Сергей Пархоменко — о плане Кремля по Хабаровску, издевательстве над ФБК и деле Дмитриева

Вот если рассуждать в логике, а мог бы бритвой по глазам, мы действительно уже не первый раз сталкиваемся с ситуацией, когда прокуратура запрашивает какие-то совершенно запредельные сроки, а потом вот… Далеко не со всеми историями так, у нас некоторые истории еще даже не близятся к своему завершению, но вот ряд случаев: Светлана Прокопьева, Кирилл Серебренников, сейчас Юрий Дмитриев. Почему, откуда все-таки идея компромиссных решений? Почему не идти на поводу у прокуратуры и не осуществлять такой совсем страшный сценарий? В милосердие верится с некоторым трудом отчего-то.

Я не знаю. У меня нет ответа на этот вопрос. Я считаю, что это находится вне понятной мне политической логики. Я думаю, что у этих людей никакого реального страха перед общественным мнением нет, никакого реального страха перед международным мнением нет. Я думаю, что это объясняется, может объясняться, у меня нет никаких доказательств, я просто исключаю разные варианты, типа вариант «А вот The New York Times напишут», нет, не вариант, никто не боится, что напишут в New York Times, а вот Европейский суд присудит очень много, будет как-то обидно и нехорошо, нет, их не пугает Европейский суд, потому что они не из своего же кармана платят эти деньги, которые присуждает Европейский суд, а из государственного бюджета, им этого бюджета не жалко и так далее. Так вот, единственное, что остается после исключения вот этих всех несущественных вариантов, остаются какие-то взаимоотношения между карательными органами: между прокуратурой, следствием, ФСБ, судом, у них там какие-то свои «терки», грубо говоря, какие-то свои отношения. Они там друг другу как-то отдавливают ноги при помощи Дмитриева, в данном случае, а до того при помощи Серебренникова, а до того при помощи Оюба Титиева, а до того при помощи Светланы Прокопьевой и так далее. Иногда это бывает еще сложнее, потому что в случае с Титиевым есть еще чеченское руководство, которое участвует в этой заварухе, в случае с Серебренниковым есть еще Министерство культуры, которое участвует в этом…

То есть каждый раз какой-то еще элемент.

Да, и есть еще там разные люди типа, не знаю, Суркова, в случае с Серебренниковым, и разных других. То есть каждый раз это может быть какая-то большая, бОльшая или меньшая куча-мала, в которой происходит какая-то возня и какое-то сопение, и вот это вылезает наружу вот в такой форме. Я это объясняю только так. Я, к сожалению, не могу сказать, хотя я участвовал вместе с большим количеством своих друзей, я участвовал во всяких, не побоюсь этого слова, гражданских акциях, я писал, я выступал, я подписывал, я устраивал вместе со многими и многими прекрасными людьми, устраивал марафоны в фейсбуке, петиции и все остальное, это обязательно нужно делать, но я считаю, что это нужно делать для нас. Я считаю, что это нечто, что поддерживает в тонусе гражданское общество и позволяет как-то сохранить в относительно здоровом состоянии наше гражданское сознание, это важная очень работа и ее надо делать. Но я не верю, что она оказывает влияние на исход событий, скорее, на исход событий оказывают влияние какие-то внутренние их противоречия, внутренняя какая-то вражда, соперничество, ревность и все остальное, что там у них происходит. Я не исключаю, конечно, при этом, что там внутри есть какие-то разумные люди, я могу себе легко представить, что в прокуратуре или в следственном комитете есть какой-то человек, который понимает, зачем Сандармох и про что Сандармох. Это может случиться, мы не можем этого исключить окончательно, и возможно, часть этого соперничества внутри и часть этой заварухи, которая там происходит, она происходит даже из этих соображений, что один человек, который говорит, что как бы Сандармох надо закопать и забыть, а другой говорит — нет, не надо Сандармох закапывать и забывать.

