Выборы обнулились. Как законопроект о трехдневном голосовании добивает то, что осталось в России от выборов

Триумф, да, настоящий триумф. Это означает, что теперь если кто-то приходит и говорит: «Вы знаете, народ абсолютно лоялен, и надо просто, осталось сделать несколько еще шагов для того, чтобы ну просто полное счастье наступило, брежневский Советский Союз восстановился». Вряд ли они используют такой термин, но по сути это что-то похожее, такой реваншизм. Вот историков, которые чекистов расследовали, посадить, журналистов заткнуть, что еще нам для счастья не хватает, вот какие-то такие вещи. Нужно вот штукатурку на прекрасный фасад Российской Федерации положить новую. И в принципе, почему на это теперь нельзя давать «добро», и кто должен это вообще останавливать? То есть это началось, потому что давно хотели, а теперь стало можно, и кажется, что кремлевское начальство считает, что действительно они молодцы, им стало можно. Это один сценарий. Другой сценарий, что самое интересное, сейчас у нас середина лета, самое интересное нас ждет к осени. Сегодня Госдума приняла все-таки один крайне любопытный закон, но самое тревожное, самое страшное, что я слышал за последнюю неделю в России, это обещание наших парламентариев, что осенью они примут 600 подзаконных актов и по-моему, две сотни законопроектов, где будут приняты в качестве законов все поправки, внесенные в Конституцию. То есть я так подозреваю, поскольку законы у нас всегда предполагают уголовное наказание, сначала запрет, а потом уголовное наказание, это идеальный российский закон. У нас, кажется, Госдума один раз что-то такое разрешила, валежник собирать в лесу, это вот была такая история. Я сейчас утрирую, там в реально все сложнее, конечно, но публичный образ нашего парламента такой. Так вот осенью, это второй вывод из обнуления, нас ждет шквал законопроектов, которые будут говорить, например, ну давайте предложим, что, скажем, те люди, которые сомневаются, что брак это союз мужчины и женщины и публично об этом заявляют, вот их куда-то там под ковер давайте. И так дальше по всему списку. Все то, что они оформили в виде обнуления, они должны будут теперь принять в виде законов и ввести какие-то санкции. Это вторая штука. А третья штука, мне кажется, самая проблемная для нас сейчас, даже вот не дожидаясь осени, это как раз сегодняшний законопроект. Вот, кажется, о нем говорят значительно меньше, чем про тот же Хабаровск, а при этом он заслуживает ужасного внимания, всем нашим зрителям рекомендую посмотреть, что вокруг законопроекта происходит. Законопроект безобидный, «Трехдневное голосование» называется. Это означает, вот пока нам говорят, что следующие выборы 13 сентября вроде бы еще пройдут не по нему, но выборы в Госдуму у нас точно будут трехдневными. Вкратце это очень просто, это означает, что на ночь урны с бюллетенями будут запираться в избиркомах, наблюдатели оттуда будут выгоняться, и там в течение двух ночей будет твориться такой шабаш, то есть там будет избирком собираться и говорить: «Ну чего, у нас получается 69% за какую-нибудь там правящую партию или не получается?», и дальше можно будет делать все, что угодно. И мне кажется, что вот этот закон, который будет принят в течение ближайших дней окончательно и Совфедом утвержден, они уже об этом заявили, он как раз такое знамя и символ реальной перестройки политической системы. Значит, до 1 июля этого года, очень условно, у нас были очень нечестные, очень слабо конкурентные, полные фальсификаций выборы, после которых всегда побеждала власть. Это одна из самых смешных вещей, которые надо знать про российскую политику — в России ни разу за всю историю власть не сменилась в результате выборов. Вот мы живем, 2020 год, поразительная страна, уникальная. И конечно, когда что-то подобное происходит, не знаю, в Украине, все хватаются за сердце и говорят: «Да как они могут вообще! Они не знают, кто у них завтра будет президент и какая будет правящая партия!» Значит, у нас были какие-то выборы, после которых власти побеждали, грязными способами, это всем понятно. И нам говорили, ну посмотрите, ну конкурентов-то нету, все-таки вот «Единая Россия» же побеждает своих оппонентов на выборах, ну нет конкурентов у этих людей. Ну уж какая есть, каждый народ заслуживает той власти, и дальше по списку, вот это была мудрость. Из этого строилась, черпались какие-то ресурсы для того, чтобы те люди, которые находятся во власти, они там оставались. Сейчас перестройка другая, люди, мне кажется, Хабаровск это символ этого процесса, люди в Кремле теперь страшно переживают, что они могут начать проигрывать. Просто кому угодно, не знаю, просто какое-нибудь бревно выстави против единоросса условного, и не только единоросса, все, кто ассоциирован с Кремлем, и это бревно обыграет его, станет мэром, губернатором, в заксобрание войдет и так далее. И обвал может начаться уже в сентябре, вот сейчас, потому что все к этому было, и коронавирус, и пенсионная реформа, и обнуление, и кандидат «Нет», вот мы выдвинулись к этому фронту, к этой критической ситуации. И политсистема теперь будет строиться не на том, что вы не можете обыграть представителей власти на выборах, а на том, что выборы будут проводиться так, что как бы игры не будет. В любою игру, в которую вы будете играть на выборах, вы все равно, вы даже не начнете играть. И законопроект о многодневном голосовании это может быть ключевой сейчас шаг… Вот политолог Екатерина Шульман, к которой я с уважением отношусь, создала этот токсичный, она сама признает, что это токсичный термин, гибридный авторитаризм, гибридный режим. И вот теперь все, он перестает быть гибридным, потому что просто будут собираться избиркомы и считать, сколько им бюллетеней, правильно заполненных…

