Лекции
Кино
Галереи SMART TV
«Мы считаем, что наш акционер — Кремль, а не Газпром»
Большое интервью Алексея Венедиктова
Читать
01:12:00
0 55667

«Мы считаем, что наш акционер — Кремль, а не Газпром»

— Синдеева
Большое интервью Алексея Венедиктова

Главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов в гостях у Натальи Синдеевой. Поговорили о том, почему с радиостанции ушел Сергей Корзун, почему Борис Акунин запретил «Эху» публиковать его посты, об отношениях с председателем совета директоров «Газпром-медиа» Михаилом Лесиным, а также о мракобесии на «Эхе» и о прошлом и будущем радиостанции.

Синдеева: Наконец-то, наша программа вышла из какого-то творческого отпуска. Я соскучилась по своим гостям. Мы вернулись в пространство на Флаконе, на Флаконе у нас появились два последних за это время. Правда, у нас ни один сотрудник не сумел туда еще дойти, но здесь какое-то удивительное пространство. И серию своих встреч и программ я начинаю с Алексея Алексеевича Венедиктова. Здравствуйте, Алексей Алексеевич. Спасибо, что пришли. Я знаю, вы как-то не смотрите в последнее время, вы в эпицентре всяких разговоров и событий вокруг себя, вокруг «Эхо Москвы». Не так часто балуете интервью. Спасибо. Я, конечно, очень много хочу сегодня говорить про «Эхо». У меня вот вся практически моя папкаэто все равно про все, что связано с работой радио и вокруг радио. Но я не могу не спросить вас про встречу с Дуровым, о котором вы мне сейчас за кадром начали рассказывать, что вы были в Нью-Йорке, встретились с Пашей, и он на вас произвел какое-то невероятное впечатление.

Венедиктов: Я Павла Дурова до этого не знал, сам не встречался в России. И мы с ним списались, когда я был в Лондоне сначала, в поездке мы с ним встретились, просто поговорили на ужине, познакомились, можно сказать, и он произвел на меня впечатление такого современного молодого человека, который живет будущим. Разговор был небольшой и, собственно, мы разъехались. Я приехал в Нью-Йорки вдруг получаю от него записку, смс-ку: «Я вижу по вашим фотографиям в инстаграм, что вы в Нью-Йорке, а не могли бы прийти встретиться? Я тут тоже на 2 дня». Я к нему пришел, мы сидели в сумме 5 часов.

Я редко себе позволяю такую роскошь, будучи человеком крайне экономного времени. Он безумно интересный человек, действительно, человек, который уже впереди, человек о будущем. Он не оборачивается назад. Смотри: ты создал компанию, ты ее практически потерял, хорошо, ты ее продал, у тебя ее отняли, тебя заставили продать. И вот это, казалось бы, на могильном камне достаточно высечь «Он создал Вконтакте». Нет, это все сзади уже. Конечно, он об этом еще говорит: новые стартапы, новые идеи, взахлеб рассказывает. Он создал этот Telegram, заставил меня, соответственно, скачать этот Telegram. Теперь, когда у меня вот тут возникли вопросыя ему пишу, мне Дуров отвечает: «Нажмите кнопочку слева, справа, вы увидите там значок, вы там нажмете». И вот эта история. То есть, он весь вперед, и это уже сзади. Он все время думает о том, как это сделать заново, как сделать лучше.

Вот таких людей не очень много, которые могут жить без поворота головы назад. Я им, честно говоря, завидую. Мы оглядываемся и видим лишь руины. «Взгляд, конечно, очень варварский, но верный»,как писал Бродский. Он не оглядывается назад, он не видит это в руинах, он в этом смысле, как мне кажется, не рефлексирует. Это такое новое поколение людей. Я говорил об этом поколении, как о равнодушных, безжалостных и жестоких, применительно к моим сотрудникам. Нет, он не равнодушный, не безжалостный и не жестокий. Мы есть,такие люди, такое поколение, я очень впечатлен был в свое время книгой Стругацких «Гадкие лебеди», когда там встречается знаменитый писатель с гимназистами, и он вот это будущее видит перед собой, эти считающие молодые люди, дети, которые считают свою карьеру, которые забывают о человеческих отношенияхнет, это не так, Павел не такой. Но, конечно, именно на таких людях будет строиться будущее мира, чтобы не сказать России.

Синдеева: А он видит свое возвращение как-то в страну?

Венедиктов: Вы знаете, не обсуждалось.

Синдеева: Такой интернешнл или, грубо говоря, человек мира?

Венедиктов: Не обсуждалось, потому что, конечно, для него несколько болезнен вопрос, что он вынужден был уехать, но для него не главный, так я понял, не стартовый. Я ему говорю: «Вы зачем это зачем делаете? Павел, вы скажите мне, для чего вы это все придумываете?». «Мне интересно». Скорость мысли необычайная, живость мысли необычайная. Не один Павел такой, но таких людей много. Теперь я понимаю, что мир в надежных руках.

Синдеева: Алексей Алексеевич, а вы почти 25 лет работаете на «Эхо», из них уже 17 летглавный редактор, и вам удалось пережить, вы переживаете третьего президента, уже кучу всяких правительств.

Венедиктов: Пятого президента.

Синдеева: Почему вот так?

Венедиктов: Михаил Сергеевич, потом Борис Николаевич, потом Владимир Владимирович, потом Дмитрий Анатольевич и теперь снова Владимир Владимирович. У меня это пятый президент. Между прочим, он седьмой президент, считая Руцкого и Янаева. Они провозглашали себя президентами.

Синдеева: В общем, пережили это все, вам удалось сохранить станцию на основных позициях, которые были заложены в станцию. Вы всегда были образцом и редактора, и образцом СМИ, на которое равнялись все журналисты, учились у вас. Вы вырастили огромную плеяду талантливых журналистов, но за последнее время вокруг «Эхо» происходит что-то совершенно обидное и грустное. Количество претензий к «Эхо», к вам, количество публикаций в СМИ, в соцсетях, посты ваших коллег, бывших и нынешних, ваши ответы имвсе это не от какого-то правильного развития.

И вот я, как, с одной стороны, ваш коллега, как менеджер, как руководящий телекомпании, испытываю прям боль, потому что вот у меня «Серебряному дождю» в этом году 20 лет, и это тоже этап. Я последние 5 лет не занимаюсь совсем радио, но, так или иначе, эта часть тоже продукт, и я понимаю, как это тяжело все удержать, как это тяжело все сделать. И когда начинается все как-то рушиться или ломаться, а в глазах огромного количества людей есть ощущение, что что-то рушиться, что мы теряем «Эхо», звучат совершенно такие прогнозы, что все, «Эхо» умерло и т.д. Я не могу это читать, меня это очень расстраивает. И расстраивает не как потребителя, а как менеджера, как человека, который тоже имеет отношение к созданию медийных площадок. Вот как вы считаете, это нам всем так кажется или все-таки что-то в доме пошло не так?

Венедиктов: Во-первых, никто не знает, что такое «так», поэтому сказать, что «не так»довольно трудно. Все так. Во-вторых, конечно, есть обидные вещи, когда люди не понимают твоих поступков, а иногда люди, с которыми ты 25 лет работаешь, но что важно во всей этой болезненной истории, она болезненна, что «Эхо» живой организм. Он растет, он изменяется вместе со страной. Мы вообще возникли в другой странев Советском союзе. И самое главное для меня было во всех этих историяхсохранять базовые принципы, а не базовую аудиторию. Все хотят превратить «Эхо» в партийную радиостанцию. Власть хочет, чтобы мы были более провластны, оппозиция хочет, чтобы мы были оппозиционны, поэтому с двух сторон, с трех сторон, с четырех сторон нас критикуют. То мы агенты Госдепа, то мы агенты «Газпрома». Но вы уж разберитесь«Газпром» или Госдеп, или это одна и та же организация.

 Есть болезненные вещи, есть болезнь роста, есть болезнь изменения. У нас же люди, с которыми мы начинали «Эхо» и к которым я пришел на второй неделе существования «Эха», это люди, которым сейчас 50-60, а основной костяк30. У них другие взгляды, конфликт был неизбежен между поколенческими взглядами. Просто он неизбежен. И главное, чтобы люди одинаково понимали базовые принципы «Эха», что «Эхо»это площадка для дискуссий, а не оппозиционная станция. Этот конфликт я катализировал специально. Это мой проект катализации конфликта.

Синдеева: В чем?

Венедиктов: В том, что люди должны высказать друг другу, а не шептаться по углам то, что они думают про «Эхо», в том числе. И от слушателей, и от ньюсмейкеров, и от журналистов «Эхо» не теряет позиций, к «Эху» прислушиваются, «Эхо» уважаемое, но «Эхо» будет уважаемо до тех пор, пока оно не будет партийным. Как только она будет партийным, оно не будет уважаемым, с моей точки зрения. Поэтому моя задачасохранить базовые принципы и сделать так, чтобы все, кроме фашистов, имели возможность высказывать свои разные точки зрения на «Эхо». И обсуждения, можно ли критиковать оппозицию, поскольку она лежит, нельзя критиковать оппозициюпослушайте, для меня этот вопрос был решен давным-давно, где-нибудь в году 2003. Можно и нужно критиковать всех и давать слово идеологическим противникам, безусловно. Это воспринимается болезненно, но пока яглавный редактор, ятиран и сумасброд, и к завтраку люблю хороший бутерброд, поэтому будет так, как я сказал.