В этом смысле действительно совершенно в отчаянном положении оказываешься, когда думаешь про какие-то следующие дела. Потому что есть дело «Нового величия», где сейчас идут прения сторон и вот вчерашнее заседание, насколько я понимаю, оно было такое, люди вышли с него с некоторым облегчением, долго убедительно говорили адвокаты, еще раз доказывая, насколько это все, просто все эти обвинения, насколько они распадаются под пальцами. Насколько я понимаю, от Марии Дубовик было заявлено, что она собирается подавать на ФСИН в суд, собирается запрашивать у них компенсацию довольно существенную за условия содержания. То есть какое-то вот никакое не окончательное решение, но просто общая атмосфера была чуть менее страшная и унылая, чем на всех других заседаниях. Но если все действительно зависит исключительно от «терок», то вообще никакого, даже относительного, прогноза, что все-таки вот мы видим, что у нас обычно эти приговоры идут, они не соответствуют запрошенному прокуратурой, они все-таки немножко помягче, даже этого простого логического…

Я бы на это надеялся, но я бы не стал на это рассчитывать и не стал загадывать. Да, я думаю, что в этой ситуации тоже зависит от «терок», и может быть, даже в случае с «Новым величием» еще больше, чем в других случаях. Потому что там есть провокация, у этой провокации есть авторы и исполнители, эта провокация была сделана чрезвычайно грязно и непрофессионально, и я не сомневаюсь, что есть люди, которые хотели бы это прикрыть, которые хотели бы избежать ответственности за грязную провокацию, а есть другие люди, в других, у меня не поворачивается язык сказать правоохранительных, поэтому я скажу карательных органах, которые хотели бы этим воспользоваться и таким способом еще раз лягнуть конкурентов. Там это происходит на этой почве, ровно так же, может быть, даже в еще более яркой форме, чем в других, и зависит все от этого. Опять же, я помню, два года назад замечательный «Марш матерей», я помню эффект, который он произвел, я помню огромную общественную дискуссию в разных соцсетях, и прессе, и так и сяк, и в обществе, и в искусстве, и по-всякому. И я считаю, что это очень важно, и я считаю, что это очень важно для нас, для общества. Но к сожалению, исход этого суда будет зависеть от того, удастся ли организаторам грязной провокации избежать ответственности внутри, в своей внутрипрофессиональной (прости господи, какая там профессия), внутрикорпоративной среде, внутрикорпоративной ситуации, удастся им избежать ответственности за то, что они там наляпали, или найдется кто-то, кто сумеет, опять же там внутри их корпоративной среды, их за это наказать, воспользоваться этим и за счет этого куда-то там продвинуться, кого-то отодвинуть, чего-то у кого-то отобрать, от кого-то там избавиться, кого-то посадить на его место и так далее. Вот это все происходит внутри этой кастрюли, под закрытой крышкой.

Вот от этой кастрюли мы и зависим, действительно. А если говорить, вот вы сейчас произнесли слова, что это общественная реакция, на самом деле, общественное возмущение, какие-то гражданские акции солидарности и поддержки, что они на самом деле, что они важны и их надо продолжать, но они не оказывают никакого существенного воздействия на умы наверху.

Ну, может быть, они дают аргументы тем или иным, вот опять же, тем, кто там, внутри этой кастрюли возится, может быть, они тоже этим могут воспользоваться как инструментом, в смысле, как аргументом, как демонстрацией чего-то, как доказательством, это им какая-то подмога, тем или иным. Но мы не знаем, кому. Мы каждый раз не понимаем, как бы в чью руку мы вкладываем это оружие, потому что кто с кем там внутри сражается, и кто на чьей стороне, мы не очень понимаем. Ну, в случае с «Новым величием» есть кое-какие подозрения, потому что мы понимаем, чья была провокация, мы понимаем, кто в этой ситуации как бы обороняющаяся там внутри сторона, те, кто отстаивает, что они ничего плохого не сделали, ошибок не совершили, а работали вполне профессионально. А есть какие-то другие, которые на них наезжают там внутри.

Это Федеральная служба безопасности, которая отстаивает, что она сработала чисто и элегантно.

Да-да, ничего, мы все хорошо сделали, мы все правильно сделали. Не надо нам говорить, что мы непрофессиональные, нелепые, что мы оставили следы, что мы не укрыли, не удержали, это довольно серьезный прокол с их стороны, что они не смогли уберечь своих провокаторов. Они же вылезли наружу, мы же теперь знаем, как их зовут, мы знаем их в лицо и всякое такое, это большая очень проблема, потому что это некоторый урок другим провокаторам, которые глядя на это, начинают понимать, что в общем ничего им не гарантировано, и в случае чего можно попасть вот в такую вот неприятную заваруху. Ну, пока не ужасную, пока только неприятную. Пока этих людей, кстати, никто не сажает, никто их даже с работы не выгоняет, мы не знаем ни о каких наказаниях, которые им грозят. Но видимо, это довольно неприятная история, что все это вылезло наружу. Значит, вот эти обороняются. А есть кто-то, кто на них наезжает. Кто это, прокуратура ли? Кажется, что прокуратура, что в данном случае это война между прокуратурой и ФСБ, где-то там еще болтается Следственный комитет.

