ПРИЛЕПИН и группа «Лед 9»: в чем ответственность музыканта, если на его концерте публика кидает «зиги»

23/10/2013 - 13:16 (по МСК) Захар Прилепин
Андрей Бледный и Антон Завьялов о границе между музыкой и жизнью.
Прилепин: Казалось бы, поколение 70-ых годов рождения должно было сохранить какие-то признаки идеализма, но они были первыми, кто этот идеализм расстерял. Потом это поколение назвали поколением БМП – без меня поделили. Люди ищут свое и свое не находят, поэтому спрос, конечно, с тех, кто как в пенсе Гребенщикова «берет свое там, где видит свое». Сегодня мы с ними и поговорим. Сегодня у нас в гостях ребята из проекта «Лед 9», они же известны как группа «25/17». Только что узнал, что когда они в очках, а сегодня они в очках, это «Лед 9», а когда они без очков, это группа «25/17». Команда имеет славу неоднозначную, как группа правого толка, хотя в последние времена фронтмены этой команды сделать все, чтобы вызвать некоторое раздражение в этих правых рядах. Я вспоминаю такую строчку из последнего альбома по поводу того, что национал-джигурдисты готовят блицкриг как под Виагрой частоколом лес зиг. Достается не только правым, достается ЛГБТ, возможно, и по делом, достается левым, достается Навальному, достается всем. Там есть предпоследняя песня «все, что ты видишь, все, что ты слышишь, - пыль». Тут невольно вспоминаются строчки Блока «сотри случайные черты и ты увидишь – мир прекрасен». Эти строчки как раз вступают в жесткое противоречие с той картиной мира, которая на первый взгляд может отражаться в песнях этого проекта, хотя все гораздо сложнее. Я буду задавать такие вопросы, как будто я вообще не понимаю, о чем поется в этих песнях.

Все-таки все, что мы видим, и все, что мы слышим, - пыль или есть еще пространство для того самого идеализма, с которого мы начали наш разговор?

Бледный: Это скорее вопрос приоритетов. Иногда эту пыль надо потереть, чтобы увидеть какие-то совсем другие вещи. Иногда люди за деревьями не видят леса, это как раз та самая пыль.

Прилепин: Знаешь, Андрей, у меня все-таки иногда создается такое ощущение, что такой тотальный нигилизм усложняет то самое стирание пыли, о котором ты говоришь. Порой кажется, что не остается никакого пространства для гражданского чувства, для участия в чем-то помимо жизни твоего собственного духа. Потому что жизнь духа, жизнь политическая и жизнь социальная не должны друг друга подменять. Мне кажется, что подростки, которые порой случают ваши песни, могут сделать вывод, что никуда не нужно ходить, ни в чем не нужно участвовать, это гражданское чувство к чертям не нужно, потому что все происходит в пространстве твоей души. Это так или не так?

Бледный: Повторюсь, что это вопрос приоритетов. Что первично, а что вторично и так далее. Что ставить на первое место.

Прилепин: Что ставить на первое место для вас?

Бледный: То, что внутри нас происходит, а не из вне.

Прилепин: Это стоит на первом месте, а на втором месте есть что-то? У вас какие-то вещи происходят внутри, я о них могу догадаться, что человек пытается остаться человеком и созидает свою внутреннюю жизнь. Есть у вас понятие народа и родины или есть только понятие духа и собственного становления?

Бледный: Конечно, мы же не в вакууме существуем. Конечно, нас волнует то, что происходит вокруг нас, события, которые происходят в нашей стране.

Прилепин: Антон, тебя волнуют события, которые происходят в нашей стране?

Завьялов: Да.

Прилепин: Как они тебя волнуют? Давайте, наконец, выведем из заблуждения слушателей как «25/17», так и «Льда 9», и решим, есть у вас какие-то политические взгляды или у вас нет их совсем, и вы не хотите принимать никакой окрас, ни красный, ни оранжевый, ни коричневый. От этого никуда не деться, люди себя самоидентифицируют.

Бледный: Мы не раз говорили. Нас не столько интересует движение влево или вправо, сколько движение вверх. Это не значит, что мы ходим по улицам и ничего не видим, ничего не понимаем и знать ничего не хотим. Тут главное – не дать происходящему вокруг тебя похитить тебя, затянуть тебя во все это, чтобы для тебя все остальное перестало существовать. Поиски и борьба за некую справедливость, за некое добро против некого зла, все это может деструктивно сказаться на человеке.

Прилепин: А может и не сказаться. Смотри, неучастие в борьбе зла против добра освобождает тебя от опасности в это самое зло вляпаться, но с другой стороны, совершенно очевидно, что наша духовная жизнь не в состоянии полностью сконструировать процессы, которые происходят на территории нашей страны. Или ты умылся, вкрутил лампочку, породил и воспитал ребенка, а параллельно происходили какие-то процессы, которые разломали вокруг тебя. Ты уверен, что жизнь твоего духа способна созидать мир вокруг тебя?