Синдеева: Алексей Алексеевич, у меня недавно в коллективе, не во всем коллективе, я собрала 20 человек, был небольшой тренинг, потому что мы тоже переживали разные кризисы, и вы правыэто живой организм, с очень тонкими настройками и в психологическом смысле, и в стратегическом, в развитии, то, куда ты движешься. И на этом тренинге, на котором, в общем-то, мы специально его сделали, чтобы попытаться вытащить все эти проблемы, которые есть внутри себя, и попытаться все-таки удержать и сохранить и коллектив, и видеть будущее. И был такой эпизод, когда мне один из моих коллег говорит: «Наташа, ты же как Путин, понимаешь, вот ты типа все решаешь сама, ты все сама. У тебя вертикаль, ты не готова делегировать». Меня это, с одной стороны, как-то задело, потому что я не хочу быть как Путин. Когда я готовилась к встрече с вами, я подумала: вы тоже как Путин, вы типа я все сам решил, это вся моя ответственность, я за все это отвечаю, у менястрана, у васрадио. Вы готовы применить к себе здесь вот это сравнение?

Венедиктов: Конечно же, нет, потому что, на самом деле, зоны моей исключительной ответственности две. Первая зонаэто кадры. Я принимаю решение, кого взять на работу и кого уволить, и казус Плющева, вокруг которого все это было, чуть не привело к закрытию радиостанции, к разгону редакции, к моему увольнению, тем не менее, это мое право, я им пользуюсь до конца. И второеэто представление радио на внешнем контуре. На самом деле, внутри управление я полностью делегировал своим заместителям. Это сетка, это новые проекты, собственно, то, что выдается, то, что слушатели считают радио, не кадры считают, не внешние контуры, а тот продукт. Вот это я полностью делегировал. Продукт я делегировал своим заместителям, управление продукта я делегировал своим заместителям. Поэтому я не как Путин в этом смысле.

Синдеева: Но это тоже какая-то странная делегация, то есть, с одной стороны, делегировал, но ваши заместители могут взять только тех, кого вы скажете, потому что вы определяете кадровую политику, журналистов, редакторов.

Венедиктов: Да нет, конечно, Наташа. За 17 лет главного редакторства, по моему представлению было уволено, внимание, 4 человека. Всего 4 человека, из них двоеза джинсу. За 17 лет. Принято огромное количество людей.

Синдеева: Вы же все равно принимаете и говорите…

Венедиктов: Это правильно, но, тем не менее, я принял Дмитрия Быкова, дал ему программу. Что такое принялдал программу ночную, а дальше с ним работают другие. Я не определяю, что Дима Быков говорит, я не определяю, в каком формате он говорит. Для слушателей вот это важно. Я же работаю на слушателей, а не на своих коллег и не на власть. Если власть является моим слушателем, то, пожалуйста, в этом смысле, на них. Нет, в этом смысле я отвечаю за образ радиостанции, за кадры радиостанции. Все остальное давно не в моих руках. Мне это уже неинтересно. Я это уже прошел, потому что я уже все там выбрал.

Синдеева: А вот эта ваша позиция, которую я очень разделяю, что «Эхо»это место для дискуссий, что это не политическая партия, что очень важно давать разные точки зрения всем, и разные мнения должны быть. Очень долго был вот этот баланс и он был очевидный, понятный и заметный, и при этом все равно всегда считалось, что «Эхо»очень либерально настроенная радиостанция, несмотря на то, что дает площадку для разных точек зрения.

Венедиктов: Так в этом и есть либерализм. Либерализмэто свобода. Дать свободу высказаться.

Синдеева: В последнее время есть стойкое ощущение, оно возникает и у слушателей, и у читателей сайта, что количество, условно, другой точки зрения, иной, скажем так, не либеральной, оно усиливается, увеличивается. Количество мракобесов, назовем их так, которые пишут на «Эхо» или приходят, их становится как-то больше, а людей адекватных меньше. Вы разделяете это ощущение, оно стойкое есть и, собственно, вот в этом есть часть претензий сейчас к «Эху».

Венедиктов: Я понимаю. Смотрите, в эфире это совсем не так, потому что в эфире ни один человек не ушел ни из либералов, ни из мракобесов и ни один человек не добавился. Когда мне говорят: «Вот, у вас Шевченко». Слушайте, у нас Шевченко 12 лет. «У вас Шаргунов». У нас Шаргунов 5 лет. Вы о чем? Вы о ком? Вы мне приведите пример. У нас что, ушла Латынина, ушел Шендерович, ушел Пархоменко, ушла Альбац? Нет. Все на месте.

А вот что касается сайта, напомню, что это другое медиа и другое СМИ, там действительно, но не за счет авторов, а за счет того, что украинский кризис всю волну нетерпимости, агрессивности и ненависти выплеснул в интернет по соцсетям. Иными словами, мы же зеркало, мы же «Эхо», мы отражаем то, что происходит, мы не искажаем и не деформируем, мы отражаем. И если возрос, вот эти 85%-89%, то мы во всяком случае должны отражать то мнение наших слушателей, которое изменилось.

Например, наши слушатели по опросам15% всегда стабильно поддерживали Путина в Москве, но по вопросу Крыма62% наших слушателей в Москве. Мы должны отражать их точку зрения, а как же. Они же «Эхо» требуют, а как же. И, в этом смысле сайт, интернет, социальные сети, действительно, но это не наш выбор, это такая волна пошла. Никто из так называемых либералов или оппозиционеров не потерял ни сантиметра, ни миллиметра, ни секунды в эфиреи это позиция.

Синдеева: Смотрите, просто опять, вы же сами говорите, очень сильно меняется контекст. Был контекст 3 года назад и присутствие иных точек зрения было очень оправданно и верно. Сейчас контекст настолько отличается, даже трехлетней нашей жизни, и количество мракобесия, количество иной точки зрения, засилье этого на федеральных каналах, в тех же соцсетях, оно просто зашкаливающее. И понятно, что запросы аудитории, и мы это тоже чувствуем же по себе, они говорят: «И у нас есть». Ребята, может быть, раз и так этого всего много, давайте на той площадке  — «Эхо» и сайтанемножко уменьшим этот процент, потому что у них и так всего много, у них есть федеральные кнопки и федеральные эфиры. Давайте здесь сохраним больше все-таки адекватного, вдумчивого взгляда. Может быть, даже с другой позиции, но не мракобесного.

Венедиктов: Мой ответ«нет» этим людям. Мы«Эхо», мызеркало, нам предлагают стать антигосударственным каналом, имея в виду, поступать так же, как делают государственные каналы, только с обратным знаком. Нет, просто нет. Это и есть партийная радиостанция, партийное телевидение, партийная газета. Стоит только ступить на этот путь, стоит только допустить себе в голове, что я буду искусственно занижать чего-то тамэто большая ошибка. Я, как главный редактор, категорически против. Мы ведем такие дискуссии на «Эхе». Я говорюнет, пока яглавный редактор, базовый принципэто площадка для дискуссий. И если есть проблема мракобесия в стране, все должны понимать, насколько она опасна, и мы это должны показывать, мы должны им давать слово. И, пожалуйста, другие гости, аргументировать им возражения, а не дискутировать с отсутствующим носителем этой точки зрения.

Синдеева: То есть, вам кажется, что измененный контекст не должен вносить какую-то корректировку в вашу работу?

Венедиктов: Нет, не должен.

Синдеева: Уход некоторых ваших блогеров и отказ публиковаться, на мой взгляд, это мое личное мнение, что, с одной стороны, это плохой сигнал, с другой стороны, это ужасная ошибка со стороны этих блогеров, хотя, опять же, мне их позиция понятна, но, я считаю, что, опять же, если мы думаем про читателя, думаем про аудиторию, как раз про сохранение адекватности, то, конечно, ни в коем случае нельзя было лишать эту аудиторию вот того самого здравомыслия, который отражали Акунин и Сонин, но процесс возврата не случился.

Венедиктов: Он идет. Я вчера написал письмо Константину Сонину, обратив его внимание (еще одно письмо) на то, что господин Касьянов, который чувствовал себя оскорбленным, пришел в эфир, не бросил «Эхо» в этом смысле, и дал большое интервью в эфире «Эха». То есть, в данном случае политик как бы себя превозмог, ему нужна эта площадка, и Сонину нужна эта площадка, думаю, что Акунину нужна эта площадка, слушателям нужны эти люди. Они ушли же не от Венедиктова, не от Рябцевой, они ушли от слушателей, и я считаю, это неправильно, готов еще раз извиниться перед Борисом Акуниным и Константином Сониным, обращая внимание, что конфликт вокруг Касьянова с Касьяновым разрешен.

Синдеева: Алексей Алексеевич, в конфликте с Корзуном: Корзун сказал, что у нас расхождение, и вы это тоже подтвердили, в концепции видения развития станции. Можете мне объяснить, в чем эта концепция вашего видения?

Венедиктов: Да, я согласен с Сергеем. Конечно, не блог Леси привел к его уходу, это даже смешно было бы на этом настаивать с его стороны. Сергей говорит, упрощаю, как я его понимаю, у нас же был разговор с ним: «Надо сохранить базовую аудиторию, а твоя политика вот этой широкой приводит к тому, что базовая аудитория сокращается». Я говорю: «Нет, Сережа. Надо сохранить базовые принципы. Не бывает аудитории без принципов». Вот базовая аудитория наша, понятно какая, мы возникали на волне противостояния государственной политике Советского союза. И Сергей создавал «Эхо Москвы» как радиостанцию, которая показывала другие принципы вещания для всех, поэтому я как разхранитель этих базовых принципов, я как разхранитель того, что сделал Сергей.

