«Как будто нас, русских, не существует». Павел Лобков с двумя узниками Освенцима побывал в Польше

Татьяна Фомина собирается в Освенцим. Ее сестра, на год старше, останется в однокомнатной квартире в подмосковном Пушкино —  здоровье не позволяет.  Медали уже на груди, лагерный номер на руке вырезали еще в 50-е — тогда о том, что она узница немецкого концлагеря, говорить было не принято.

Татьяна Фомина, узница Освенцима: « Мы считались, что мы враги народа, мы не говорили что в концлагерях, мы этого не говорили…Я уже работала в Госстрахе, у меня не знали, что я в Освенциме была, а вдруг нас там пятилетних завербовали»

В пересадочном аэропорту Варшавы  Евгений Ковалев, в 1943-м четырнадцатилетний партизан —  показывает справку. После Освенцима он прошел другие лагеря, уже НКВД.

Евгений Ковалев, узник Освенцима: «Была комиссия создана в городе Бельск, сотни тысяч, там работал особый отдел, нас тоже проверяли и претензий не было…в секрете было, что в оккупации, в плену».

В эти дни российская дипломатия тоже готовилась к юбилею. Главная новость — президента Путина не пригласили , и спустившись с трапа правительственного самолета в Кракове, глава его администрации тут же разоблачил замыслы организаторов.

С пересадкой в Варшаве, обычным рейсовым самолетом Ковалев и Фомина добирались в Краков на деньги российского еврейского конгресса. В правительственный самолет с Сергеем Ивановым взяли других узников.

Юрий Каннер, президент «Российского еврейского конгресса»: «Всем нужны узники и всем нужны освободители. Приглашение было, но оно было одинаковым для всех государств, оно было для всех одинаковым, видимо это сочли недостаточным»

Евгений Ковалев наотрез отказался сниматься дома — его супруга несколько лет не выходит из квартиры, неправильно сросся перелом. Чтобы рассказать о своих первых впечатлениях об Освенциме, он приехал в офис еврейского конгресса.

Евгений Ковалев, узник Освенцима: «Когда везли в крематорий, крики были из женского лагеря, это что-то страшное, а мы попали в карантин, там военнопленные нам говорят — остерегайтесь температуры, там каждый день мерили температуру, тифа боялись. Как только температура —  человек не возвращается».

Израильскую делегацию на траурный юбилей везли правительственным чартером. В фойе краковского отеля — разноязыкая смесь английского, польского, венгерского , идиша – русской речи нет, но есть воспоминания.

Джонни Пекач, узник Освенцима: «Я сам из Западной Украины, из Карпат. Сразу после освобождения я уехал в Израиль, и хотя меня освобождали американцы, я хочу сказать спасибо русским —  вы же наступали с двух сторон. Русские пленные монголы научили меня как избавляться от голода в Аушвице. Берешь кусок угля, то есть даже не угля а смолы и жуешь».

Татьяна Фомина попала в лагерь пятилетней, вместе с шестью сестрами. Теперь их осталось двое — живут по соседству в маленьких однушках и тоже очень стесняются своего быта. Только узники Освенцима имеют право шутить про освенцимского доктора Менгеле, который особенно любил ставить эксперименты на братьях и сестрах— он считал себя генетиком.

Татьяна Фомина, узница Освенцима: «Наверное, нас так долго качали этими препаратами, что так долго живем. Нам беспрерывно делали опыты, инъекции, они хотели расу свою, чтоб близняшки были, постоянно брали кровь для немецкой армии. Уже что прошло, то прошло, в жилах ихних прадедов моя кровь течет, какая теперь может быть ненависть?»

У переживших катастрофу —  свой взгляд на историю, не совпадающий с утвержденными трактовками и современной геополитикой. Потому что это их личная история. Ева Кор, венгерская еврейка, тоже пациентка Менгеле —  одна из самых известных узниц Аушвица. Вот она год назад на самом скорбном месте в мире, среди газовых камер и труб крематориев, побеждает собственный многолетний страх.

Ева Кор, узница Освенцима: «Большинство из выживших до сих пор чувствуют себя жертвами, они не могут исцелиться. Они не смогли освободить себя от той боли, которая случилась с ними в Аушвице. Я думаю, что сделала это для себя, я простила и Менгеле, и Гитлера. Не потому что они этого заслуживают. Это мое решение, я имею на это право»

Мэнни Бахман, узник Освенцима: «Что бы сегодня нам  ни говорили, тогда, после освобождения никто не хотел нас видеть. Кроме Израиля. Я не мог вернуться домой. Рузвельт, Черчилль, весь демократический мир прекрасно знали, что происходит в Аушвице, Рузвельт знал, он сказал себе — я не собираюсь посылать американцев на смерть освобождать евреев».