Бледный: Во-первых, тут зло и добро достаточно условно, потому что это решает смотрящий человек на эту картину, что есть зло, а что – добро. Для другого человека, который будет рядом в этот момент находиться, злом и добром могут быть абсолютно другие вещи. Для кого-то абсолютное добро – это некий лес, и надо его спасти, умереть, лечь костьми, но спасти этот лес. Для кого-то это могут быть какие-то пингвины, которых тоже надо спасти во что бы то ни стало. Для нас добро и зло – вещи другого порядка, мы в другой системе координат все-таки находимся.

Прилепин: Давай назовем, что у вас вместо леса или вместо пингвинов? У вас что-то есть в этих понятиях добра, какой-то список можно назвать?

Бледный: Лично для меня гораздо важнее вещи, которые происходят со мной, а не с лесом, потому что потом у меня не за лес будут спрашивать, а за мою жизнь, как я поступал в отношении других людей, в отношении своих близких, что я со своей жизнью сделал. Я сомневаюсь, что меня будут спрашивать: Андрей, ну что там с лесом, лес ты не спас, вот жизнь ты свою прожил зря. Понимаешь? Через лес теперь идет дорога. А то, что у тебя там было, ты 54 проститутки трахнул или из запоя не выходил, это все неважно, главное же – лес. Дружище, лес, важнее ничего не было в твоей жизни. Вот этого хотелось бы избежать.

Прилепин: Я все понял, но для меня, как ни странно, то, что Андрей Бледный говорит, и то, как они поют и о чем они поют, все равно вступает в некое противоречие. Потому что, казалось бы, Андрей занимается не лесом, а речь периодически в их песнях идет про лес или про печь.

Как-то получается, что с Андреем говорит, а с Антона как с восьмидесятника никак не спросим, что у него по этому поводу накопилось. Какие-то вещи идеалистические, вещи, которые тебя трогают и мучают, они есть в тебе? Я даже расширю вопрос: это самая важная часть для музыканта быть соответственным тому, о чем ты поешь, или примирение образа и масок расширяет твой диапазон? Насколько я знаю тебя, Антон, для зрителей скажу: мы хорошие знакомые, мне кажется, что ты позволяешь в своей музыке и в текстах заниматься теми вещами, которые не напрямую тебя вставляют. Ты можешь делать жесткую музыку как в случае проекта «Лед 9», хотя, насколько я понимаю, ты воспитан совсем на другой культуре и к ней апеллируешь. Это преломление себя делает тебя больше или делает тебя беднее? Я задал тебе восемь вопрос, постарайся ответить на последний.

Завьялов: Во-первых, мне кажется, что каждому человеку нравится делать то, что у него получается. Это как-то автоматически вдохновляет тебя на дальнейшие эксперименты, конечно, о музыке сейчас речь идет. Знаешь, для меня до какого-то возраста, пока я не стал самостоятельным, авторитетом был отец. Скорее всего, я воспитывался на идеологии, которую он, наверное, впитал и сформировал внутри себя. Время его сформировало, и я воспитывался на этом. А уже потом, когда стал читать много книжек, общаться с интересными людьми, и информация благодаря интернету стала открытой, мне стало обидно, по крайней мере, за школьные годы, за школьную программу, то, как нам все подавалось, с какой стороны, и что сторона у медали была только одна. Некое разочарование по поводу воспитания в Советском союзе. Понятно, о чем речь идет. А по поводу музыки, во-первых, я хочу стать в будущем хорошим композитором, максимально хорошим музыкальным продюсером. Все проекты, и «25/17», и, конечно же, «Лед 9», я очень надеюсь, что этому способствуют. Мне очень повезло. Музыка, с которой меня знакомит «Лед 9», конечно, это знакомит меня Андрей, принося на студию все семплы этих дет-метал 80-ых годов, полное собрание «Гражданской обороны», все альбомы «Наутилиуса», «Агаты Кристи» и прочее.Я, с одной стороны, очень рад, что это происходит сейчас, потому что я могу раскладывать музыку на составляющую и понимать, как музыкант, как это было сделано, и следить альбом за альбомом, начиная с самого начала. С другой стороны, нет этой щенячьей радости и восторга, ностальгии по этой музыки, потому что ностальгировать я хотел бы по этому. Не о Докторе Албане, «Парке Горького» и Михаиле Боярском.