Синдеева: Но Сергей хочет сломать эти принципы?

Венедиктов: А Сергей говорит: «Нет, давай сохранять базовую аудиторию». А базовая аудитория требует новостей и мнений, которые совпадают с ееэто же нормально, это закон вещания. Люди хотят слышать новости и мнения, которые совпадают, как правило, с ними. Это либеральная, демократическая аудитория. Они не хотят слушать мракобесов. Значит, давай долой мракобесов.

Синдеева: В чем вы эти базовые принципы, вот в чем Сергей не согласен?

Венедиктов: Площадка для дискуссий для всех. Он говорит: «Какое право молодые журналисты имеют?». Я говорю: это очень просто. Молодые журналисты, так же, как старые журналисты, имеют одинаковые права. Если я номинировал человека на эфир или на сайт, если я, как главный редактор, доверил его профессионализму, дальше он свободен в рамках моего доверия писать то, что он считает правильным. Имеет свое мнение и свое opinion. Не может, условно говоря, Венедиктов иметь право высказывать свое мнение про оппозицию, а Рябцева не имеет такого права, если и тот, и другой журналист. Кто журналисттот, кому я доверил. Так не бывает.

Синдеева: Но все-таки здесь Сергей с вами не согласен в том, что у молодых журналистов есть право на высказывание.

Венедиктов: Да, есть право на такие высказывания резкие в адрес уважаемых людей.

Синдеева: Но вы при этом все-таки согласны с тем, что эта резкость высказывания, в общем, привела к таким последствиям.

Венедиктов: Резкость высказывания вообще приводит к  последствиям. Я вам скажу, что резкость моих высказываний приводит к последствиям, что меня публично критикует Путин, как известно. Яединственный журналист, которого публично президент просто обмакнул, как вы помните.

Синдеева: Повезло. Но это же стало вашей защитой.

Венедиктов: Нет, не повезло. Я вам должен сказать, что, может быть, потом этим можно играть, но это крайне неприятно, потому что президент обвинил меня в непрофессионализме. Напомню, что речь шла о противоракетной обороне, что он сказал, что мы смешиваем его с дерьмом каждый день, что он просто показывал, что мы не понимаем, что такое противоракетная оборона. То есть, мынепрофессионалы, я непрофессионально руковожу станцией. Это крайне неприятно, когда человек знающий тебя публично под камерой на всех федеральных каналах мочит, а тебе возразить, в общем, нечего, потому что он-то понимает в этом больше, чем я. Я даже не понимал, о чем он говорит тогда, потому что это не моя передача была.

Поэтому это крайне неприятно, когда вас критикуют публично. Ячеловек самодовольный, самовлюбленный, самодостаточный. Почему? Понимаете, и поэтому я могу говорить о том, что я же тоже критикую президента, что он меня тоже может критиковать. Извините, я его критикую публично. Ок, критикуйте. И то же самое с молодыми журналистами. Извините, если человек садится в эфир, и я даю ему право брать интервью или даю ему право писать колонки, условно, на сайте, значит, он имеет право на свою точку зрения, а не на мою или на Корзуна. Я решаю. Еще раз: а для чего главный редактор? Не нравитсяне читай.

Синдеева: Хорошо. Какие-то, я прошу прощения, условно, санкции, высказывания, ваша критика в адрес той же Леси или других журналистов, она происходит? И какие ваши действия? «Вот ты, дура, зачем ты это сделала?». Или: «Ты отстранена от эфира на столько-то времени, подумай».

Венедиктов: Смотрите, все профессиональные разборы, я веду разборы каждый день разных эфиров. Это касается буквально всех. Совсем недавно мы с Бунтманом, Бунтману, который пришел на «Эхо» раньше меня, я разбирал один его эфир, орал на него: «Как тебе не стыдно! Какой ты пример подаешь!». Но я это не выношу на публику, и Сережа не выносит на публику. Все мои разборы профессиональных действий моих журналистов происходят в моем кабинете. И публике совершенно необязательно об этом знать. Я на прошлой неделе, вернее, недели две назад трижды извинялся в эфире за своих журналистов. Трижды. И за Латынину я извинился, хотя онане мой журналист впрямую, потому что она допустила косяк, ляп. И главный редактор выходит и извиняется. И это для меня норма. Я не вижу разницы между журналистами. Поймите, моя позиция в том, что если человек нанят на работу, то слушателю все равно, какой у него возраст, какой у него бэкграунд, какие у него вкусы гастрономические, он получает от меня права, и он эти права имеет право реализовать. А я потом буду разбирать эту историю, но потом, но не публично.

Синдеева: Да, но, при этом, ваши коллеги и журналисты делают это сейчас публично. Тоже вопрос, который меня очень сильно волнует.

Венедиктов: Да.

Синдеева: С одной стороны, это вызывает невероятно уважение, с одной стороны. Вот такая совершенно открытая позиция, с открытым забраломвсе, пожалуйста, есть в эфире. Но я уверена, что вам это не нравится, как и мне бы это не нравилось. Более того, во многих изданиях, и не только российских, существует кодекс, который прописан, и ты не имеешь права публично выражать свое отношение к компании, в которой ты работаешь. Вы на эту тему как-то думали?

Венедиктов: У нас даже собрание было по поведению журналистов в соцсетях. У нас была бурная дискуссия и, с одной стороны, мои коллеги приходят и говорят: «Вот, он, она дали интервью, где меня обидели». А с другой стороны: «Не смейте нам запрещать высказываться в соцсетях».

Синдеева: Так что нашли?

Венедиктов: Ничего не нашли, написали проект кодекса, где в каждом параграфе было написано: «Журналист понимает, что его позиция может привести и т.д.». Никаких запретов, кроме прямых оскорблений. Мне, конечно, это не нравится, но я не представляю, как в эпоху социальных сетей это сделать, потому что я могу запретить журналисту давать интервью «Комсомольской правде» или Дождю, но тогда я должен запретить ему писать свое мнение в фейсбуке, потому что он публичен, даже в закрытых группах он копируется, или в твиттере. Давайте я запрещу это. Это нормально? Это ненормально, с моей точки зрения. Но волна накатывает.

Синдеева: Этический какой-то вопрос. Последний раз, когда была вся эта история вокруг Плющева, Лесина, все это увольнение, закрытие, было собрание журналистов, это совпало как раз с выборностью главного редактора. За вас проголосовали, как, впрочем, и всегда, большинством голосов, только 2 были против. А как вы считаете, если бы сейчас прошли выборы, а я так понимаю, что кто-то требует сейчас досрочного, как вы думаете, как бы сейчас проголосовали журналисты?

Венедиктов: Не знаю. Вы знаете, история же в том, что у нас голосование настоящее, мы никак не можем нанять Чурова на работу. У нас же оно закрытое, действительно закрытое. И выдвижение-то очень легкое. Пять журналистов могут выдвинуть любого при его согласии, любого, хоть Барака Обаму, на самом деле, хоть Блаттера, если он останется без работы, они могут выдвинуть. Поэтому, если найдется 5 человек, которые на выборах выдвинут другую кандидатуру, я готов побороться. Я не знаю, я вижу проект радиостанции «Эхо Москвы». Если есть человек, тот же Сергей Корзун, например, почему нет? Тот же Александр Плющев, например, почему нет? Представят другой проект, это же мы проектами соревнуемся, а не личностями.

Синдеева: А как? То есть, если будет, например, такой конкурс, назовем егоконкурс творческий.

Венедиктов: Не так, должны люди направить требования в совет директоров господину Чернышенко, председателю совета директоров, чтобы меня отстранили, потому что у меня мандат еще 4 года. Господин Чернышенко, совет директоров, должен будет меня уволить по процедуре с поста главного редактора. После этого, собственно говоря, назначаются выборы, исполняющий обязанностиВладимир Варфоломеев, и дальше голосование… Вы про голосование говорите или про собрание?

Синдеева:  Вы говорите про концепцию.

Венедиктов: Я Сергею Корзуну предложил, когда он уходил. Я говорил: «А чего ты здесь, в моем кабинете? Давай, поборемся перед коллективом? Вперед».

Синдеева: Концепциями вы боролись?

Венедиктов: Концепциями, а чем? Вот онбазовой публикой, а ябазовыми принципами. Вот тогда все узнают, что расхождениеэто не какой-то блог 23-летнего журналиста, а реальное расхождение по видению, как себя должна вести радиостанция.

Синдеева: А вот я возвращаюсь все-таки к Путину, к сравнению «если не Путин, то кто?». Это же такая мантра: если не Венедиктов, то кто?

Венедиктов: Да это угодно, кого изберут ребята и кого утвердят акционеры.

Синдеева: Нет, это так абстрактно. Как вы считаете, кого вы видите? Вы же знаете своих людей. Как вы считаете, кто бы это мог быть, кому бы вы доверились? И потом, как вы себя в этом дальше, кем были бы вы?

Венедиктов: Насчет кому бы я доверилсяэто разные вещи. Давайте я в общем попытаюсь сказать, что, условно говоря, если я упал бы с самолета, я должен был лететь в том самолете, который упал в Барселоне вообще-то, в этом смысле, который пилот направлял, там была замечательная история. Мне нужно было лететь из Тель-Авива в Германию, не было прямого рейса в тот город. Мне нужно было там встречать людей, и я сказал своим продюсерам: найдите мне рейс. И мне дали два рейсачерез Стамбул и забронировали, и через Барселону на Дюссельдорф. Вот тот самый рейс, вот тот, где пилот Лубитц направил в землю. И я посидел, так подумал, подумал и говорю: «Слушайте, я не был в Стамбуле, в аэропорту, говорят, там хороший Duty Free, пахлавы куплю хотя бы  в Германию. А так, в общем, конечно, легче через Европу лететь».