Надо нарисовать.

Надо нарисовать. Вот это шаг, который мы делаем прямо сейчас, и как бы основная проблема здесь заключается в том, что очень долго так продолжаться не может. То есть та функция, которую выборы играли с 2000 года фактически, она вот именно сейчас обнуляется, что при всех прочих равных все равно выигрывает власть, потому что лучше никого нет. Вот именно сейчас наступает крах этой ситуации, и именно сейчас они выдумывают, как теперь они будут обосновывать, почему они находятся у власти. Пока они еще верят в свое обнуление, а вот что будет к выборам в Госдуму, вопрос открытый.

Я хочу заметить действительно, не приводя никаких исторических аналогий, в смысле, не делая из них больших выводов, но хочу напомнить, что в советское время никаких трехдневных, не говоря уже об электронном голосовании, не было. Все-таки был этот сакральный день голосования, и была эта самая кабинка. Да, был один кандидат, но иллюзия выборов, вот она все-таки в таком виде была, и вот этих панических каких-то движений вокруг них как-то не осуществлялось. Электронное голосование, оно, насколько я понимаю, в законопроекте речь не про него, в законопроекте речь именно про растянутое голосование?

А я так понимаю, что законопроект позволяет и электронное голосование тоже проводить в течение трех дней, очень удобно, на выборах всех уровней, пожалуйста.

Если никакой не будет возможности наблюдать за выборами, как и не было возможности наблюдать практически в течение этой недели, есть ли возможность какая-то как-то наблюдать за электронным голосованием? Или это тоже абсолютно…

Здесь же электронное голосование вообще не предполагает фигуры наблюдателя, там все сделано по так называемому блокчейну, и потом все так иногда оказывается у работодателя или в интернете, как мы сейчас понимаем. А наблюдателей там в принципе не предусмотрено. А зачем? Машина честно посчитает, понимаете, надо просто доверять родной машине. Довольно комично, мне кажется.

Вот въедем мы с этой родной машиной, которой мы должны доверять, въедем мы действительно в эту ситуацию. Режим у нас перестанет быть гибридным, а станет абсолютно прямолинейно и единолично авторитарным. В общем, прогноз очень мрачный. При этом я знаю, что вышеупомянутая Екатерина Шульман так как бы с интересом за этим следит и с некоторым злорадством потирает руки. Вот когда вы говорите, что долго так продолжаться не может, вот наивный вопрос, а почему, собственно, оно так долго продолжаться не может? Черт знает какие безобразия продолжались очень долго и никуда не девались.

