Я еще хотела с вами про детей поговорить, про молодое поколение, за которое прямо довольно активная борьба развернулась с разных сторон. И понятно, что когда были акции протеста Алексея Навального 26 марта и 12 июня, все отметили, как оппозиционна эта толпа, которая выходит на улицы, как она помолодела, что люди сменились, что очень много молодых, по задержаниям было видно, что много буквально старших школьников, студентов и так далее.
И, с другой стороны, мы видим большой интерес со стороны Кремля и всякие бесконечные и разговоры о том, как наша молодежь нам важна, и какие-то акции, движения в эту сторону, и вообще какой-то явный интерес и ощущение, что это, собственно, то, с чем надо работать и придумывать какие-то стратегии. Кто в данный момент эту войну выигрывает, с вашей точки зрения, у кого это эффективнее?
Мне кажется, пока ни у кого, но тем не менее тема действительно очень чувствительная, тема детства очень значима для российского общественного мнения. Социологи некоторые говорят, что, наверное, дети заменяют русским Бога, и действительно очень значимая тема, и было в свое время несколько попыток вывода ее на политическое поле. Когда-то, если помните, была, например, активная эксплуатация темы педофилов и создание ощущения, что педофилы вокруг нас все, и вообще любой взрослый человек — потенциальный педофил, особенно взрослый мужчина, и все этим было заполнено. Понятно, что это эксплуатировало страх, который есть у любого родителя за своего, а иногда чужого ребенка о том, что мир нестабилен и, может быть, государство — единственное, кто может спасти из этого ада засилья педофилов.
Потом тема как-то достаточно незаметно ушла, и в повестке сменилась на тему геев и насилие геев, но когда-то это было довольно чувствительно, в конце 2000 — в начале 2010-х годов. Сейчас, на мой взгляд, педофилов стало гораздо меньше, появляются новые страхи.
Прошлый год — довольно неожиданная история со школьниками, даже социология показывала, что если студенты настроены достаточно лоялистски, то старшие школьники настроены весьма критически. Другое дело, что, может быть, из этого пока не появилось какого-то мощного политического проекта. Потому что уже акции 12 июня, в отличие от 26 марта, в ней было меньше такого света, оптимизма, этой концепции прекрасной новой России, а, скорее, какой-то уход в логику «Стратегии 31», «Путин — вор» и эстетики все-таки такой более агрессивной и менее светлой.
И последние акции январские, мне кажется, показали, что какого-то нового проекта, который ставит в тупик взрослое поколение, пока из школьного движения не возникает. Притом, что протестные идеи среди школьников довольно распространены. Когда были трагические события в Перми в январе, помните, появились разные интерпретации, когда записали сторонников Навального в организаторы этого ада, одни говорили: «Смотрите, до чего Навальный довел страну», а другие говорили, что: «Посмотрите, все школьники за Навального, даже такие экстремальные и девиантные».
Пока из школьного движения не получается, оно, наверное, по-прежнему достаточно критично и протестно, но какого-то перфоменса, проекта, света не возникает. Были еще трагические январские события — нападения на школу, которые, конечно, поставили в тупик всех. Единственной реакцией, по сути, было решение эту тему приглушить на центральных телеканалах. Хотя из 190 телеканалов, на которых, например, ничего не было сказано в эфире, притом первая страница сайтов вся была завешена событиями уже в Улан-Уде. И мы видим, насколько чувствительна тема. Недавнее новое событие — событие в Михайловке, когда уже не школьников, а детей из детского сада поставили на колени для цифры 75 на морозе, здесь, мне кажется...
Это годовщина Сталинградской битвы.
Да. Уже возникли риски, когда местный child ombudswoman заявила, что все нормально, жалоб нет, все отлично. Есть риск, что государство самоустраняется от роли этого гаранта, который обеспечивает не увлечения детей в достаточно сомнительные и экстремальные лоялистские такие перфоменсы. Поэтому тревоги у родителей есть перед хаосом в отношении детей, есть тревоги по отношению к вмешательству государства, поскольку не очень популярна была в обществе идея ювенальной юстиции и вмешательства государства в дела семьи, подчас действительно такого очень формального и странного.