И я полетел рейсом, я сажусь в Стамбуле, это знало только два человека, что я выбрал этот рейс, я открываю телефон, у меня там: «Вы где? Что случилось? Вы были в том рейсе?». Что такое? А что случилось? И потом, когда я начал открывать новости, я вижу, что тот самолет, на котором я должен был лететьбум. Вот если бы это случилось, предположим, я абсолютно уверен, что следующим главным редактором «Эха», с точки зрения перспектив, должен быть как раз человек вот из этих 30-летних.

Синдеева: Вот кто это из этих 30-летних?

Венедиктов: Нет, подождите, давайте сначала формат. Вот из этих 30-летних людей с новым видением, вот это поколение Павла Дурова, если угодно, но они там сами разберутся, у меня есть много талантливой молодежи, может, не все готовы административно, но я вам назову, например, Таню Фельгенгауэр. Люди вот этого поколения в случае, если бы это случилось, то я оттуда, с облака или из котла снизу, я бы, конечно, говорил: ищите там. И мне кажется, что эти люди должны к следующим выборам через 4 года или вдруг, если что случится, готовиться сейчас. Я говорил об этом  с Сережей Бунтманом, с Владимиром Варфоломеевым, с Сережей Корзуном, что мне кажется, что следующий главный редакторэто смена поколений, это уже не мы, которые в Советском союзе начинали, просто должно быть другое виденье.

Синдеева: А если у них будет совсем другое виденье, которое не базируется на вашем?

Венедиктов: Я закрою дверь за собой. Вот Дуров Павел, с чего мы начали, он меня в этом укрепил. Надо, не оборачиваясь, идти дальше. Надо идти на другие проекты.

Синдеева: А вы сможете? 25 лет жизни, это же не Дуров, это другое поколение.

Венедиктов: 25 лет, но я-то живу 60. Это даже не половина жизни.

Синдеева: Нет, не лукавьте, Алексей Алексеевич. Вы прям уйдете, захлопните дверь: делайте что хотите?

Венедиктов: Нет, не так. Я готов к этому, я скажу так. Я морально к этому готов. И когда Михаил Лесин меня додавливал и меня пугал, я говорю: «Увольняй». Я говорю: «Ну увольняй. Вот что ты меня пугаешь? Миш, мы с тобой знакомы даже не 25, а больше. Что ты меня пугаешь? Меня увольнением пугаешь? Я себе в жизни найду, что делать. Я повернусь и пойду, а если уж они назначат какого-то другого главного редактора в нарушении устава…»,говорил я Лесину, а он говорит: «Я и назначу. Ты думаешь, я дам избирать кого-то?». Я говорю: «Миш, ну этот человек пошел, не оглядываясь».

Синдеева: Смотрите, понятно, что все равно на протяжении этих 25 лет, это всегда какой-то компромисс и поиск компромисса. Так или иначе, иначе бы его не удержать.

Венедиктов: С кем?

Синдеева: С самим собой, с каким-то внешними факторами.

Венедиктов: Нет, только между собой, между Венедиктовым и Венедиктовым.

Синдеева: Вот вопрос: есть ли что-то, где вы с другими Венедиктовыми не можете договориться? При этом, вопрос на кону станции.

Венедиктов: Да, вот это было, вот было просто сказано. Нет, вот было просто сказано: «Мы распускаем коллектив, мы меняем станцию на музыкальную, мы тебя увольняем». Это было просто сказано, было внесено в повестку дня совета директоров.

Синдеева: Мне кажется, что это все равно была какая-то немножко бравада.

Венедиктов: Не знаю, что это была бравада, это был документ незаконный. Ну как бравада. Проводится совет директоров, меня увольняют, мне закрывают вход в здание, как был закрыт вход в здание Плющеву, меняется вся система входа, ребят распускают, разгоняюти станция начинает гонять музыку. Это сделатьраз плюнуть. Доверьте мне, я сделаю, это называется, какой-то другой станцией.

Синдеева: А что было условием?

Венедиктов: Увольнение Плющева.

Синдеева: Но в итоге это же все равно был такой некий найденный, условно, компромисс.

Венедиктов: Это не был компромис, в том смысле, что, понятно, что мы друг друга пугали с Михаилом Юрьевичем.

Синдеева: Мне кажется, вы же это понимали, что пугали?

Венедиктов: Михаил Юрьевич решил идти до конца. Я же не знаю внешних обстоятельств, я не обращался к президенту. Более того, когда мне позвонил Дмитрий Песков из Брисбена, а тогда президент был в Австралии на саммите, говорит: «Ты где?». Потому что я в списке аккредитованных. Я говорю: «У меня война, я здесь, в Москве». «Ты ошалел? Ты в списке аккредитованных». Я говорю: «У меня война». «Вот что-то надо?». Я говорю: «Ничего не надо. Я все сам». Я точно понимал, что в этих условиях обращение к президенту негативно для меня. Я большой мальчик в этом смысле. И я не знаю, с кем говорил Михаил Юрьевич Лесин по этому поводу, но я точно понимал, что мы висим на волоске, я точно понимал и изначально публично говорил: вот за эту черту я не переступлю, Плющев не будет уволен. Почему? Потому что я так решил. Не будет уволен, без объяснений.

Синдеева: Хорошо, а если бы все-таки все, чем вас пугал Лесин, это случилось?

Венедиктов: То вернулся и пошел в другую дирекцию.

Синдеева: То есть, закрыта станция, 200 человек, условно, теряет работу или не хотят работать под новым руководством. То есть, вы считаете, что этот принцип отстранения журналиста, он такой что…

Венедиктов: Но это мой принцип, Наташа, потому что все должны понимать, они, надеюсь, это понимали, что увольнение через мою голову, через голову главного редактора и журналиста, какая бы не была у него фамилия, это означает, что в следующий раз уволят другого, уволят третьего, уволят четвертого. Каждого из них. Я являюсь охранной грамотой, как устав радиостанции.

Синдеева: Сохранение этого принципа, этого одного журналиста, могла бы быть потеряна станция, 25 лет работы, аудитория потеряла бы тот последний…

Венедиктов: Это не вопрос принципа, это вопрос дальнейшего функционирования станции. Если надо мной постоянно висит угроза увольнения журналиста, как он от меня требовал уволить Альбац, уволить Латынину, уволить Шендеровича, уволить Пархоменко. Ни один из них не является, кстати, штатным журналистом «Эха Москвы», так на секундочку.

Синдеева: А кто у вас это требовал? Вот кто вам это говорил?

Венедиктов: Михаил Юрьевич мне это говорил.

Синдеева: Требовал увольнения?

Венедиктов: Требовал. Он пришел, и это было одно из первых требований. Слишком перекос большой, вот как вы говорите. Общество по-другому думает, вы должны отражать в целом общество. И вот по каждой программе мы с ними… А вот это увольнение по поводу интервью с Навальным, когда он позвонил в машину и сказал, что, если интервью с Навальным выйдетты уволен. А я уже везу это интервью с Навальным. А мне все равно: хоть интервью с Навальным, хоть с Путиным, хоть с Бен Ладеном.

Синдеева: Мне кажется, что вы все-таки до конца не чувствовали, что Лесин пойдет до конца?

Венедиктов: Я точно понимал, что Михаил Юрьевич точно пойдет до конца, если его не остановит президент.

Синдеева: Значит, у вас было предположение, что, может быть, президент остановит? Вы знаете, для меня это вопрос менеджерский очень важный, потому что сохранение, с одной стороны, вот такого, действительно, базового принципа сохранения журналиста, что вы не можете уволитьэто очень круто и очень важно. Но если на кону стоит сохранение вообще всей станции, всей компании…

Венедиктов: Кому нужна такая станция, когда акционер определяет редакционную политику? Значит, в следующий раз он скажет, что нельзя интервью Володи Рыжкова. Эта история с Сердюковым, кстати, пока Сердюков был министром обороны, все за ним бегали, целовали ботинки, а потом даже его адвоката никуда не звали, только мы звали. Это та же самая история, и я всегда им говорю, всем говорю, что ваши адвокаты потом будут у меня, если станция сохранится. Кому нужна станция, когда акционер говорит: «Знаете, адвокат Сердюковаэто не надо сейчас». Как не надо сейчас?

Синдеева: Вы сейчас все правильно говорите. Но немножко, мне кажется, утрируете степень…

Венедиктов: Наташа, это у меня каждый день, вы о чем? Это у меня каждый день: а зачем тебе это, а почему у тебя этот то сказал, а этот то? Да потому что вот я так решил. У меня нет другого ответа. Я, главный редактор, отвечаю по закону за редакционную политику. Ты отвечаешь? Ты, министр федеральный, который мне сейчас звонишь, ты отвечаешь? Ты не отвечаешь. Звонишь в первую приемную президента. Мне президент или его представители ни разу не позвонили за эти 17 лет по редакционной политике. Когда он меня публично мочил, тогда он меня публично мочил. Ну и все. Я тупой в этом смысле. В этом смысле все условия договоренностей на берегу. Вот на берегу был принят устав, вот такие у меня права как главного редактора. Я никому не буду уступать свои права.

