Эдуард Лимонов: Революционер может быть любого возраста – нужен резвый ум, а не резвые ноги

Собчак: Я хочу спросить - как вы считаете, революционер, он может быть старым?

Лимонов: Революционер, я думаю, может быть любого возраста, это же не футбол, где 37 лет, и уже человек идет на покой. Нужен резвый ум, а не резвые ноги.

Собчак: В нашем буржуазном сознании, все-таки, революционер – он как Че Гевара, он должен умереть молодым, иначе – перестать быть революционером.

Лимонов: Дело в том, что бывало в этом мире по-всякому. Например, Шарль де Голль пришел к власти, по-моему, уже где-то под 60.

Собчак: Но он не революционер, он военный.

Лимонов: Нет, он революционер! Он даже произвел государственный переворот в 1958 году, если кто у вас не знает.

Собчак: Он военный сделал переворот, он не был революционером.

Лимонов: Какая разница?

Собчак: Большая разница.

Лимонов: Он основал 5-ю республику. Франция при Петене всецело была на стороне Гитлера, что тут говорить?

Собчак: Это все равно был военный переворот с высадкой в Нормандии, с подавлением и так далее.

Лимонов: Слушайте человека, который не мало лет там прожил. Он совершил по масштабам именно революцию.

Собчак: Это другой вопрос. Я с вами никогда не соглашусь, что де Голль революционер, мы сейчас просто не об этом. По поводу того, что в каком-то возрасте людям начинает казаться, что революционер, значит, был не настоящий. Не может быть революционер пожилым человеком.

Лимонов: Вы все время копаете тихой сапой под меня вот этой лопаточкой такую игрушечную яму.

Собчак: Под вас лопаточкой не подкопаешься.

Лимонов: Я, во-первых, с самого начала вам сказал: Не называйте меня революционер. Революционер – это тот, кто произвел революцию.

Собчак: Я сейчас вообще не про вас.

Лимонов: А куда вы копаете?

Собчак: Я вообще задаю вам общий философский вопрос, а вы сразу говорите: Я не революционер. Я в общем у вас спрашиваю.

Лимонов: Ксения Анатольевна, это вы можете, свист этот художественный кому-нибудь другому говорить. Я все знаю, все слышу.

Собчак: Я же вам не говорю: вы меня называете буржуазией, а при этом более буржуазного человека, чем вы, мне сложно представить.

Лимонов: Вы пытаетесь меня ниспровергать, вы выбрали ложную тональность в разговоре со мной. Потому что нашим зрителям, наверное, это даже не очень будет интересно - как вы пытаетесь безуспешно подкопать мой памятник.

Собчак: Хорошо, что вы признаете, что у вас есть некий памятник.

Лимонов: Я иронически отношусь к этому. Я, кстати, тот человек, который когда-то ребятам сказал: Если мне воздвигнут памятник, придите ночью с пневмо-молотком и разнесите его в клочья.

Собчак: То есть, такая мысль к вам все-таки в голову приходит, что вам будет памятник?

Лимонов: А как же. Я противник всех святынь и любого почитания.

Собчак: А в мавзолее не хотели бы лежать?

Лимонов: Не туда обращаетесь.

Собчак: Помогите мне – куда обратиться?

Лимонов: Ленин не хотел лежать в мавзолее, его положили. Он же никогда не высказывал такого желания, но его боевые товарищи решили, пришла в голову такая грандиозная мысль.

Собчак: А если ваши боевые товарищи так решили бы?

Лимонов: Я же не могу встать из гроба. Если смогу, я встану.

Вообще – это грандиозно, мавзолей. Подумайте на эту тему. СССР – это наш Древний Рим. Никто этого не понимает. Мы уже все дико смотрим на это, уже без оттенка политики. Скоро вымрут те, у кого Сталин кого-то убил, а мы будем смотреть захватывающими горящими глазами на эту эпоху и видеть: это наш Древний Рим, там люди такие безумные, Берлин там - танки за дуло хватали и крушили весь этот Берлин. Там герои, там подвиги, это великолепно.

Собчак: Крушить вам нравится…

Лимонов: Причем здесь – крушить? Мы победили. На нас напали, мы разнесли в щепки к чертовой матери.

Собчак: Вся ваша жизнь – это борьба? Можно так сказать? Или нет? Борьба ради борьбы?

Лимонов: Почему борьба ради борьбы?

Собчак: Я спрашиваю. Может быть, нет.

Лимонов: Кто-нибудь напишет какие-то исследования, если кому-то придет в голову…

Собчак: Говорят, что люди, которые находятся в таком активном протесте, это еще и определенный склад психики, склад ума, когда ты просто находишься в некой борьбе, это определенного свойства люди. Вы с этим согласны? Вы же много знаете таких людей.

Лимонов: Я согласен с тем, что жизнь – это конфликт. И отсутствие конфликта – это смерть. Конфликта нет только на кладбище, там нет никаких конфликтов, разве что пьяные сторожа переругаются между собой, и то – это не тревожит тот мир, который там существует. Поэтому жизнь – это конфликт. И игнорировать это – очень дико. И когда я слышу истории: Мы не поведем людей под дубинки, а вдруг они пуговицу потеряют, эти несчастные люди, от рубашки или от чего-то.

Слушайте, это антиисторично, это негуманно, это отвратительное отношение к людям как к домашним животным. «Мы не поведём людей». Кто ты такой, что ты отказываешь человеку в подвиге, Немцов.

Собчак: То есть, провокация – это единственное, что производит на вас впечатление?

Лимонов: Конфликт и есть, видимо, провокация. 6 мая, что там ни говорите, - все 3 месяца поблекли, 3 месяца тупых травоядных хождений под руководством умелых провокаторов и подлецов закончились. Все эти Пархоменки ваши, вы там в ушанках с Навальным, - вся эта публика, 6 мая ее просто тюх, и смыло.

Да, это провокация каждый раз. Все провокация. Французская революция началась с провокации. Мир по иному устроен, чем вам, господа, это кажется. Миром движут не деньги, не желание есть теплый суп, а им движут эмоции, страсти. Не капитал у Маркса, потому что Маркс тоже из вашего лагеря, потому что он такой же буржуа, как и вы.