Если говорить действительно вообще об общественной реакции и о некотором мифе, который долгое время с нами был. Он состоял в том, что президент Российской Федерации не любит, когда люди выходят на улицу, боится «оранжевой революции», видит опасность ее в любом сборище, и соответственно, все жесткие действия правоохранительных органов, карательных органов в этих ситуациях объяснялись именно этим, Путин так не любит, поэтому. Он и сам говорил, что любой протест надо давить в зародыше, потому что сейчас кинули бумажный стаканчик, завтра кинут «коктейль Молотова». Значит, у нас сейчас есть Хабаровск, где происходит то, что Путин не любит откровенно, происходит на протяжении довольно долгого времени. Коэффициент вышедших на улицу вообще от общего населения довольно существенный, 35 тысяч это довольно много, все это продолжается. Первый у меня вопрос, как вам кажется, рассчитывали ли в Кремле на такой сценарий, вот когда они объявляли, что Фургала надо убирать?

Новая Россия Путина: от протестов в Хабаровске до трехдневных выборов

Нет, в Кремле не рассчитывали на такой сценарий. А то, что там происходит, на мой взгляд, объясняется трением механизма. У нас есть Путин, которому что-то нравится или не нравится. У нас есть некое событие, которое происходит, оно может Путину нравиться, может Путину не нравиться. Но между Путиным и этим событием есть какие-то передаточные механизмы, грубо говоря, есть несколько этажей, несколько слоев исполнителей. Так не бывает, что Путин выдергивает волосок из бороды как-то, и дзинь — раздается хрустальный звук, и проблема решается так или иначе. Он может выдрать хоть всю свою несуществующую бороду, но должны быть какие-то люди, которые руками это сделают. Должен быть один человек, который издаст какой-то документ, этот документ куда-то поедет, другой человек его прочтет, соберет совещание, вызовет кого-то, прикажет им что-то, эти кто-то найдут собственно исполнителей, которые будут решать эту проблему. Там есть много этажей, между Москвой и в данном случае Хабаровском есть много вот этих передаточных механизмов. Как в любой машине, вот в этих местах сочленений происходит трение, часть энергии теряется, иногда теряется до конца. На этом конце нажали на кнопку, а на том конце ничего не произошло, потому что все ушло как бы на механизмы и управление этими механизмами. Это вопрос об эффективности вертикали власти, к счастью, в данном случае, она оказывается неэффективной. Мы это подозревали в некоторых других случаях, иногда не столь трагических. Условно говоря, горит лес вокруг Байкала, его никто не тушит. Понятно, что Путину не нравится пожар леса вокруг Байкала, наверное, он кому-то говорит: «Потушите лес!», но его не тушат, это как бы внеполитическая ситуация такая, казалось бы, под ней нет никакого подтекста, есть просто работа механизма. И таких ситуаций довольно много, это касается социальных программ, это касается, не знаю, обеспечения населения жильем. Я думаю, что Путин говорит: «Обеспечьте всех отдельными квартирами», ему нравится, как всякому президенту любой страны, ему нравится, когда население его страшно любит. Обеспечьте всех квартирами, но что-то оно не обеспечивается, потому что вот эти квартиры куда-то там заедают между шестернями. То же самое происходит и в данном случае, кто-то должен это исполнить. Путин может топнуть, хлопнуть, крикнуть, приказать все, что угодно, но дальше кто-то должен это сделать руками. А они руками не делают по множеству разных причин. Во-первых, потому что в конечном итоге это приходит к местным силовым органам, у которых есть свои отношения со всеми: с местным бизнесом, с местной преступностью, просто с местным населением, с местными районными, муниципальными и всякими прочими властями и так далее, там есть много всяких тонкостей, там есть много всяких сложностей. Конечно, возникает немедленно искушение прислать несколько десантных самолетов, набитых какими-то огромными костоломами. Там тоже есть свои проблемы, во взаимоотношениях с костоломами. И тут выясняется, что при всей преданности Золотова, и при всем том, что Золотов специально создан для того, чтобы по щелчку все это немедленно возникало и летело куда-то крушить черепа, там есть тоже какие-то свои тонкости, у них там тоже что-то такое, это просто так не отправишь, а надо как-то с кем-то договариваться. В общем все, что остается, как я понимаю, — ждать, пока оно само засохнет. И тогда, когда оно само засохнет, можно, что называется, зачистить остатки досконально. Вот я думаю, что план вот такой. Мы не можем сейчас, действительно, ну не танками же давить их, не бульдозерами же. Ну, хорошо, окей, ну пусть походят, походят, походят, ну перестанут же ходить, это же не может вечно продолжаться. Главная проблема в этой ситуации, конечно, — чтобы не распространилось шире, чтобы не пошло вовне, там же много чего недалеко. Конечно, по масштабам мировой географии, это какие-то гигантские, немыслимые территории, но по масштабам специальной российской географии, там Якутск в двух шагах просто, и Красноярск в двух шагах, и Владивосток в двух шагах, хотя это тысячи и тысячи километров. Но так устроены Сибирь и Дальний Восток, что там эти тысячи километров ни считаются.