Прилепин: Пока ты говорил, я задумался о том, да, одна сторона медали, да, чего-то не додали. Но сегодня, когда ты говоришь, что информация стала открыта в связи с интернетом, возникло ощущение, что в этом хаосе в итоге потерялись люди. Знаешь, есть такое высказывание – мы знаем все больше и больше о все меньшем и меньшем. Всем кажется, что они каждый день узнают что-то новое, всем кажется, что они получают безумное количество информации, и одновременно это сущий хаос, из которого они выбраться не могут. Еще неизвестно, что лучше, либо та четкая структура, что есть хорошо, что есть плохо, либо это всеведенье, которое виденьем не является. Здесь я хотел бы перейти к вашей ответственности за ваших слушателей. Несмотря на то, что вы занимаетесь жизнью своего духа, есть ответственность за это поколение, которое вы во многом приручили, во многом язычели, придумали для него словарь? Есть какое-то раздражение по поводу этого поколения или части слушателей? Потому что я слышал на ваших концертах, как Андрей Бледный разговаривал с публикой, которые делают жесты из той самой песни про лес зиг. Есть какой-то конфликт между тем, что ты произносишь, а тебя не так понимают или понимают совсем иначе?

Бледный: мы чувствуем ответственность за то, что мы делаем. Но это не значит, что мы будет опрощаться и стараться быть понятными даже в детском саду. Если бы мы такую задачу себе ставили, мы бы, наверное, не здесь сейчас с тобой сидели и общались, а находились на каком-нибудь утреннике где-нибудь в школе, наверное, рассказывая одетям, что такое хорошо, что такое плохо. Мы все-таки для взрослого слушателя работаем, для человека, у которого уже есть некий базис в голове о том, что такое хорошо, что такое плохо.

Прилепин: Это понятно. Вы занимаетесь своими вещами, а есть целое поколение людей, которые работают в тех же субъектах музыкальных. Есть рэперы, которые могут нести совершенно другие посылы, но в целом визуальное восприятие рэп музыки, как людей, которые что-то про наркотики, что-то про Гарлем, такие люди, которые, как в одной песни поется, «все, что я делаю, это кошу под негра». Я так понимаю, что вы осмысленно начинаете выводить себя из этого сегмента, чтобы быть шире всего этого. Если посплетничать о коллегах, есть какие-то вещи, которые точно бесят? Мы можем назвать какие-то имена, можем назвать какие-то вещи, идеи, которые раздражают настолько, что с ними хочется бороться?

Бледный: Мы давно в этом сегменте одной ногой находимся, поэтому нас это как-то перестало все трогать, задевать. Мне кажется, как раз все больше и больше наших коллег стараются делать проще и проще, чтобы быть более понятным, чтобы слушателей было больше. Идет потеря качества за счет количества.

Прилепин: Это совершенно верно. Я даже для себя так сформулировал, что отличие нынешнего рэп-движения, которое во многом неинтересно, во многом понятно, во многом близко, отличие его, тем не менее, от рок-движения в том, что в свое время в 70-80-ые , в начале 90-ых годов рок музыку слушали люди, которые были, как минимум, не глупее рок-музыкантов или они были не менее образованы. Современному рэп-движению приходится иметь дело с  молодыми людьми, которые по уровню образования еще не дотягивают. Порой наши российские рэперы как-то не повышают эту планку, а эту планку понижают, тем более, сегодня существует Youtube, сделал клипец какой-то попроще, зашло туда полтора миллиона человек или 50-0 тысяч, и понятно, в каком направлении надо двигаться. А сделать что-то по умнее, и там слушателей гораздо меньше. В этом, конечно, есть большая загвоздка, большая заковырка, потому что люди начинают идти на поводу у массы. У меня вопрос к вашему проекту. Песня, которая может показаться гиблым праводвижением, хотя в твоем куплете о совершенно других вещах речь идет…

Бледный: «Моя крепость»

Прилепин: «Моя крепость», да. Я чуть не назвал «Моя борьба» и понял, что это не по вашей части. Нет такого желание, не возникает, что вот сейчас получилось, давайте еще что-нибудь споем про гостей из Кавказа, что-нибудь такое, что давно заждались? Или у Антона есть замечательные лирические песни, которые уже ставят на выпускных, я был в Армавире, там молодежь стоит и слушает слезливую в хорошем смысле песню. Не зудит, что давайте-ка мы сделаем и будет всем хорошо?

Бледный: Просто зарабатывание денег не является для нас основным мотивом, когда мы сочиняем наши песенки.

Завьялов: Надеюсь, что мы еще пару добрых десяточков таких песен сделаем.

Бледный: Может, мы излишне самоуверенны, но мы можем и так, и эдак, и вот так можем. Нет у нас этого чувства, о котором ты говорил, о, получилось, ну давай еще так. Мы можем так, может так. Мы делаем, как мы захотим.

Другие выпуски