Через 70 лет над воротами смерти, которые взломали советские войска, соорудили гигантский шатер, подсветили те самые рельсы, по которым на селекцию везли узников со всей Европы. Самые страшные ворота на земле стали сценой — прямая трансляция по мировым телеканалам, а  в России ждут, упомянут ли Красную Армию и как? Из официальных лиц выступал только польский президент Коморовский под внимательными взглядами бывших советских узников и стоящего рядом украинского президента Порошенко.

Два раза упоминание украинского —  кому сейчас дело до того, что фронты и бригады великой отечественной не комплектовались по национальному признаку? Но в Москве уже готов заочный ответ — дипломатический удар в день памяти Освенцима наносит сам президент Путин.

Елена Жемкова, исполнительный директор общества «Мемориал»: «Это редкий документ, удостоверение личности. Таких сохранилось мало, у них забирали после освобождения..вот сохранилось»

Исполнительный директор  общества «Мемориал» Елена Жемкова перебирает то, что попало в его маленький музей после ликвидации  фонда взаимопонимания и примирения. Он был создан  в конце 90-х для того, чтобы выплачивать компенсации российским узникам нацистских концлагерей. Ровно пять лет назад, российское правительство во главе с тогдашним премьером Путиным приняло решение о его закрытии

Елена Жемкова, исполнительный директор общества «Мемориал»: «Что меня ранило, первое ключевое заседание правительства произошло 27 января 2010 года, когда обсуждался вопрос о закрытии фонда. Вот Путин поехал в Освенцим выступать, они даже не подумали про этот символический смысл»

1 марта 2011 года Путин подписал распоряжение, и фонд, через который прошло более 400 миллионов евро, был ликвидирован.

Татьяна Фомина, узница Освенцима: «Марки мы получали, евро получали, нам, что дали, то дали, 15 тысяч, по 400-800 марок давали, стали евро получать. Получили по 7 тысяч евро».

Евгений Ковалев, узник Освенцима: «Они заплатили 14 тысяч, а потом 250 долларов и все. “Немецкие деньги, взаимопонимание и примирение”. Нам такое письмо дали, что мы претензий к немецкой власти не предъявляем. Те, кто получил деньги»

Судя по официальному сайту закрытого фонда, к 2006 году все средства фонда были выплачены — к слову, Израиль до сих пор получает от Германии деньги для своих жертв Холокоста.

Алла Шаховская-Прайсман, автор книги «Я прошла Освенцим»: «Израиль это страна построенная, в том числе, и на катастрофе, это событие, которое обсуждается, которое живо. Люди получают репарации из Германии через государственные страховые фонды. Вопрос, чтобы это прекратить не стоит —  это тема святая для Израиля»

Владимир Путин, тогда только начавший свой первый президентский срок, на пост главы наблюдательного совета назначил вдову Анатолия Собчака Людмилу Нарусову —  кому попало такое важное дело доверить было нельзя.

Людмила Нарусова: «Первое, что меня поразило – это очень пассивная позиция Российской Федерации по отношению к своим узникам. Не было  активного отстаивания их интересов. Я приведу только две цифры и вы поймете. Украина, только Украина получила для компенсации своим узникам, жившим на территории  Украины 1 миллиард 700 тысяч марок. Россия – в два раза меньше. Огромная страна Россия получила 835 миллионов марок. В переводе на евро это 427 миллиона евро».

Мать Людмилы Нарусовой, Валентина Владимировна, сама была угнана в Германию и работала у немецкого фермера, потом ее освободили американцы и передали советским властям.

Людмила Нарусова: «Мама потом попала в СМЕРШ, ее держали в подвале, на хлебе и воде, уже наши родные, для того, чтобы несколько недель изучали, не завербовали ли, не заагентурили».

Нарусова стала изучать документацию фонда, который возглавлял Виктор Князев, тоже бывший узник концлагеря и обнаружила там недостачу. Пользуясь своими связями, она добилась приема у генпрокурора Устинова и возбуждения уголовного дела. Ее насторожило, что накануне кризиса 1998 года фонд активно скупал векселя малоизвестных финансовых компаний и избегал держать деньги в солидных банках.