Все близко, да.

Там все это как-то очень рядом, психологически рядом. Поэтому, конечно, опасность вот такая. Я думаю, что в основном сейчас силы всяких спецслужб, ФСБ и все административные вертикали и так далее, идут на то, чтобы вот инкапсулировать эту проблему, чтобы она осталась там внутри этого Хабаровска, пусть они там походят, устанут, выдохнутся, жарко, лето, коронавирус, еще чего-то, а там посмотрим. И этим, конечно же, объясняется и назначение этого балбеса, никак по-другому, он абсолютно кинематографический такой дурак.

Михаил Дегтярев имеется в виду, член партии ЛДПР.

Дегтярев имеется в виду, да. Вот тоже на время, пока они там сохнут. Вот они сохнут, и он пусть сохнет, потом, может, оставим, может, заменим, может, как-то приживется, а может, сам отвалится, а может сам убежит еще. Посмотрим, пока пусть будет, не может же никакого не быть, стул пустовать не может. Вот эта странная ситуация, когда человек сидит под арестом, а на дверях его кабинета по-прежнему написано…

Табличка.

Да, по-прежнему табличка с его именем, сидит его секретарь, сидит его пресс-секретарь, сидят его помощники, сидят разные люди, которые говорят: «А что? У нас начальник по-прежнему тот же». Пресс-секретарь, например, продолжала раздавать разные, очень хорошая, кстати, вылетело из головы, как ее зовут, но вот было интервью на «Эхе Москвы», замечательная пресс-секретарь, удивительно разумная какая-то девица, судя по голосу, очень молодая. Но она в качестве кого интервью-то дает? В качестве пресс-секретаря губернатора, и каждое ее слово что-то весит по-прежнему, хотя губернатор вроде сидит в тюрьме. Это же не может долго продолжаться. Поэтому вот заткнули дырку чем было, как бы сугубо механически, там будут смотреть. Вот я думаю так.

Про Фургала еще…

Да, про Фургала, во-первых, я прошу прощения, я забыл, как звали и зовут его пресс-секретаря замечательного, зовут Надежда Томченко, спасибо тем, кто подсказал. Правильно, чтобы ее имя прозвучало здесь в эфире.

Обвинения, которые были выдвинуты, это серьезная история. Это не то что про него кто-нибудь, Навальный, раскопал какую-нибудь очередную яхту, на что в общем довольно спокойно реагируют. Это не финансовая история, это обвинение в убийстве. Для того, чтобы иметь внутри себя потенциал, чтобы этому противостоять и говорить, что либо мы не верим, либо дайте мы сами будем разбираться, но это в любом случае не ваше дело это решать, надо как-то некоторым стержнем внутри обладать, стержнем своей уверенности, стержнем какого-то протестного потенциала. И вот в чем этот протест заключается, на самом деле я вас и хотела спросить, потому что я слышала, я смотрела очень много репортажей оттуда, и я слышу одновременно текст, что это был наш губернатор, это был наш протестный губернатор, да, но он за эти два года успел много чего для нас сделать, нам нравится, что он сделал, и это как бы именно за Фургала прицельно. И вторая история про то, что это против Москвы, перестаньте решать наши дела, перестаньте к нам влезать, перестаньте нам навязывать свои решения, очень понятное такое выражение этого противостояния.