Поэтому мне кажется, что нет большого смысла привлекать школьников, подростков в президентскую кампанию. Более того, не очень получается. Школьные референдумы, о которых много говорилось, не вызывают большого интереса у родительских сообществ, даже все эти сообщества в ватсапе, в вайбере — почти тема референдумов не звучит, да и темы референдумов выглядят достаточно скучно. Я думаю, что задача всех участников политического процесса — не создать ощущения такой совсем уж откровенной манипуляции, не поссорить с родителями даже потенциально симпатизирующими твоей политической силе.
Но вообще это по риску ошибок, которые есть, детская тема весьма серьезна и важна, и еще опасно, для государства сложно, что нет легких решений. По тем же школам можно поставить еще одного вахтера, но это не снимает проблем, выявившихся в детской среде, а идеи с ограничением доступа в соцсети выглядит вообще дикими и еще больше разрушающими химию в общении, условно говоря, взрослых и подростков.
Вы знаете, сейчас действительно очевидна ситуация не win-win, а ровно наоборот. То есть это ничья, в общем, при некотором проигрыше обеих сторон. Если смотреть в перспективе, но все-таки на стороне Навального, так или иначе, технологии, он с ними гораздо лучше обращается. Все, что мы видим пока с этой стороны, — это действительно детей на колени поставили, но кто-то на стульчиках сидел, допустим, справедливости ради скажем, кто-то действительно в снегу на корточках, кто-то на коленях в Волгоградской области. Истории про то, как детский садик перестроили под какую-нибудь крепость, и дети там в камуфляже бегают маленькие — их довольно много, они появляются довольно часто.
Есть какое-то влияние Роскомнадзора, которое блокирует один за другим какие-то сайты, потому что наши педофилы 2017-2018 — это сайты, где потенциально детям грозят люди, склоняющие их к суициду. То есть то, что предлагается с кремлевской стороны, оно как-то технологиями, я бы сказала, не блещет особенно. Что касается технологий — там все скорее запретить, а все, что за пределами этого запретить — оно так по старинке обрядить в камуфляж. В этом смысле перспектив у кого больше?
Понимаете, понятно, что есть разрывы в истории с дочерью Дмитрия Пескова, они тоже являются индикатором неких проблем и вызревания в подростковой среде какого-то нового запроса, каких-то новых ожиданий. Плюс, естественно, так или иначе, происходит старение политической элиты — и властной, оппозиционной, там уже Навальному 40+, в принципе, его трудно назвать студенческим лидером. Или, например, зациклились на запретах, в том числе в сексуальной сфере — да, это, конечно, признак старения элиты, которая начинает с большей тревогой относиться к вещам, не являющимся настолько уж девиантными в глазах более молодых поколений.
Наверное, тактически что власти пока удается. Власти пока удается настроения переждать — перебесятся. И мы видим, что все-таки некий распад энергетики прошлого марта происходит, возможно, временно. Потому что, естественно, у подростков возникают колоссальные ожидания вокруг собственной активности, нет того опыта битого, который есть у более старших поколений, и здесь всегда конфликт энергии, драйва и все-таки наивности, все-таки принципиальной позиции. А чем ты принципиальнее, тем тобой легче манипулировать, а взрослые, конечно, имеют гораздо больший опыт манипуляций.
Поэтому пока тактически власти удается исходить из того, что перебесятся, никакого среднесрочного ответа не появляется. Говорится об образе будущего, но образ будущего — скорее, значимая тема для старших поколений, чтобы показать не бессмысленность прожитых лет, не бессмысленность за подрастающее поколение. Потому что молодой человек любой, естественно, исходит из того, что мир, куда он приходит, его мир, и он стартово более оптимистичен, ему не нужен ни симулякр, ни какая-то более яркая картинка.
Фото: Юрий Белят / Дождь