Видите, все это держалось, вот все, что нынешние российские власти умеют, это они умеют по-хорошему подделывать выборы, а потом всем предъявлять эти результаты и говорить — посмотрите, мы опять победили, сюрприз. История заключается в том, что люди, которые находятся во власти, находятся на своих местах потому, что так решил народ, потому что у них нет конкурентов, потому что если не Путин, то кот, как известно. И это та форма, я не очень люблю это слово, легитимность, легитимация, но по сути да, это та форма оправдания, почему люди находятся на своих постах. Сейчас им придется придумывать какую-то другую форму. В Советском Союзе это было движение к коммунизму, еще можно что там, абсолютную монархию придумать, можно Северную Корею построить, я не знаю. Но им придется сейчас быстро как-то перестраиваться и объяснять, почему. Можно проводить постоянно соцопросы, вот как шутили, моргните, если вы не против, чтобы все продолжалось так, как будет продолжаться. Но мы видим по Москве, а теперь уже, слава богу, по Хабаровску, слава богу в том плане, что у нас нет этого противопоставления, что москвичи зажрались и требуют себе политических прав. Москвичи, может быть, и зажрались, но политических прав требуют не только они. Это очень хорошо, вот вторая часть этой фразы, не про москвичей. И я думаю, что властям не удастся сформулировать какую-то идею, которая позволит нам забыть, людям забыть, что у них в принципе бывают политические права. Выборы они больше проводить не могут фактически, идеи у них какой-то, почему мы с этим должны смириться, тоже нет. У кого есть самообман о том, что они обнулились, и теперь соцопросы все будут решать вечно, и плюс все наши многочисленные кризисы, начиная от закрытых границ, когда мы варимся в своем соку. Подумайте об этом, какая-то политическая проблема, мы ведь всегда о закрытой границе думаем как о таком советском ужасе, «железный занавес». Ну вот у нас есть сейчас такой какой-то эпидемиологический занавес, но что это означает, что все люди, у которых много энергии, они вообще-то не могут выезжать из страны, они как свои деньги, так и свои семьи, так и свою энергию будут оставлять здесь. И если раньше в Кремле всегда говорили: «Ребята, у нас полная свобода, Шереметьево — там», летите как бы, это не Советский Союз, вам не нравится наша власть и жизнь в нашей стране — катитесь. Сейчас катиться некуда, когда будет можно — непонятно, это как явно понятно, надолго. И все эти люди, пережившие пенсионную реформу, обнуление, кандидата «Нет» и изъятие политических прав, они сидят в стране и с ужасом смотрят на то, что происходит. Как из этого сделать стабильность номер два? Стабильность номер один была построена вокруг идеи о том, что у Путина нет конкурентов. Из чего делать стабильность номер два, я не знаю.

Видимо, и в Кремле тоже не очень хорошо, это как образ будущего, который тоже ищется уже на протяжении долгого времени. Кирилл, все-таки два слова, у нас не так много времени остается, вот действительно вал этих дел, самого разного рода, самых тоже не только московских. Действительно это реакция, триггер, крючок, сорвавшийся после этого голосования? Или вот я слышала, например, про дело Ивана Сафронова, что вот оно как-то долго катится-катится, и оно катилось, катилось и катилось, а потом эту машину уже нельзя остановить, они уже не соображают, что он уже не журналист, а он уже работает совершенно в другом месте, но они вот это осуществляют. Тем не менее, в масштабе и в массе это производит довольно убедительное впечатление. Вот с вашей точки зрения, это все-таки действительно какая-то кампания определенная?

Ну, а что такое политический триумф? Политический триумф это когда можно ни в чем себе не отказывать. Нам сначала объявили о политическом триумфе, потом пришли сажать журналистов, это же очень последовательно. Допустим, кто-то хотел давно посадить какого-то журналиста, а тут такая замечательная возможность. Я думаю, что до конца года у нас будет еще очень много приключений с коллегами, с Таисией Бекбулатовой из «Холода», который они сами делают, независимые медиа, и с Татьяной Фельгенгауэр. Мы поставили тут такой риторический вопрос тоже в одном эфире, а смогут ли они нас всех заткнуть. И была как бы идея очень оптимистичная, что все-таки журналисты, их не очень много, блогеры, но они как-то все бегут в разные стороны, кто-то «Холод» делает, кто-то на «Эхе» в «Прямом эфире» что-то такое делает, вот мы с вами сидим. И очень тяжело так вот просто прийти и как бы… А очень хочется. Кажется что вот ну заткнитесь уже, ну сколько можно! Понимаете, уже и обнулились, и величие полное установлено, и гетеросексуальный брак взошел на трон в Российской Федерации, а вот мы все недовольны, понимаете, казалось бы, все так замечательно. Поэтому, я думаю, к сожалению, нас ждет еще много испытаний по профессиональной линии, и в этом году, наверное, и может быть, в ближайшие годы. Но кажется, все те, кто в этом участвует, им как-то очень хочется продолжать, нашим коллегам, я имею в виду, тем, кому хочется стараться просто рассказывать о том, что происходит в стране, этого, кажется, уже достаточно, не надо никому ничего призывать, агитировать, это не наша работа. Вот просто надо посмотреть, как показывают хабаровские протесты по федеральному телевидению.