Синдеева: Не могу не спросить. Когда была вся история с нашим опросом прекрасным, даже нашим-вашим опросом, я бы так сказала, в эфире телеканала Дождь, это совместная была программа журнала «Дилетант» и Дождя, ходили упорные слухи, я, честно, в них отказывалась верить, я говорила, что вы все сошли с ума. Но они были упорными, с разных сторон ко мне прибегали, что тот человек, кто отправил скриншот этого опроса, это был Алексей Алексеевич Венедиктов, который отправил его к Лесину. Это говорили разные люди в разное время.

Венедиктов: Вы, правда, считаете, что я даже знаю, что такое скриншот? Вернее, я умею делать скриншоты? Смотрите, меня не было в Москве, и вы это хорошо знаете. Мы знаем другое: мы знаем, что Владимир Путин в машине, когда он ехал на Пискаревское кладбище, в машине было сказано: «Посмотрите, что делает Венедиктов со своим «Дилетантом». Я говорю то, что я знаю. Цитата, конец цитаты. И мы точно понимали, что в этот момент атака с разных сторон шла на нас, Лесина. И мы точно понимали, что это часть атаки. Возможно, там были и другие входящие, но это было использовано абсолютно точно именно в Петербурге.

Синдеева: Но атаки на вас не было?

Венедиктов: Не было, потому что мы предприняли меры, конечно, когда мы узнали про атаку.

Синдеева: Какие предприняли меры?

Венедиктов: Потому что Венедиктова не было в России, было доложено, что он в Киеве. Он не мог этого сделать. Для Владимира Владимировича это всегда лично важно. Для него лично важно.

Синдеева: Что было дальше сказано? Не было Венедиктова в Москве, поэтому быстро атаковали студию Дождя?

Венедиктов: Венедиктов с «Дилетантом» здесь оказался не при чем. То есть, те люди, которые затевали эту атаку и которые ее проводили, они, как я понимаю, вторично воспользовались для того, чтобы проатаковать Дождь.

Синдеева: Нет, это не сходится.

Венедиктов: Я так понимаю, у меня сходится.

Синдеева: Атака была осуществлена блогерами через ровно 3 минуты, кремлевским блогером, после того, как был выставлен, собственно, твит. Ровно через 3 минуты об этом написали.

Венедиктов: Наташа, я не про блогеров, я про высокопоставленных кремлевских чиновников, которые доходят до президента.

Синдеева: Да, но эту же атаку вели ровно с тем, чтобы потом зайти и сказать…

Венедиктов: Я знаю то, что знаю я дословно и с цитатами.

Синдеева: Я знаю совершенно другое, что было сказано.

Венедиктов: Значит, это была многоходовость.

Синдеева: То есть, это была какая-то многоходовая история? Может быть. Смотрите, вы тоже говорите, я все-таки эту ситуацию продолжу. Вот вы говорите: мы отбили эту атаку. А при этом вся атака, вся развернулась машина на нас. А вы, как наш коллега, как человек, который все равно имеет доступ, как вы говорите, ятакой большой решальщик, а вы пытались нас защитить?

Венедиктов: Естественно, только я не делал это публично.

Синдеева: Я понимаю.

Венедиктов: Естественно, я пытался вас защитить, я пытался защитить журналистов и помог LifeNews, которые были захвачены в Киеве, я не говорил это публично.

Синдеева: А как вы нас пытались защитить, Алексей Алексеевич? 

Венедиктов: Я всегда коллегам, я разговаривал с людьми, принимающими решения, я разговаривал со всеми людьми, за исключением президента, по этой теме, потому что у меня не было возможности, по Дождю, со всеми людьмиот начальника кабельщиков, которых мы хорошо с вами знаем, до очень высоких кремлевских кабинетов. Так же, как я пытался защитить Фонд «Династия». Извините, но я не обязан об этом объявлять. Янеплохой лоббист, но мне не все удается, а что-то удается.

Синдеева: Алексей Алексеевич, я все-таки поняла, почему я очень хотела вас в программу, потому что у меня накопилось. Опять же, это все какие-то слухи, но они меня очень сильно задевают. У меня есть тоже несколько разных человек, которые с вами общаются и работают с вами, говорят, что все равно Венедиктов всегда Дождь не любил. Он как-то с пренебрежением к вам. Я каждый раз говорю: ладно, ну почему, мы же не конкуренты, несмотря на то, что мы на похожей поляне, мытелевидение, тут радио. Как вы к нам?

Венедиктов: Наташа, отвечу: слово «любил» или «не любил» к медиа не имеет никакого отношения. Я, например, абсолютно не согласен с вашей системой абонементной платы, хотя мне подарил Миша Зыгарь эту штуку, но я не согласен. Я это критикую, критикую и публично, и на разных конференциях непублично. Если меня спрашивают про какой-то конкретный сюжет и ведущего, я всегда отвечаю, но сам я никогда не инициирую разговоры про коллег, извините, ни про Первый канал, ни про вас. Считаю для себя это зыкрытым.

Синдеева: Все, успокойте меня, пожалуйста, что вы к нам хорошо относитесь.

Венедиктов: Я хорошо к вам отношусь. Послушайте, я действительно не даю интервью. Я дал два интервью«Московскому комсомольцу» и вам. Я больше не даю интервью, обратите внимание. Если бы я плохо к вам относился, я просто не пришел бы сюда. Мне есть куда прийти.

Синдеева: Спасибо большое. Смотрите, ваша сильная сторона всегда была, и это всегда был такой сильный аргумент: «Эхо Москвы»прибыльная радиостанция, на протяжении многих лет приносит доход акционерам, хотя понятно, акционерам «Газпром», может, и на это наплевать, при желании, но все равно.

Венедиктов: Мы все-таки считаем, что наши акционерыэто Кремль, а не «Газпром», но ладно. «Газпром» не по нам принимает решения, как мы видели по Лесину, по нам решения принимает не «Газпром».

Синдеева: Да, но все-таки мы сейчас же говорим про акционеров, которые получают прибыли, прибыль получают акционеры «Газпром». Скажите, пожалуйста, последний раз, опять же, во время конфликта с Лесиным, Лесин сказал, что это все миф про вот эту успешность, что 2015 год будет убыточным для «Эха». Как 2015 год? Насколько вы сейчас уверены, насколько вам пришлось подстраиваться в эту кризисную ситуацию, приносит ли это прибыль сейчас?

Венедиктов: Смотрите, во-первых, я всегда считал, что редакцияэто расходная часть бюджета, не доходная. Я, конечно, горжусь прибылью, но доходами занимается генеральный директор, а не главный редактор. У нас за последний год три раза менялся генеральный директор. Я всегда, как член совета директоров и акционер, голосовал против смены генерального директора, именно потому что кризис. Поэтому, конечно, во-первых, эта свистопляска не добавит дохода, во-вторых, падение рекламного рынка. Думаю, что этот год будет дефицитен. Я, как акционер, этим озабочен, 18% акций. Как главный редактор я этим не озабочен, платит пусть генеральный директор, зарабатывает на зарплату журналистам. У нас была эта эпопея с переездом, с двойной арендой, которая…

Синдеева: Вы переехали?

Венедиктов: Нет, мы не переехали. Переехал административный блок, мы остаемся на Новом Арбате, мы просто остаемся на нем, мне удалось уговорить совет директоров на это. Но это расходы были и на ремонт, и на это. То есть, на самом деле, там расходы, в которые нас втянули и продолжают втягивать, это просто... Я не знаю, как будет. Я думаю, что год будет дефицитен, будем искать способы сокращения дефицита, сказал бы я так.

Синдеева: А вы пытались за это время сокращать расходы?

Венедиктов: Какие у нас расходы? У нас наши расходыэто журналисты, это зарплата. У нас в среднем сократились зарплаты на 12%, наиболее высокооплачиваемы журналисты сократились на 20, наименеена 5. Солидарное сокращение, было принято решение у нас. И все. У нас расходы на туалетную бумагу и на кофе тоже сократились. Нет, ну правда, это в год выливается, в общем, в хорошую сумму.

Синдеева: Как вы чувствуете, опять же, дефицит этого года, он может сделать более, скажем так, уязвимой вашу позицию в отношении с акционерами?

Венедиктов: Да, конечно. Смотрите, редакционная политика по уставу ЗАО, не редакция, а ЗАО, по закону о СМИ определяется главным редактором. То есть, мне сказать, если придет ко мне акционер, уважаемый Дмитрий Николаевич и скажет: «Слушай, у тебя дефицит». Я говорю: «Генеральный директоркабинет справа». Вы назначили генерального директора, вы номинировали, то есть, на редакционную политику это не повлияет, потому что это на меня не повлияет.

Синдеева: Да, но это может повлиять на позицию акционеров, что если до этого это приносило прибыль, а сейчас не приносит, то на фиг нам нужна такая…

Венедиктов: Слушайте, во-первых, это не акционеры, повторяю, а решение по «Эху Москвы» все-таки принимают в окончании реакционеры, а не акционеры. Это первое. Во-вторых, мы делаем все для того, чтобы зарабатывать больше, и предложенные рекламные проекты будут обсуждаться, рекламное пространствотоже, но еще раз повторяю, я отвечаю за редакционную политику. Мимо меня мышь не проскочит, история с Плющевым это показала. Но я свои полномочия, я ими делиться не буду. Я отвечаю за людей, я отвечаю за редакционную политику. Все, до свидания. Не нравится главный редактор?Welcome, процедураи поехали.

Синдеева: Чтобы закончить вопрос с акционерами. 66%у «Газпрома», 33у редакционного так называемого коллектива.

