Почему Медведев забывает о законах, которые сам же и принимал

Лиманова: Прелюбопытнейшее событие произошло на прошлой неделе: Дмитрий Медведев забыл о законе, который сам же и подписывал.

Сурначева: Произошло совещание по вопросам противодействия коррупции в рамках Большого правительства. Изучая стенограмму, которая была выложена в пятницу, я заметила некую фразу по поводу того, что хорошо бы нам еще контролировать деятельность чиновников после увольнения с госслужбы. Это меня несколько удивило, потому что 4 года назад Дмитрий Медведев принимал большой пакет законов по противодействию коррупции, в котором содержалась норма о контроле чиновников после их увольнения. В течение 2 лет после увольнения с госслужбы они должны уведомлять работодателя о том, куда они переходят работать. Соответствующая конфликтная комиссия внутри ведомства должна давать или не давать ему разрешение на уход в ту или иную отрасль, чтобы не было конфликтов интересов, коррупционных составляющих.

Задаешься вопросом, почему за два года об этой норме не было ничего слышно. Мы не видели никаких конфликтных комиссий, никаких громких случаев отказа чиновникам в работе, мы не слышали о том, что кто-то этим вопросом в принципе задавался. Это очень интересная вещь. Можно искать причину, почему так произошло и дальше задаваться вопросами. Сейчас, например, Евтушенков озвучил Лужкову предложение идти к нему работать в АФК «Систему». Будет ли какая-то комиссия рассматривать это дело? Может ли бывший мэр Москвы работать в нефтехимической отрасли, какие здесь могут быть конфликты интересов?

Здесь интересен вопрос, почему это оказалось забыто. Где-то это в бумажном виде существует, периодически прокуратура отчитывается, очень мелкие региональные дела происходят. Возможно, тут дело в пресловутом общественном контроле, поскольку мы, журналисты, не замечали никогда, не задавались эти вопросом, как это действительно работает и работает ли. С другой стороны, сами ведомства не считали нужным публично это озвучивать. 3 года мы уже следим за тем, чтобы каждый раз к 1 апреля все выложили свои декларации. Если подобно этому каждый раз следили и ведомства отчитывались о том, что конфликтная комиссия собралась и сказала, что Иван Иванович Васильев не может работать в компании N, потому что это была сфера его интересов, и мы подозреваем, что здесь может быть коррупционный интерес, тогда бы, наверное, на общем потоке это пошло. А так получилось, что это одна из тех норм закона, которая абсолютно похоронена.

Лиманова: Мир несовершенен. Может, просто необходимо время, чтобы все нормы заработали? Может, необходима одна история, с которой начнет действовать эта норма закона?

Сурначева: Возможно. Но в данном случае было забавно в этой фразе Медведева, на основе которой развела эту историю, что он обратил внимание на вполне конкретного человека. Он сказал: «Не хочу называть никого конкретно, но если, например, министр энергетики потом идет возглавлять энергетическую компанию – это дурно пахнет». Вряд ли он имел в виду Сергея Шматко, которого прочат на «Росатом» - это госкорпорация, там другой порядок назначения. Но вот история с Игорем Сечиным, который может возглавить либо «Роснефть», либо «Газпром», либо какую-то еще крупную компанию, Медведева может очень сильно волновать. Все мы знаем историю их личных взаимоотношений.

Лиманова: Может, как раз неслучайно прозвучал этот посыл.

Сурначева: Есть история про то, что некоторые антикоррупционные нормы становятся сами коррупциногенным фактором. В данном случае эта норма, если посмотреть по тем маленьким региональным историям, скорее всего, именно так и работала. Закон лежит и не работает ровно до тех пор, пока кому-то очень сильно не понадобится вспомнить про него.