Конечно, ситуация в Хабаровске политически очень интересная и выходящая далеко за пределы вот сегодняшнего момента, вот собственно, этих протестов, назначения этого смешного чувака в качестве исполняющего обязанности и так далее. Эта интересная история началась не сегодня, она началась два года назад, когда вдруг в стране, где уже много-много лет власть принадлежит людям, у которых нет никаких избирателей, они иногда приходят к власти при помощи голосования, но не при помощи выборов, это разные вещи. Голосованием они умеют оформить власть, полученную из другого источника, нечто другое, некие другие силы наделили властью, а потом происходит голосование, или одновременно происходит голосование для того, чтобы вот завернуть это в бумажку правильного цвета. И это привычный порядок вещей, никаких избирателей ни у президента Путина, ни у мэра Москвы, ни у губернатора Петербурга, ни у губернаторов всех остальных российских регионов и мэров городов, где они там еще сохранились, никаких избирателей нет. Вдруг два года тому назад выяснилось, что есть группа муниципальных депутатов, у которых есть избиратели. Это совершенно новая, нетривиальная для России, точнее, не новая, а забытая старая ситуация. И есть еще, сколько их там, два или три губернатора, которые были выбраны вот как-то поперек власти, которая была получена из другого источника, у них есть избиратели. Это создает в этих точках, в этих кусках России, совершенно другую ситуацию, другой ответственности, другой отчетности, другой логики в поведении этих людей. Они начинают при принятии решения руководствоваться другой логикой, ответственностью перед другими властедателями. Это очень интересная ситуация, она дает интересные результаты, как мы видим, собственно, в Хабаровске, где из этого произошло некоторое количество нетривиальных решений, которые были доведены до исполнения, к вопросу вот об этих передаточных механизмах, которые съедают все усилия по дороге и так далее. Там вдруг это начало выглядеть совершенно по-другому, внутри Хабаровска, при том, что мы знаем, что эта область была дискриминирована после этих выборов, что она намерено была оставлена без ресурсов, что над этим над всем сидит специально выдрессированный под это полпред, который ненавидит этого губернатора, и который не просто вставляет ему палки в колеса, а который просто отрывает ему эти колеса на ходу, если успевает дотянуться. То есть все сделано для того, чтобы осложнить и по возможности уничтожить эти решения, тем не менее, они проходят и реализуются, в некоторых важных случаях. И соответственно, это создает другое отношение населения к этому, и это совершенно невыносимая ситуация для всех остальных, у которых власть не из этого деревянного ящика со щелью наверху, не деревянного, пластикового в последнее время, прозрачного, взялась. Это их пугает, это создает ужасный прецедент и так далее, поэтому было совершенно очевидно, что как бы Трутнев, полпред, просто два года трудился на то, чтобы что-нибудь такое устроить, чтобы как-нибудь его скрутить. Надо сказать, что они ничего не смогли. Все, что они смогли, это мучить человека в тюрьме, вот этого его партнера, больного, очень тяжело больного, мучительно больного человека. Вот все, что они смогли, это вытрясти из него какие-то показания плюс вынуть из архива какие-то давние истории, которые они хранили, вполне возможно, что правдивые, но только почему-то невостребованные правосудием на протяжении многих-многих-многих лет. И это создало ситуацию, возвращаясь здесь к протестам, понятных мотивов протеста для самих протестующих. Это тоже редкая ситуация, потому что в общем, давайте скажем откровенно, что люди, которые выходят на улицу в России обычно, они выходят, не умея членораздельно объяснить мотив именно этого выхода. Они выходят, потому что вообще надоело, вообще противно, вообще не нравится, в целом какая-то ерунда, вот где-то они начинают вот эти вот жесты демонстрировать на собственном горле. И очень редко, например, в 2011-2012 годах в Москве, создается ситуация, когда люди говорят: «Мы знаем, чего мы выходим. Тут выборы были, они украдены, Чурова долой тогда».

Перевыборы.

Пересчет того, сего и так далее. И то это сомнительная довольно вещь, потому что ну да, выборы украдены, но участников-то не было членораздельных, поэтому если мы все это пересчитаем, ну что, ну да, будет больше коммунистам и ЛДПР. Мы хотим, чтобы больше коммунистов, нас интересует судьба коммунистов и ЛДПР? Да в общем нет. Но все равно, есть какой-то понятный мотив. Так и тут, здесь есть понятный мотив — судите его здесь судом присяжных. Это хорошее требование, оно хорошее прежде всего потому, что оно понятное, его можно сформулировать одной фразой. Хорошо, когда в политике что-то можно сформулировать одной фразой, это очень помогает. Помогает одним людям понимать это, другим людям объяснять это тем, кто не понимает, третьим людям как бы укрепляться самим в этом, как бы черпать из этого какую-то свою силу, свое собственное упорство. Редкая интересная ситуация, и тем более, что если противоположные надежды заключаются в том, что оно само как-нибудь засохнет, как раз в такой ситуации оно может не сохнуть довольно долго, потому что есть очевидное требование.