Венедиктов: Да, который заложен в американской конторе в штате Делавэр.

Синдеева: Вот объясните мне, пожалуйста, что такое, вот ваши 18% я понимаю, лично ваши 18%.

Венедиктов: Да, они внесены в этот общий пакет. Существует американская фирма…

Синдеева: Как? Что это? Журналист Плющев какое имеет отношение к этому? 

Венедиктов: Нет, одну секундочку, все журналисты, кто-то оставил себе по одной акции здесь.

Синдеева: То есть всему коллективу были предложены в свое время акции?

Венедиктов: Да. Коллектив имел акции, затем в 2000 году, когда господин Кох пытался свернуть нам шею, он заявил о том, что он не будет разговаривать с коллективом уникальным, что все акции должны быть сосредоточены в одном месте. Мы провели процедуру покупки за деньги этих акций. Те журналисты, которые хотели, они продавали либо мне, либо генеральному директору Юрию Федутинову в этот пакет. Кто-то оставил у себя по одной акции, чтобы иметь право высказываться и голосоватьтак они решили.

После чего в 2003 году была объявлена попытка размыть наш пакет тогдашним руководством «Газпром медиа», и мы решили от этого закрыться, мы создали американскую компанию в штате Делавэр, и по американским законам, пожалуйста, размывайте. И сейчас эти 34 пакета все собраны там, 34%, но новый закон требует от нас раскассировать этот пакет как иностранный. Я в Америке вел переговоры с юристами о том, как это можно сделать, чтобы не потерять контроль.

Синдеева: Алексей Алексеевич, а кто еще кроме вас-то владеет?

Венедиктов: Гусинский, Малашенко, Федутинов и все журналисты, которые отдали нам акции. Мы же понимаем, что эта продажа была номинальной. Мы же все понимаем.

Синдеева: Не понимаю, то есть журналисты, вот этот коллектив не получает никаких доходов?

Венедиктов: А мы доходы не получаем, мы их все инвестируем внутрь. Мы все по согласию с «Газпромом», как акционеры, мы доход, прибыль все эти годы инвестировали в развитие.

Синдеева: Да, то есть,вы вообще никогда не получали?

Венедиктов: Дивиденды, по-моему, 1-2 раза.

Синдеева: А журналисты, все-таки возвращаясь…?

Венедиктов: За свою акцию получают, те, у кого есть. Варфоломеев получает, Корзун получает, Бунтман получает, Ларина получает.

Синдеева: И это не связано, работает журналист, не работает? То есть, Ларина завтра уходит, а они как акционеры…?

Венедиктов: Они реальные акционеры.

Синдеева: То есть Ларина что-то получает как акционер?

Венедиктов: Да, у нее есть акция.

Синдеева: Но доход не получает, потому что все инвестируется туда?

Венедиктов: Но это решение акционерного собрания.

Синдеева: Где-то год назад на сайте был опубликован блог Потупчик с информацией про меня и Винокурова, про наши дома, в котором не было ни одного слова правды, это было все вранье. Я тут же позвонила вам, написала вам, потом Саша написал в паблике это со словами: «Алексей Алексеевич, снимите пост, потому что там вранье». Там не то что плохо про нас написали, там чистое вранье. Вы меня отправили к главному редактору сайта, я написала Рувинскому, Рувинский взял длинную-длинную паузу, потом вернулся, сказал: «По нашим правилам мы не можем снимать этот пост, потому что у нас все посты, значит, мы их не обязаны проверять. Мы их все публикуем. Хотитедайте опровержение». Я сказала: «Я не хочу давать опровержение на вранье. И у меня вообще даже мысли такой нет». Тогда вы же мне это сказали: «Ну тогда подавайте в суд».

Мы, честно скажу, даже начали с юристами готовить это дело, уже даже все подготовили в суд, потому что там все доказательно опровергается. Потом я плюнула и сказала: «Ладно, вообще какой-то бредсудиться с «Эхо Москвы», вообще ерунда». Но я на эту позициюблог не снимается, сказала: ок, принимается. Хотя мне это не нравится. Дальше мы с вами наблюдали в течение последнего времени, как блоги с «Эха Москвы» снимались без объяснения, в каком-то случае типа по требованию Роскомнадзора, в каком-то случае по требованию редакции. Скандалов таких было несколько, когда просто брали и снимали блог. И недавно была такая ситуация с Ганапольским, с его блогом, который провисел…

Венедиктов: Он сам снял блог. Автор имеет право снять блог. У меня письмо сохранилось с его просьбой снять блог.

Синдеева: Я, конечно, немножко считаю, что это какое-то лукавство, потому что он написал, а потом решил снять. Бывает, ладно. Были ситуации, когда блоги снимались. Объясните мне как читателю позицию, как мне в следующий-то раз себя вести, когда очередной будет блог, когда там кто-то напишет про нас вранье, а вы скажете, что мы не можем это снять?

Венедиктов: Объясню. Сначала формально: сайт «Эхо Москвы»это отдельная медиа. Там есть свой главный редактор. Это формально. А теперь мое понимание. Нет, я стараюсь не лезть в его компетенциюэто к вопросу о делегировании ответственности. И отношения с Роскомнадзором и  Генпрокуратурой ведет Виталий Рувинский по блогу, а не я. Хотя, конечно, у меня ресурсов больше и когда нужноя подключаюсь. Но, тем не менее, человеку доверено, вот, извините, диктаторне диктатор, а он за это отвечает. Это его ответственностьпубликовать или нет и снимать или нет. Это первое.

Второемое представление о том, как это должно быть устроено в идеале. Снимите блог, что там враньеэто как раз тот самый закон о забвении безобразный, который сейчас принимает Дума. Опубликовано враньеего надо опровергать либо по суду, либо, как положено, по СМИ. Я считаю, что закон здесь исчерпывающий.

Синдеева: Но вы же иногда извиняетесь за журналистов, которые ошибаются.

Венедиктов: Я извиняюсь, да, но я не снимаю распечатку. Я извинился за тот блог, но я его не снял, он лежит в архиве. Мы снимаем блоги, действительно, была недавно история: меня не было в Москве, позвонили Рувинскому снять некий блог, потому что он экстремистский. Я даже не вспомню кто. Звонили из Роскомнадзора. Мне Виталий звонит и говорит: «Я хочу посоветоваться, я там не вижу экстремизма». Я говорю: «Ничего не снимай, моя точка зрения, твоя ответственность. Пусть дадут бумагу, требование снять блог, пусть госорган даст бумагу». В 2 ночи приходит бумага с опорой на Генпрокуратуру, на требование Генпрокуратуры. Мы снимаем блог, и на это место вешаем бумагу. Вот, мы ее сняли. Это вот эта история, одна история. Другая история связана с тем…

Синдеева: Вы же хотели сказать, что будете судиться с Роскомнадзором?

Венедиктов: Да, конечно. Не с Роскомнадзором, а с Генпрокуратурой. Юристы работают, просто так идти в суд... Мы же судимся с Роскомнадзором вплоть до Верховного по прямому эфиру, мы сейчас в Верховном суде практически. Судэто нормально в данном случае. Если автор требует изменения или снятия, как некоторые люди, которые в эфире сказали, брякнули, а потом говорят: «А вы можете исправить?». И как это в эфире было? Ну хотя бы в тексте. Я говорю: «Пишите письмо. И если нас слушатели или читатели спросят: «Почему он там говорил Ваня, а мы изменили на Петю (или Ваню сняли)?», я это письмо повешу рядом, иначе я ничего делать не буду. Мы должны быть честны перед пользователями, перед авторами.

Синдеева: Алексей Алексеевич, вы же тоже прекрасно понимаете, что блог Потупчик появился не просто так, а в рамках кампании.

Венедиктов: Слушайте, я о нем узнал из вашего звонка. Мне все равно, какая мотивация. Я, например, нахожу косяки и в блогах Потупчик, и в блогах Навального. Я нахожу косяки, неточности, я это вешаю, а потом мне звонит Сергей Неверов и говорит: «Это неправда, что написал Навальный»,мне говорит руководитель «Единой России». Я ему говорю: «Сергей (не помню отчество), эфирпожалуйста, блог я снимать не буду». И он пришел в эфир, хвала ему. Сумел он отбиться, не сумел отбитьсяпусть слушатели судят. Но, в принципе, мы готовы к судам, потому что мы не можем проверять блог каждого человека на каждую информацию. Он подписан, это не человек с ником 12427. Это мое видение.

Синдеева: Алексей Алексеевич, правильно я понимаю, что нету практики, при которой вы или Рувинский снимает какой-то блог, если это не было по требованию Роскомнадзора или по требованию журналистов.

Венедиктов: Нет, я ему могу сказать снять, но я ему не могу приказать, я могу посоветовать.

Синдеева: А какие были случаи?

Венедиктов: Такие были случаи, когда автор употреблял уничижительные, безобразные выражения по отношению к своему политическому оппоненту. У нас есть правило, что надо вступать в контакт с автором и говорить, что вот эти слова, вот эта лексика по отношению к человеку, знаете, я всегда говорю: «А если бы этот человек был двухметрового роста, у вас блог бы изменился или вас рост только волнует?». Это был блог Борис Немцова по отношению к Путину, чтобы было понятно. Я ему сказал тогда, и Борис отказывался поменять, просто убрать, я снял блог, то есть Виталик снял блог по моему распоряжению, он поменял, остался столь же критичен по отношению к политике, к сути дела, но убрал оскорбительное слово. И блог встал назад. Если он не поменял бы, блог не встал бы назад.

