Наина Ельцина. Было страшно за Бориса Николаевича

Наина Иосифовна Ельцина, в 1991 г. жена Президента РСФСР Бориса Ельцина, рассказала телеканалу ДОЖДЬ, как увидела мужа на танке и как жила на конспиративной квартире в августе 1991 г.

Ельцина: Таня взяла трубку там как раз, телефон, может быть, другая связь уже не работала, по городскому телефону он позвонил. И поднялась к нам наверх, входит и говорит, и я сразу подняла голову: «Что такое?» - «Мама, включить телевизор нужно». – «Зачем?» - «Позвонил секретарь из Белого дома, сказал, чтобы мы включили телевизор». Мы включаем телевизор, Бориса Николаевича не будили, то есть, он только что вернулся накануне, он рассказывал о поездке, мы поздно легли с ребятами вместе с ним. И там «Лебединое озеро», когда мы включили, там «Лебединое озеро». И какая-то такая музыка как траурная. Я, конечно, сразу уставилась в телевизор, а Таня разбудила папу, и он сел, понять сначала не может, потому что зачем мы его так срочно вдруг сказали «срочно смотри телевизор».

Корреспондент: А там «Лебединое озеро».

Ельцина: А там снова, то одно, то другое, немножко. А потом диктор стал говорить, зачитал все, что ГКЧП, почему это, почему вводится чрезвычайное положение. Борис Николаевич так посмотрел, буквально сразу же, практически, говорит: «Да, это государственный переворот. Это путч». И на него стали надевать бронежилет, он собрался в Белый дом. Но мы уже знали, что идут танки, потому что заехал туда Анатолий Собчак. Собчак, он возвращался из Москвы уже в Питер, по дороге в аэропорт заехал к нам в Архангельское. Минут 15 буквально побыл и поехал в город на Неве, чтобы там организовывать сопротивление.

Корреспондент: То есть, он во Внуково поехал?

Ельцина: Да. Он минут 15 буквально у нас был. И, конечно, когда я его пошла проводить к входу, он так посмотрел на меня и говорит: «Береги вас Бог». После этого у меня похолодело внутри. Причем это как-то так сказал проникновенно, что мне, действительно, не по себе просто стало. Тут же Борис Николаевич, уже почти все было готово, он стал собираться, и когда на него стали надевать бронежилет, он ему маловат был, естественно, как-то стало не по себе, одним словом. Я говорю: «А что толку, надевают на тебя бронежилет, голова-то все равно открыта». Звонил, конечно, он редко, у него не было времени, но звонил, старался успокоить, что все будет хорошо. Я тоже говорила, да, конечно, надеемся, несмотря на то, что и кошки скребли на душе и, в общем-то, было очень волнительно, безусловно. Но чаще звонила я, но секретарь таким усталым, в общем-то, извиняющимся голосом мне всегда говорил: «Вы знаете, Борис Николаевич не может подойти, он занят очень». И я понимала это, потому что я видела по телевидению, что вокруг Белого дома, журналисты говорили, что внутри Белого дома. И поэтому 3-4 часа подожду и снова звоню, вдруг получится разговор. В общем-то, все-таки нам иногда удавалось поговорить. Хоть я слышу его голос, по голосу даже его состояние могла понять. Как он ни бодрился, я понимала, что ему там очень тяжело. 19-го, когда Борис Николаевич уехал в Белый дом, то ребята из охраны нам сказали, что «вы то, собственно, тоже находитесь под прицелом. И вам тоже нужно отсюда уехать». Тогда дети уехали на квартиру. Валера, по-моему, тогда был в командировке где-то, а меня с ребятами, тогда у нас еще было 3 только внуков, меня решили отправить на квартиру одного из сотрудников, который работал с Борисом Николаевичем в госбезопасности.

Корреспондент: Вас так спрятали?

Ельцина: Да, нас как бы спрятали. Я не знала, куда мы едем, потому что нас на УАЗике возили, мы уже видели, что автоматы... Когда Борис Николаевич уехал, мы собирались, в общем-то, выходили, и когда сказали ребятам, детям, что когда будете проезжать пост из Архангельского, вы наклоните головы к полу, старайтесь к полу поближе наклониться, конечно, это и ребят взволновало. Бориска, внук, спрашивает: «А что, стрелять сразу будут в голову?». Знаете, после этих слов, конечно, сердце замерло, безусловно, но мы проехали. Заглянули к нам, открыли дверцу, заглянули, там дети, я, там никого больше не было, нас пропустили и мы какими-то немножко окольными путями, но мы доехали. Когда нам уже сказали, что будет штурм Белого дома…

Корреспондент: Когда?

Ельцина: Ну, это в ночь с 20-го на 21-е. Борис Николаевич уже знал из каких-то там источников, от армии, от КГБ, из каких-то источников он знал, что это должно быть, и это собственно, по телевидению стали говорить. Но, несмотря ни на что, было понятно, что если начнется штурм Белого дома, там «Альфа», там десантные войска, как бы там, или сколько там стволов ни было в Белом доме и в окружении у Белого дома, хоть там и стояли уже БТР, которые охраняли Белый дом, явно им не устоять. Поэтому, когда сказали такую фразу, у меня буквально подкосились ноги. Я на что-то оперлась. Вот это меня потрясло, я понимала, что вот это уже все. Потому что мы, когда провожали 19-го Бориса Николаевича из Архангельского, я не знала, увижу ли я его, то есть когда мы встретимся, через день, через неделю, а может быть и никогда. То есть, вообще уже были ко всему готовы, совершенно. И поэтому, когда об этом сказали, это было страшно. То есть, тут уж как на иголках сидели, потому что ну, такое волнение было, что словами передать это трудно.

Корреспондент: Вы удивились, что по первой программе Центрального телевидения в программе «Время», вдруг показывают Бориса Николаевича на танке?

Ельцина: Удивилась. И что он читает обращение к народу. Наверное, прозрение было и на телевидении у всех. Телевидение тоже не вещало. То есть, кто-то смог вырваться. В общем, тогда только «Эхо Москвы» по радио вещало, каким-то образом они вышли в эфир. Если бы не было путча, страна, я уверена, что Советский Союз был бы новым, по новому договору, новый Союз, но он бы был. А путч все, подвел черту Советскому Союзу. А Беловежская пуща… Ну, Борис Николаевич, он хотел хотя бы все республики, как Европа объединяется, и так мы что бы. Мы родные же люди, и родственники во всех республиках жили, и друзья во всех республиках жили. И, в общем-то, поэтому он сознательно совершенно, хотя бы объединились три республики вначале, потом Казахстан, и в общем-то СНГ существовало довольно… И встречи были продуктивные, они оговаривали общие проблемы, и все. И отношения были очень хорошие. Поэтому я считаю, что Беловежская пуща как-то укрепила союз наших республик, безусловно. Но не способствовала развалу. Подписали там почему? Потому что тут уже стало видно, когда туда приехал президент Шушкевич, он был уже президентом Белоруссии, президент Украины, Кравчук. И, в общем-то, ясно было, того Советского Союза, который был, не будет.