Не вообще, да.

Конечно, не вообще, а вот мы хотим совершенно определенные вещи, дайте вот эту вещь. Мы можем объяснить, почему мы так считаем, не потому, что в общем Москва съела мое мясо, это как-то очень вообще, нет. А почему человека, обвиняемого в том, что он совершил какие-то преступления здесь, и как бы здесь находятся все корни этого обвинения, этого следствия, этих событий многолетней давности, которые происходили, почему все это должно уехать куда-то за многие тысячи километров, за не помню сколько, за семь часовых поясов, и почему-то там какими-то людьми, которые никогда не имели к этому никакого отношения и ничего про это в точности не знают, там должно разбираться и там должна устанавливаться справедливость. Почему не здесь, где все события, где все свидетели? Если уж так, если вы хотите судить…

Давайте, да.

Неделя протестов в Хабаровске. Митингующих пугают коронавирусом, терактами и обвиняют в протесте за деньги

Да, давайте, судите, присяжные. Присяжные откуда берутся, их же не в магазине покупают, это жители этого самого региона, которые случайным образом получают эти извещения, соглашаются или не соглашаются, но в общем есть хотя бы номинально процедура выбора суда присяжных. Так что это требование объяснимое, понятное, реализуемое, между прочим. В общем, не очень понятно, почему нет-то? Вот говорят — нет! А почему нет? Вот мотивируйте!

Да, почему нет, совершенно непонятно.

И это в данном случае помогает этому протесту.

Прислали Михаила Дегтярева. Я знаю, что у нас на связи сейчас Геннадий из Кемерово, я сейчас дам ему возможность задать вопросы. Я просто хочу действительно понять, вот присылают ЛДПРовца, как бы, формально, мы вам меняем…

Вы имели ЛДПР, получите ЛДПР, мы вам предоставляем ЛДПР.

Да, вы имели ЛДПР, мы не единоросса вам прислали. Но что-то вот не складывается. Сейчас я хочу дать слово Геннадию из Кемерово. Геннадий, здравствуйте, вы в эфире, говорите, пожалуйста.

- Говорят, что у Путина есть какой-то кадровый резерв. Это что, вот этот Дегтярев это и есть один из представителей кадрового резерва путинского? Это же с ума сойти. Я его слушал на телеканале Дождь, когда он отвечал на вопросы Ксении Собчак, я его слушал как мэра, который хотел туда в мэрию попасть, 3% набрал. Это что, совсем обнищали по части кадров, что таких отправляют в регион, который занимает, я не знаю, третье или четвертое место по территории, отправлять таких людей!

Пятое место.

- И еще один вопрос, это уже касается случая с Зеленским. Понимаете, получается, что Путин у нас никогда навстречу не идет террористам. Зеленский пошел. Сейчас получается там на Украине он чуть ли не себе рейтинг этим повышает, вот до чего дошло, там Украина пополам разделилась. А вопрос у меня следующий, как вы думаете, стоит ли идти на поводу у террористов? Ведь получается, если Зеленский ответил на него, там может быть, еще кто-нибудь захочет захватить автобус, какую-нибудь чтобы просьбу исполнили. Спасибо.

Спасибо, Геннадий.

Давайте последовательно, что касается Дегтярева, кадрового резерва и так далее. В сущности, мы про это уже поговорили. Человека, который был избран и у которого были избиратели, заменяют на человека традиционного устройства, человека, который никогда никуда не был избран, несмотря на то, что он довольно долго оставался депутатом. Он получил свою власть другим способом, поскольку нас смотрят женщины и дети, я не буду подробно описывать способ, с помощью которого он продвигал свою карьеру внутри ЛДПР. В общем, он из этого места получил свою власть, потом ее оформили голосованием. Списочным, в Думу и так далее.