Никак.

Увидеть, что никак и понять, зачем нужна журналистика. Простой кейс, да.

Хабаровских протестов нет, зачем это, действительно, тревожные эти…Задам, наверное, еще один вопрос, который прямого ответа на него, не знаю, можно ли найти. Когда началось дело Ивана Сафронова, ох, было ощущение, что когда за год до того было дело Ивана Голунова, не понимали, насколько нам повезло, в том смысле, что был открытый процесс, в том смысле, что немедленно вылезли сфабрикованные фотографии, немедленно выяснилось, стало известно, что Иван просил снять у него смывы из-под ногтей, чтобы доказать, что никаких наркотиков он не трогал, и это отказались делать. Все это было открыто, и продемонстрировать обществу полный развал этого дела не представляло никакого труда. Как вот с такой закрытостью и с таким кейсом мы вроде бы не сталкивались, совершенно непонятно, что дальше. Ну, хорошо, вот у нас состоялся суд, на который нас всех не пустили. Мы пришли, там постояли, написали, опросили…

Нам надо по делу, я согласен с теми коллегами, которые говорят, что Сафронова надо просто освободить и дело закрыть. Это стратегически правильный лозунг, но мне кажется, что есть политический лозунг, очень конкретный, который все должны поддержать и нужно вовлекать в это как можно большее число людей — открытый процесс. Предъявите ваши доказательства, объясните, о чем конкретно идет речь, и не пытайтесь тут устраивать какую-то трагикомедию на тему уже реально тридцатых годов. Потому что да, уже действительно кто-то сравнил, что идея в том, что конкретно Сафронов, он хорошо известен многим коллегам, что он такой шпион чешско-амеканский, это реально уже что-то такое по линии Бухарина, вот в ту сторону. Поэтому мы должны требовать открытого процесса, это требование всем абсолютно понятно, даже кто сомневается в невиновности Ивана. И если удастся сделать открытый процесс, то мы можем вернуться уже к содержательной кампании за его освобождение.

Есть, конечно, вопрос, который возникает от полного отчаяния. Вот среди элит не возникает ли соображения, когда начинают закрывать журналистов, «закрывать» я употребляю в таком специфическом смысле, что вообще-то действительно сейчас уже устроено законодательство таким образом, что посадить можно кого угодно, за что угодно, и этот процесс будет только усугубляться, и это идет только в этом направлении, что вообще-то, если кто напишет про вас, ребята, в случае чего, это журналисты, если кто-то будет добиваться открытого процесса, это журналисты. Может, лучше все-таки как-то…

Мне кажется, элит очень сильно волнует сейчас вопрос о том, что будет с их собственностью, и с источником дохода, и с детьми, следовательно, и так далее. Про журналистов они, наверное, не думают, то есть просто не видят этой причинно-следственной связи, которая действительно сложно устроена. Но тот факт, что российские элиты тоже находятся сейчас в таком предпаническом состоянии, это факт, потому что то, как их пытаются национализировать и всех поставить «под ружье», на самом деле мало кому так уж сильно нравится. Это видно просто по закрытию разных проектов, например, которые делались в сфере образования частных, о том, что нужно как-то собраться в кучку, спрятаться и не высовываться на какое-то время. Это очень серьезный знак о том, что не только на улицах в Хабаровском крае есть волнение.

Спасибо огромное. Кирилл Мартынов, редактор отдела политики «Новой газеты», поговорили, как обычно, в полном отчаянии, но очень интересно. Следующая «Политика» через неделю. Счастливо, оставайтесь на Дожде.

Фото: Ведяшкин Сергей / Агентство «Москва»

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.