Людмила Нарусова: «Вот этот Князев, В 1998-ом году, дефолт был 19 августа, а 17 августа, находящиеся на счету дойче марки, вдруг неожиданно перевел в рубли. Вы понимаете, что это означает – обесценить, по сути, 83миллиона дойче марок, которые были на счету, предназначены были для выплат, а через три дня они стали рублями, сумма которых увеличилась в разы. И уже вот оставшуюся сумму надлежало распределять. И когда я с этим столкнулась, я поняла, что это какое-то крупное мошенничество»

Вначале ей приходили обнадеживающие письма из прокуратуры — дело расследуется, назначена экспертиза, ход расследования контролируется лично генпрокурором. Но в апреле 2002 года в адрес вице-премьера по социальным вопросам Валентины Матвиенко поступило письмо — дело прекращено за отсутствием состава преступления. Князев правда был уволен из фонда, но деньги узникам не вернулись. А вскоре и сама Нарусова покинула пост главы наблюдательного совета. По словам Елены Жемковой, которая теперь разгребает архивы закрытого фонда, в нем еще оставались деньги, которые можно было потратить, ну хотя бы на зубные протезы.

Елена Жемкова, исполнительный директор общества «Мемориал»: «У фонда были две задачи — компенсации и гуманитарная поддержка, санаторно-курортное обеспечение…И немцы готовы были давать деньги на гуманитарные программы. Когда фонд закрылся, часть гуманитарных денег была отправлена на Украину и в Белоруссию».

Вместе с фондом закрыты были и архивы — теперь, говорит Жемкова, никто в России не может сказать, сколько осталось в живых узников Освенцима и других лагерей.

На снежные поля Освенцима опускается зимняя ночь. Люди в огромном белом шатре приходят в движение, они устремляются туда, где 70 лет назад круглосуточно дымились крематории, снесенные нацистами перед наступлением советских войск. Те, кто видел это по телевизору, подумали —  это узники зажигают свечи, может быть, в последний раз посещая самое страшное место в своей жизни.

Татьяна Фомина, узница Освенцима: «Русского перевода нет, и мы как эти, слушаем, да ничего не понимаем что говорят. Вот только когда наш, этот проповедник. Вот только русскую речь услышали там, а так ведь наушники не работали, русского перевода нет и поэтому ну как? Глядели глазами, моргали, да и все, с собой общались».

Евгений Ковалев, узник Освенцима: «Я хотел сходить туда, где был, то есть 32-ой блок, 29-ый блок, потом у нас цыганский лагерь, откуда уже нас выгоняли с этого… Я вот там одного встретил, у меня номер 149568, а там был еврей, он был в зондер комманде, которая жгла людей. Он единственный остался живой. Вот он приехал туда на митинг, сидел там на коляске, его держали. И у него номер был 144 тысячи, а у меня 149 тысяч. Я позднее его был. Я в августе, а он чуть раньше… Это страшная команда, это смертники, их же сжигали, понимаешь. Он единственный из команды остался в живых. Они делали там восстание, подбили немцев, но все равно их убили. А он вот каким путем, я не знаю, он говорит, я остался один живой.

Всю церемонию молча в заднем ряду просидела Наталья Конева, дочь маршала победы Ивана Конева, открывшего ворота Освенцима. Слова ей не дали, свечку поставить не пустили. Как в 1991-м, когда на очередном витке вечной  русско-польской драмы из Кракова изгнали бронзового освободителя города.

Наталья Конева, дочь маршала победы Ивана Конева: «Когда-то, здесь, в Кракове была необыкновенная церемония —  я в своей жизни более красивой церемонии не видела. Открывали памятник отцу, причем открывали сами, открывали поляки по собственному решению. И вот, памятник снесли в 1991-ом году некрасивым образом. Я видела только по телевизору, когда этот памятник обмотали веревку за голову тащили памятник с пьедестала»

После освобождения из лагеря в 45-м Татьяна Фомина попала в детский дом, а потом осталась там еще на 10 лет работать. 16-летнего партизана Николая Ковалева после проверок отпустили, дождались пока ему стукнет 18, а потом забрали в армию — в стройбат. В Освенциме он рыл ямы под овощехранилища, в СССР — заливал бетоном фундаменты заводов, потом пошел в слесари-наладчики и на тех же заводах проработал всю жизнь. В Освенцим больше они не поедут

Евгений Ковалев, узник Освенцима: «Им уже надоело нас встречать, полякам. Им не выгодно. У них своя жизнь, поляки. Они для себя живут — работают, все, а мы лишние. Правительство пришло, нам вручили медали такие. Так что награжденные».

Больше на память Ковалев с собой ничего не увез. А вот Татьяна Фомина жалеет — не успела внуку купить обещанные польские джинсы.