Но несомненно, что никто никогда, за исключением тех жалких 2%, которые он собрал, и то мы абсолютно не знаем чистоту этих выборов и не понимаем, были ли у него эти 2%, кто ему добавил эти 2% и сколько среди них настоящих процентов, на выборах мэра Москвы когда он участвовал. За исключением этих случаев, никто никогда не голосовал за него. Его только назначали, вот его назначили еще раз.

То есть это не просто столкновение между двумя представителями ЛДПР, один такой представитель, другой сякой представитель. Это коллизия между двумя совершенно разными в принципе типами политиков.

Сергей Борисович, все-таки, действительно, был точно задан вопрос про кадровый резерв. У нас есть человек, чем он у нас там известен? Доллар он хотел отменить, он хотел ввести какие-то новые дополнительные выходные для женщин в дни менструации.

Да-да, много разных анекдотов.

У него было много разных красочных инициатив. Он действительно несколько фриковатого, выражаясь современным языком, склада. Вот такого человека, мягко говоря, не самого сильного национального лидера, способного сплотить разъединенную, разрозненную какую-то общественность. Это резонное решение ― сейчас такого человека туда отправлять, над которым есть некоторый порыв поиздеваться?

Нет, безусловно, это не резонное решение. Это решение, такого качества принимаются решения. Решение, по всей видимости, выглядело так: найдите какого-нибудь элдэпээровца и дайте им. Вот так было сформулировано задание. Вот что мы получили на том конце, мы получили вот такое исполнение этого приказа: извини, хозяин, нашли.

Какой был.

Ты велел элдэпээровца, вот элдэпээровец.

А что, кстати, Владимир Вольфович? Тоже хороший вопрос, не забывая про вопрос Геннадия про Зеленского еще. Владимир Вольфович в один день просто революцию собрался возглавлять, в другой день сказал, что суд разберется, и вообще совершенно сдал назад.

Опять же, он там что-то торгуется, он там как-то ходит и что-то себе зарабатывает в их этих внутренних взаимоотношениях. Не знаю в точности, как они устроены, но ему надо поднимать ставки, ему надо поднимать температуру этого всего, ему надо, как играя в карты, блефовать. Ему надо смотреть и говорить: «О, у меня такие карты! Вы не знаете, какие, у меня такие карты, что сейчас я ух!». А потом, когда приходит момент показывать карты, оказывается, что, в общем, лучше их не показывать, а лучше сказать что-нибудь другое.

Но, с одной стороны, конечно, это вызывает, не побоюсь этого слова, определенное уважение в том смысле, что смотрите, как человек, сколько лет этим торгует.

Хорошо блефует, да.

Сколько лет! Мы все тут как-то это все обсуждаем, а он столько лет продолжает торговать этим гнилым товаром. Он вообще ветеран движения, он это начал в восемьдесят каком-то году, если я правильно помню, где-то в конце восьмидесятых годов он появился на свет в этом качестве, в качестве подставной политической партии.

То есть сказать, что он не имеет успеха… С другой стороны, это характеризует и его соперников, тех, с кем он торгует. Они вот такие, да, они потребляют этот гнилой товар, они любят эту тухлятину. Ему удается раз за разом ее как-то впаривать им. Но, в общем, конечно, к тому, что он орет, никогда не стоит относиться серьезно, никогда не стоит в это вслушиваться по существу, за исключением того, что надо просто отдавать себе отчет: Жириновский вступил в торг, начал очередную партию, двинул свои пешки. Ну да, он играет, мы это видим.

Собственно, да, мы это все видим.

Но что в точности он там разыгрывает ― в конце концов, это не имеет значения.

Про Зеленского быстро, про переговоры с террористами, про то, что Зеленский сейчас осуществил. Я хотела еще про ФБК успеть поговорить.

Про Зеленского. В данном случае требования были смехотворными. И в целом я думаю, что разумный политик должен оценивать степень серьезности требований и то, что он может за это получить. Он мог получить живых людей в обмен, в общем, на какую-то ерунду, на шесть секунд в инстаграме. Молодец, что обменял на шесть секунд в инстаграме и стер тут же. Я считаю, что он перехитрил этого террориста.

Создает ли это какие-то возможности для следующих террористов? В конце концов, это определяется не инстаграмом Зеленского, это определяется качеством работы украинских спецслужб, которые должны проанализировать эту ситуацию, учесть разные обстоятельства и предотвратить их повторение. То, что у Зеленского есть инстаграм, не увеличивает и не уменьшает риск террористических атак на территории Украины. В данной ситуации он обменял на ерунду, точнее, наоборот, он обменял живые человеческие жизни на ерунду. Молодец! Очень правильно сделал.