Есть, например, такая норма закона, которой тоже никогда не пользовались, громких прецедентов не было слышно – по поводу того, что СМИ не может увольнять журналиста, освещающего предвыборную кампанию за год до выборов и год после. Как это могло бы коррупционно сработать? Сегодня я хамлю начальнику, отказываюсь от всех заданий, меня совершенно справедливо увольняют. Поводов формальных найти можно много, и меня по вполне официальным статьям увольняют. И тут я вспоминаю о том, что есть такая норма закона, иду в Генпрокуратуру и говорю: «Проверьте, пожалуйста, деятельность этой компании на предмет моего незаконного увольнения». Что тут сделаешь? Вроде бы законно, но норме противоречит – все, судебное разбирательство.

Лиманова: Что же тогда делать? Не обращать внимания на эту норму закона?

Сурначева: В данном случае у меня вызывает вопрос норма, должен ли чиновник 2 года после госслужбы отчитываться о своем следующем месте работы. Что плохого в том, что некий человек, который занимается на госслужбе химической промышленностью, потом идет работать в химическую промышленность? Тут очень тонкая грань между коррупцией и лоббизмом. Если мы считаем, что есть норма закона, которая обязательно должна работать, тут должен работать пресловутый общественный контроль. Мы должны сами следить, сами задаваться вопросом, сами писать запросы в нужные ведомства, если мы считаем, что так должно быть, максимально пытаться осветить эту тему.

Лиманова: Лев Пономарев, правозащитник, сегодня заявил о том, что, возможно, осенью будет создано общественное движение на основе наблюдателей, которые участвовали в выборах. Оно будет контролировать действия чиновников. Может быть, они как раз этими проблемами тоже займутся.

Сурначева: У нас есть очень много уважаемых компаний, которые занимаются антикоррупционным мониторингом. В частности, их деятельность начинает привлекать внимание к каким-то вопросам. Та же Transparency International очень активно отчитывается по тем же декларациям о доходах, которые на самом деле вовсе никакие не декларации, а справки, написанные на коленке. Но даже если их изучать, как в прошлом году Transparency International изучала изменившиеся за год доходы депутатов, можно обнаружить, что большинство переписали бизнес на жен. В данном случае звучит банально, но нужен общественный контроль за тем, что, мы считаем, должно работать.

Лиманова: Transparency International в 2011 году поставила Россию на 143 место по коррупции из 183-х. По мне, пусть эта норма была использована как инструмент влияния в случае с Сечиным, но пусть бы она заработала. Даже если это будет не совсем честно по отношению к истории именно с переходом Сечина на другую работу.

Сурначева: Здесь вопрос не конкретно в этой норме. Вопрос в том, почему законы не исполняются. У нас по многим параметрам вполне полное законодательство. Но вопрос в том, что либо на него не обращают внимания, либо это превращается в формальные отписки. У нас происходит национальный план по противодействию коррупции, Генпрокуратура утверждает свой план, что они должны сколько-то отчитаться по нужным делам, и идут по этим отпискам и каким-то формальным судебным решениям по всем районным прокуратурам делать дела. Отчет пишется, Медведеву докладывается, что столько-то дел по таким-то статьям возбуждено. Насколько реальны эти дела, никто не понимает, никто не знает. Это тот самый случай, когда формальный отчет был, а реально это ничего не значило. Ничей интерес это не ущемило, никаких серьезных конфликтов не было, вопрос не решен.

Лиманова: Учитывая российский менталитет, у нас очень сильна инерционность мышления. Мне кажется, что вода камень точит, рано или поздно все равно заработает.

Сурначева: Понятно, что ничего не работает в ближайший год, два или даже три. Это вопрос десятилетия как минимум. Про мышление – это то, что касается бытовой коррупции. Сколько бы там не объявляли, все равно проще заплатить гаишнику, чем ехать в банк, платить штраф. В этом случае слова о том, что мы должны воспитывать другое мышление, и у нас в принципе человек, который берет взятку, должен быть порицаем всеми, это вопрос тоже не ближайшего решения. Вопрос в том, как воспитать это мышление, как людям показать? Может быть, действительно громкими резонансными делами. Главное, чтобы это не превращалось в какую-то охоту на ведьм, как у нас несколько лет назад была история с оборотнями в погонах, когда показательно гаишников ловили, сажали, и на этом все закончилось.