Синдеева: То есть, вы руководствовались каким-то своим виденьем и пониманием.

Венедиктов: У нас же есть общие правила: блог не должен оскорблять, бла-бла-бла.

Синдеева: Но когда Потупчик пишет про нас вранье, и я вам говорю: «Вранье», вы просто можете мне, условно, не доверять, мало ли что я придумала.

Венедиктов: Я точно вам обещаю опубликовать ваш ответ или дать вам эфир. Это обычная история, вот она банальная, потому что, извините, пожалуйста, вот когда шла кампания мэрская Навальный-Собянин, и возникли: тамдети, тамЧерногория, мы же не знаем, где правда. Мы публиковали и то, и другое. И публиковали их ответы. Мыпубличные люди. Мы публиковали ответы, хотя и тот, и другой, были недовольны и высказывали мне это недовольство, справедливо высказывали. Для того, чтобы проверить, что там было у Навального в Черногории или если у дочки квартира где-то там собянинская, я должен что, снять и проверять, завести себе отдельный Следственный комитет? Или попросить Маркина? Нет, это неправильно. С точки зрения медиа, это неправильно. Я вам сейчас рассказал о том, как я вижу. У Виталия Рувинского, главного редактора, немножко другое виденье, и мы с ним находимся в постоянной дискуссии.

Синдеева: А Виталий обсуждал с вами, оставлять блог Потупчик или нет?

Венедиктов: Нет, не обсуждал эту историю. Я ему просто передал ваш звонок и все. Я стараюсь не влезать сам, я не звоню редактору и не могу сказать: «Сними». Не могу, это наши договоренности.

Синдеева: То есть, иногда можете, понятно,  в исключительных случаях.

Венедиктов: Нет, я могу Виталию позвонить, но не могу позвонить дежурному редактору. Я через его голову, если он упрется, а он иногда упирается так же, как Варфоломеев упирается по новостям, а Бунтман по программамя ничего не могу сделать, я делегировал ответственность.

Синдеева: По-моему, в 2000 году…

Венедиктов: Наташа, в 2000 году вам было 5 лет, вы ничего не помните.

Синдеева: Нет-нет, я уже не такая молодая, как вы пытаетесь мне сделать комплимент. Создавался «Арсенал». Я тогда в редакцию шла, и Корзун тогда создавал, в общем-то, это было, скажем так, защита во время этого рейдерского наезда на НТВ, в том числе, на вас, и почему-то все-таки, мне кажется, это было бы невероятно крутое решение: создали станцию, частота есть, команда есть, вся команда встает и создает. Это тот самый настоящий журналистский коллектив, и у вас с огромным опытом уже команда, почему все-таки вы предпочли остаться в «Газпроме», а не уйти туда?

Венедиктов: Отвечу. Мы не остались в «Газпроме», мы остались на «Эхе»это означало, что тогда, когда возникла эта станция, «Арсенал»вторая запасная площадка, запасной аэродром, мне были даны гарантии после этого, что за редакционную политику «Эхо» 100%, химически чистый анализ, отвечаю я. Вот 100%. Зачем тогда уходит и оставлять высоту? Это дезертирство. У нас есть бренд, у нас есть аудитория, у нас есть приличные слушатели. «Арсенал» не слушался. А зачем? Главноекто определяет редакционную политику, с какими принципами объявленными. Так оно и оказалось, и я продолжаю уже, это был третий, по-моему, год, или второй, это был второй год, уже прошло, соответственно, 12 лет, и я продолжаю определять редакционную политику.

Синдеева: Но при этом все равно существует огромное количество рисков, все равно есть совет директоров, есть акционеры.

Венедиктов: Не от акционеров, риски политические. Слушайте, у акционеров, я вам могу сказать, что, скажем, с господином Миллером я разговаривал на тему станции 2 раза за 15 лет, причем, один раз я ему просто объяснял, что мы не можем не дать слово Тимошенко, премьер-министру, которая приехала по газовому конфликту. Единственная у меня просьбадать мне человека, который после Тимошенко придет и будет высказывать точку зрения «Газпрома». Это был один раз. И второй раз, когда я ему звонил и предупредил его о том, что у нас с Михаилом Юрьевичем расхождение, чтобы он готовился ко всему хорошему, что может из этого произойти, все равно пострадают акционеры. Два раза разговора за 15 лет с акционером. «Газпром» соблюдал до сих пор, за исключением Михаила Юрьевича, невмешательство в редакционную политику.

Синдеева: А почему Михаила Юрьевича так быстро как-то сместили?

Венедиктов: Думаю, что мы послужили только катализатором. На самом деле, мне кажется, что Михаил Юрьевич вызвал неудовольствие Большой тройки, я имею в виду Первый канал, Второй канал и НТВ по поводу рекламы, что он пытался монополизировать рекламу, и коллеги пытались его снести, не могли до тех пор, пока не разразился публичный скандал на базе «Эхо Москвы».

Синдеева: И они воспользовались этой ситуацией?

Венедиктов: Они воспользовались этой ситуацией, а мы знаем, что президент чрезвычайно не любит публичных скандалов в этой сфере. Более того, если кто не обратил внимания, Михаил Юрьевич был уволен 18 декабря, в день моего рождения. Я бы сказал, с особым цинизмом мне было сообщено, такую голову на блюде, но я, конечно…

Синдеева: А шанс, что Михаил Юрьевич может вернуться, есть?

Венедиктов: Наверное, есть. А у меня с ним лично, вы будете смеяться, очень приличные отношения. Я его считаю очень сильным игроком, я просто считаю, что он повел себя неправильно в отношении «Эха Москвы». И я думаю, что он все-таки вернулся…

Синдеева: Почему он неправильно себя повел? Он же сильный, он такой же…

Венедиктов: Отвечу. Он видел во мне того Лешу Венедиктова, которого свежеиспеченный главный редактор 1998 года, ну 2000-го, может быть, который, конечно, был менее искушенным, в том числе, в отношениях с властью, в том числе, мои ресурсы, в том числе, мое упрямство, в том числе, мой опыт. И он пришел на Лешу Венедиктова 2000-2002 года.

Синдеева: То есть, не рассчитал?

Венедиктов: Я думаю, что да. Но я не являюсь причиной его увольнения, я являюсь предлогом, конечно, я являюсь катализатором. Но это на рынке как бы все знают.

Синдеева: Вопросы от наших зрителей, которые прислали. Очень постараюсь коротко, быстро. Собираетесь ли вы когда-нибудь уезжать из России?

Венедиктов: Через 10 дней в отпуск.

Синдеева: Планов никаких?

Венедиктов: Нет, планов нет.

Синдеева: Осталась неясность про подставу с вопросом «Дилетанта» на Дожде.

Венедиктов: Я думаю, вы прекрасно знаете, каким образом возник этот вопрос, кто ему кому сказал в ухо. Я считаю, что этот вопрос нормальный. Я считаю, что он был в ненормальном контексте, но он был нормальный, и мы его перезадали на «Эхе» потом.

Синдеева: Так он висел, этот вопрос, 22 недели на сайте «Дилетанта».

Венедиктов: Я считаю, что это был предлог, но я повторяю, что моя информация говорит о том, что это было честью атаки, скажем, в том числе, и на «Эхо», как раз в это время, и очень болезненно. Надо понимать, что для Владимира Владимировича этот вопрос очень болезненный. Я имею в виду Питер, блокада. Он лично болезненный, он не болезненный для тех, кто поднял ор и хай, специально его раздувал. И эти люди это понимали, те, которые этот вопрос доносили. Поэтому мы лишились программы на телеканале, извините, но мы вышли с маленькими потерями, а выс большими. Это правда.

Синдеева: А кого вы хотите пригласить на программу, но мне можете?

Венедиктов: ПутинОбама.

Синдеева: А кого вы можете, но не хотите?

Венедиктов: Таких несколько человек. В основном, это люди с фашистскими взглядами, и я их могу позвать, и они придут, но я не хочу.

Синдеева: Извините, но задам. Действительно, не любите платить за себя в ресторанах?

Венедиктов: Я плачу всегда за других. Я никогда не даю за себя платить.

Синдеева: Как вы видите будущее своего сына? Образование, реализацияв России или в Америке?

Венедиктов: Вы знаете, это он будет определять. Ему сейчас 14,5 лет, его увлеченияэто, прежде всего, программирование и компьютерные игры. Я думаю, что рано об этом говорить. Он учится в муниципальной школе на Чистых прудах, и следующий год тоже будет продолжать учиться в муниципальной школе на Чистых прудах, хотя вы понимаете, финансовые возможности обучения за границей у меня есть.

Синдеева: Считает ли Венедиктов, что Собянин весь бюджет Москвы тратит на инженерные проекты: дороги, мосты? Что Собянинне мэр москвичей, а мэр магистралей?

Венедиктов: Вы знаете, Собянин очень сильно прогрессирует в понимании Москвы. У нас с Сергеем Семеновичем были замечательные отношения, когда он был в Совете федерации и главой администрации. Я его считал очень сильным управленцем, но понять Москву, да не обидится он и его команда, это очень сложно. И когда шла предвыборная кампания, потом мы разговаривали с ним и с его командой, я говорил: «Вы понимаете, все-таки Москваэто не Тюмень, извините, Сергей Семенович»,сказал я. Это более сложная история: мультикультурная, мультиэтническая, мультиприезжая, и мне просто кажется, что Собянин постепенно входит во вкус и начинает уделять внимание не только этим... Хотя, сначала я бы согласился, что у него вот это главное было в развязке. Но мы видим, что проблема пробок сменяется другими проблемами.

