Глеб Павловский: «Понимает ли Путин, что он тоже достоин жалости?»

Павловский: Недавно я перебирал свои старые блокноты - очень давние , 70-х годов - и нашел в них запись, которую никак не мог понять, в которой было написано: «Царь слабак, Царь пофигист». Я стал думать, что это такое? Потом вспомнил: в 70-е годы, еще в первой половине, я недолго жил в одном сквоте с Венедиктом Ерофееым. И он как-то развернул передо мной такой образ: «Представь себе, что однажды в Кремле окажется полный пофигист, нерешительный царь, который скажет: «Да ну вас, подданные, нафиг. Живите, как хотите! Главное – не лезьте в мои дела!»

Я помню, я воскликнул что-то вроде: «Венедикт, это же рай!». А мы тогда точно жили не в раю. Каждую неделю кого-то увольняли из друзей, а другие друзья голосовали за их увольнение. И я спросил об этом у своего учителя, историка Михаила Гефтера, который был уже уволен к этому времени: «Что происходит? Почему люди так торопятся расчеловечиться?»

И тогда Михаил Гефтер сказал мне термин, который я тогда услышал впервые, который теперь широко известен. Он сказал: «Для этих людей наступил конец истории. Они торопливо, превентивно расчеловечиваются». И он прочел мне тоже из какой-то книги – не помню, из какой – короткий рассказ про царя Николая Первого.

Юнкера были маленькие. Они расшалились. Царь пришел в прекрасном расположении духа, встал на четвереньки и возил юнкеров у себя на спине. Надо сказать, что Николай Павлович был крупный мужчина, высокий, в туго обтягивающих лосинах, ему трудно было встать на четвереньки. И Гефтер сказал: «Смотри, вот сильный человек, очень неприятный и недобрый, а на спине у него сидит будущий народник». Что это? А это то, что во всякой системе, считающей себя законченной, есть трещина – трещина чувств, трещина жалости, возможно, трещина милосердия.

Сегодня времена в чем-то похожи. Опять какие-то люди объявляются врагами, какие-то, в том числе из моих друзей, начинают говорить неприятными лающими командирскими голосами, обвиняя врагов во всех проблемах, своих в том числе. Друзья перестают быть друзьями. И это уже один раз было.

У меня возникает вопрос – интересно, Владимир Путин пробовал когда-нибудь кого-нибудь покатать на спине? Когда-нибудь он возил детей на спине, когда-нибудь он становился на четвереньки ради того, чтобы побаловаться с детьми?

Не только Путин, не только политики - сегодня почти все забыли о возможности проявлять жалость или слабость. Это кажется неприличным, и правитель забывает, что нет ни одного правителя, который не достоин жалости.

И вот я думаю: если бы я мог рассказать Венедикту Ерофееву про страну, где я живу, где правители не лезут в дела подданных, где подданные вольны заниматься чем угодно, они могут ездить за границу, могут торговать, могут просто валять дурака и все равно что-то получают. Наверное, Венедиктов сказал бы: «Слушай, да это рай!». А я бы ему сказал: «Знаешь проблема одна - наши правители не знают жалости. Как думаешь, это рай?». Думаю, он сказал бы: «Ну, я пошел». Он тогда работал сторожем на электростанции на острове, где находится Дождь.