Совсем немного времени остается. Еще одна новость этой недели ― объявление, которое сделал Алексей Навальный о закрытии ФБК, вся эта история с Пригожиным. Сейчас я очень по верхам, но все-таки что это было, как к этому относиться? Потому что, действительно, это звучит трагически.

Это техническое решение, подготовленное, насколько я понимаю, совершенно было понятно, что к этому идет, и я совершенно не удивлюсь, если выяснится завтра, что Волков и его сотрудники, которые там занимаются организационно-финансовыми всякими проблемами, заготовили это закрытие одного юридического лица и открытие другого юридического лица много месяцев тому назад.

Это абсолютно не меняет реальную структуру, и направление, и содержание работы Навального и его команды. Платить деньги Пригожину действительно не нужно. К сожалению, этим дело не кончится, надо понимать, что никто так просто их не отпустит с этой сменой юридического лица. И мы знаем, что претензии обращены, в частности, на личное имущество нескольких человек, на их сбережения, на их квартиры, на все, что у них есть, и никто не собирается с этим шутить. Жизнь этих людей становится еще тяжелее, еще рискованнее и еще сложнее организационно, потому что в такой ситуации возникает проблема, как заплатить за обучение ребенка, как заплатить квартплату, карточки не работают, счета не открываются и не закрываются. Это создает очень много проблем в жизни.

К сожалению, у Навального, у Соболь и еще у нескольких людей будет много технических проблем в жизни, можно им в очередной раз посочувствовать, в очередной раз удивиться и восхититься их мужеству и самоотверженности, но понятно, что никакая работа точно не кончается. Никакая борьба с коррупцией на этом не кончается, никакая команда при этом не распускается. По существу, все остается так же. Подвергся ожесточенной атаке, теперь по финансовой линии.

Очередной, да.

Один последний вопрос задам. Вся эта пригожинская машина по задавливанию ― вот она пошла судебным путем, вот этот иск на бешеные деньги, вот одно, другое, третье. Из-за этого приходится, действительно, совершать всякие юридические процедуры. А эта история, что отдайте мне при этом ваши фильмы, ― это что вообще такое было? Когда Пригожин сообщает, что он предложил ФБК отдать ему права на фильмы и страницы в соцсетях в обмен на погашение долга. Делать нечего, что ли?

Издевается. Нечего, видимо, так сильно задело, так сильно зол, так правильно о нем было сказано то, что было сказано в этих расследованиях, о которых идет речь, а я хочу напомнить, что в данном случае это были расследования не про то, как он управляет наемниками в Африке, а это были расследования о том, как он управляет школьными буфетами и закупками продуктов для них. Может быть, кто-то забыл про это или, может быть, перепутал несколько разных расследованиях, связанных с Пригожиным.

Родов деятельности Пригожина.

Да, и родов деятельности, он вообще такой многостаночник. В данном случае речь идет о том, что он отравой кормил московских детей в школах. Не он, а компании, которые ему принадлежат. Вот в чем заключалось обвинение. И надо сказать, что это обвинение было в ряде случаев подтверждено, потому что есть, смешным образом, судебные решения в обратную сторону, но есть и такие судебные решения. Очень сильно попали в болевую точку, очень сильно бесится, до такой степени бесится, что да, действительно, делать нечего, как-то обсуждают такие варианты.

Но почему-то мне кажется, что насчет уязвить соперника Навальный-то посильнее будет.

Есть такое ощущение.

Я думаю, да. Я думаю, что в ответ на такое издевательство ответят ему чем-то еще более едким. Я нисколько не сомневаюсь, что на Пригожина можно много чего нарыть. Я нисколько не сомневаюсь, что люди Навального роют. Более того, я нисколько не сомневаюсь, что есть большое количество желающих принести Навальному этого дерьма в ведерке. Я думаю, что у него отбоя нет от информаторов, людей, которые ненавидят Пригожина, ревнуют Пригожина, соперничают с Пригожиным, мечтают избавиться от Пригожина. Слава богу, Навальный умеет этим эффективно пользоваться. Ну и хорошо.

Про этих людей, конечно, хотелось бы поговорить, потому что это явно те, которые ревнуют, соперничают, имеют компромат…

Да, это интересная часть этого процесса.

Значит, до следующего раза.

Надеюсь.

Спасибо огромное!

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.