Я, повторяю, как управленец, я знаю, как он внимательно читает досье и слушает людей. Поэтому, мне кажется, что город стал лучше, надо признаться, да. Не только благодаря ему, но и его командемолодой сравнительно, но он стал лучше, город стал зеленее, город стал туристичнее, город стал свободнее, хотя, с другой стороны, мы видим какие-то выхлопы, но, в общем, мракобесные, они на Москву не влияют.

Синдеева: А Собянин мог быть хорошим президентом?

Венедиктов: Собянин мог быть хорошим президентом. Сейчас подставили Сергея Семеновича по полной. И Собянин мог быть хорошим президентом, и Нарышкин мог быть хорошим президентом. Люди с именем Сергей вообще как-то сейчас могли быть хорошими президентами, но, как известно, весь вопрос в длине власти и в команде.

Синдеева: Ужасный вопрос, но вы на него ответьте, потому что, мне кажется, это очень важно: кто оплатит пиар политиков Латыниной?

Венедиктов: Я не знаю, пиар политиков Латыниной? Что за вопрос?

Синдеева: Да, кого она хвалит, кого ругает?

Венедиктов: Вы знаете, это очень интересная история. Раскрою тайну: Юлиядевушка очень влюбчивая в политиков. Когда-то она очень сильно мочила Абрамовича. Я ее познакомил с Абрамовичем, она перестала его сильно мочить. Очаровал. Когда-то она сильно мочила Кадырова, потом она съездила к Рамзану Ахматовичу, переговорила с ним, несколько раз общалась. И у нее появляется понимание. Да, ее очаровывают, но у нее появляется понимание. Я ей все время поэтому говорю: «Прежде чем просто чего-то там заявлять, это же люди живые, попробуй понять их мотивации». Потому что я, как журналист и главный редактор, я встречаюсь со всеми и, как говорит, министр внутренних дел Колокольцев, с супостатами я встречаюсь, я пытаюсь понять мотивацию, тогда люди становятся объемнее. Ты уже их не делишь на черное и белое. Вот Юля в этом смысле, когда она знакомится и часами разговаривает, ей интересно, она вынимает и начинает проникаться мотивацией. Может, это не очень хорошо для журналиста, для репортера, наверное, плохо, а для аналитика, может быть, не так плохо.

Синдеева: Про клетку скажите, потому что я у вас за кадром спросила. Как возникла клетка?

Венедиктов: Клетка возникла случайно, гладкие рубашки вообще не люблю, пачкаются быстро, что называется, а тут не видно. Но потом просто это стало некой фишкой, что ли, это стало искусственной историей. Даже мой сын, когда пошел в первый класс 7 лет назад 1 сентября, и мама впервые ему сделала белую рубашку, он сказал: «Мам, ты что, не знаешь? Мы, Венедиктовы, ходим в клетку». 1 сентября он не пошел, конечно, в клетку, потому что папа вмешался, но это такая история.

Синдеева: Почему вы отказались от предложения Путина стать доверенным лицом? И как вы это сделали, и что за этим последовало?

Венедиктов: Это была совершенно фантастическая история. Если вы помните, это был 2012 год, январь, когда Владимир Владимирович сначала публично под камерой меня отмочил за противоракетную оборону, рассказал нехорошие слова про радио, как известно, хотя он показал, что слушает, что тоже хорошо.

Синдеева: Слушает или ему приносят распечатки?

Венедиктов: Вы знаете, он потом как-то процитировал наши отбивки, поэтому вряд ли отбивки входят в…

Синдеева: Это была такая хорошая, тонкая рекламная кампания для «Эха Москвы».

Венедиктов: Да, но я сказал тогда Пескову, сказал: «Может ему «Шансон» ставить, может, не надо расстраивать президента и ставить ему «Эхо Москвы»? И после того, как камеры ушли, он сказал так: «Вот мы тут разобрались,он говорит,а теперь вот, Алексей, готовы стать моим доверенным лицом?». И я аж задохнулся, потому что переход былгорячее-холодное. Только что публично на всю страну, собственно говоря, ясупостат, и через 2 минуты… Я так задохнулся. Понятно, что он глумился, грубо говоря, с улыбкой своей. И тут меня спасла Таня Лысова, главный редактор «Ведомостей», которая сказала: «Ну пока Венедиктов думает, я вас спрошу про другое». То есть, она дала мне паузу.

И потом, когда он повторил вопрос, сказал: «Знаете, Владимир Владимирович, мы с вами любим одну и ту же книгу, насколько я знаю, «Три мушкетера», там Д'Артаньяну предлагают стать лейтенантом гвардейцев кардинала. Помните, что он говорит? Что на этой стороне меня приняли бы плохо и на меня дурно бы посмотрели там. Что по какой-то счастливой случайности все мои друзья на той стороне, все мои врагина этой стороне. Но когда-нибудь, может быть, ваше высокое преосвященство,сказал я,может быть, я заслужу такую честь...». Он так хмыкнул и сказал: «Подготовился, наверное».

 И мне потом, надо же помнить контекст, что за 2 недели до этого Дмитрий Анатольевич Медведев объявил о том, что он решил меня уволить. 27 декабря это было. Просто он мне на кремлевском приеме сказал: «Я не доволен твоей редакционной политикой, уходи». Я ему говорю: «Дмитрий Анатольевич, тогда процедура включается, пожалуйста, как нечего делать». Он сказал: «Тогда включайте процедуру, я дам команду». И потом случилось вот эта встреча с Путиным, как сейчас помню, типа 14 января, то есть, через 2 недели. И мне потом Песков говорит: «Дурак, он тебе крышу предложил». Может, я и дурак, но нельзя принимать предложения от кандидата в президенты редактору политической радиостанции, потому что, во-первых, мне не только он сделал такое предложение из кандидатов…

Синдеева: А кто еще?

Венедиктов: Еще кандидат былВладимир Вольфович Жириновский, например. Это раз. А, во-вторых, это вообще неправильно, это ангажируют твоих журналистов и твою аудиторию. Я считаю для себя это неправильным. Я своим коллегам, главным редакторам, говорю: «Ребята, вы поступайте, как хотите, но у меня такая позиция». С момента, когда я избран главным редактором в 1998-ом, я вообще не хожу на голосования. Не потому, что нет кандидатов, за которых я хотел бы проголосовать, а потому что я считаю это неправильнымдемонстрировать свою политическую привязанность.

Синдеева: Вы можете не демонстрировать. Это же тайное голосование.

Венедиктов: А если у меня спросят, я что должен сказать? Соврать? Нет, так не будет, это лукавство. Я не хожу. Я знаю, есть другие точки зрения, я их уважаю, но моя позиция публичная такова. И я это Владимиру Владимировичу потом объяснил.

Синдеева: Три судьбоносных эфира на «Эхе», с вашей точки зрения?

Венедиктов: Это каждый день, я не знаю, честно говоря. Есть яркие эфиры. За 25 лет, конечно, президент Клинтон, безусловно, пришедший в студию «Эхо Москвы». Это прямой эфир во время взятия заложников на Дубровке, когда у нас там сидел заложник, мы вывели ее по телефону, и террорист перехватил телефон и начал разговаривать в прямой эфир. По-моему, там сидел Бунтман и Ганапольский, и они в прямом эфире. Они уговаривали его отпустить детей. Я еду в машине, и слушаю, и понимаю, что как он их разводит, а ониза детей. Матвей вообще, у него были маленькие дети в этот момент.

Знаешь, у меня просто сердце заболело, может, первый раз в жизни оно заболело, первый разне последний, когда я слышал это в эфире, я понимаю, что это происходит, что мы ведем разговор с автоматом, с роботом, в эфире это все слышат, и  с одной стороны, это хорошо, потому что это зверь, а, с другой стороны, он говорит: «Вам наших детей не жалко?». Вот это все. И возникает история, когда мои журналисты становятся заложниками стокгольмского синдрома, они начинают его пониматьчеловека, захватившего детей, я подчеркиваю, не военнослужащих. И я приехал, наорал, а потом, когда Матвей во время этого ора, уже все закончилось, конечно: «А ты бы как поступил?». Я говорю: «Я не знаю». Я до сих пор не знаю, как я поступил бы. И это был не судьбоносный, но у меня до сих пор, как я вспоминаю, у меня опять сейчас заныло. Просто я помню это, я это слышал в прямом эфире. Это такой страшный эфир.

И третий эфир был очень смешной, когда в ходе интервью с министром энергетики Великобритании Милибэндом в прямой эфир позвонила женщина Софья Милибанд, которая оказалась его тетушкой в России. Реально. И они познакомились через эфир. Это был случайный звонок. Понимаешь, я веду эфир, я же мог не принять звонок, я мог подумать, что это тролль и выключить его. Но я удержал себя от этой истории, и вот министры Милибэнд нашел свою тетушку в России, теперь каждый раз, когда они приезжают, слава Богу, она жива и здорова, они к ней ездят, приносят цветы, торты и т.д. Это было в прямом эфире «Эха». Такие вот запоминающиеся эфиры, конечно, но они разные были: и более трагические, и менее смешные, но вот это такое помнится.

Синдеева: Спасибо большое, Алексей Алексеевич. 

Читать
Поддержать ДО ДЬ
Другие выпуски
Популярное
Лекция Дмитрия Быкова о Генрике Сенкевиче. Как он стал самым издаваемым польским писателем и сделал Польшу географической новостью начала XX века