вступить туда.

Это Европа, объединенная даже не просто экономическим благополучием, всегда себя Евросоюз позиционировал как не просто рынок, а что-то большее, чем рынок. В частности, территорию общих ценностей, где эти ценности должны, по идее, работать прежде всего по отношению друг к другу. Мы удивительным образом наблюдаем, как эти ценности работали только что в отношении сирийцев, но не работают в отношении друг друга, в отношении северных итальянцев, потому что выяснилось еще раз, что эти ценности действительно легко соблюдать и пропагандировать когда? От избытка. Да, это территория благополучия, но только тогда, когда там, на самой этой территории благополучие.

Это один, если говорить так, цивилизационный и почти, не знаю, философски-психологический момент. А другой ― все-таки есть Брюссель. Мы не забываем, что Евросоюз ― это группа государств, которые обобщили свой суверенитет, добровольно передали большую часть функций в Брюссель. И вот этот грозный Брюссель, который выпускал массу инструкций, директив по самым разным вопросам от выращивания винограда до собственно технических стандартов, все европейские ГОСТы так или проходят через Брюссель, там вырабатываются; этот Брюссель, который дает политическое единство, как ответить России на те или иные действия, или, не знаю, европейский парламент, которому, в общем-то, справедливо, но, с другой стороны, легко осуждать сталинизм.

Но тот же самый Брюссель, который должен дать был общеевропейский ответ, скоординировать поведение государств, которые находятся на разной стадии эпидемии, и попытаться создать что-то вроде общеевропейского ответа, общеевропейской базы, банка медицинского оборудования, врачей и перебрасывать это в рамках союза, полностью исчез на несколько недель, прямо скажем. И вдруг мы ничего не слышим про грозный Брюссель, которого боялись национальные правительства, мы слышим только национальные правительства. Мы слышим, что говорит Макрон, что делает Италия, что делает Санчес в Испании. Но мы не слышим, что делает Брюссель.

Фото: Michele Tantussi / Reuters

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.